Открыли лицо раненого. Михаил вздрогнул. Подбежал. Да так и упал на колени, припав к бледному, заросшему щетиной, но такому знакомому лицу полковника Стародуба.

Нежно, почти не прикасаясь, Михаил обнял того, кого считал утраченным навеки. Потом порывисто встал и поочередно перецеловал всех незнакомых ему, но ставших сразу близкими бойцов.

— Где вы его нашли? — спросил он радостно.

— Это он нас нашел, а не мы его, — ответил «хирург».

Снова прострочил пулемет, ближе, чем прежде.

— На носилки! Пошли! — скомандовал Михаил. — Пулеметчики! Один вперед, второй позади. Автомат — со мною. Остальные по бокам. Ефим, Саша — в разведку. Идите все время впереди в полукилометре. Если нарветесь на засаду, старайтесь уходить без выстрелов.

— Да, ввязываться в бой нам теперь невыгодно, — заметил «хирург». — Только бы оторваться.

Но оторваться отряду от фашистов не удалось. Видно, слишком важным был пущенный под откос эшелон и неутолима ярость фашистов.

Уходя из-под обстрела, который теперь приближался круто загнутой подковой, отряд Михаила Черного вышел из большого леса и углублялся в поросшее кустарником болото.

Без собаки немцы шли вслепую. Но к ним, судя по густоте огня, все время прибывали новые силы. Линия облавы расширялась, постепенно затягивая в петлю всю окрестность.

Теперь у партизан был только один путь, вперед, по болоту. А оно, как на зло, становилось все более топким. Кустарник редел и наконец совсем кончился. Перед остановившимся отрядом открылась широкая, до самого горизонта, чистая болотистая равнина. Лишь кое-где на ней зеленели островки, поросшие лозняком или ольшаником.

— Топь, — упавшим голосом определил вологодец. — Непроходимая смертная зыбь.

— Еще раз скажи про смерть, и я тебя расстреляю, чертов паникер! — зло бросил Михаил и, приказав отряду сделать привал, пошел с Ефимом по берегу трясины.

А стрельба позади становилась гуще, сильней. Слышались уже отдельные зычные выкрики немецких командиров.

«Видно, они-то знают местность. У них карта. Вот и загнали нас в трясину», — думал Михаил, зорко рассматривая болото.

— Кладка! — обрадованно воскликнул Ефим и указал Михаилу на полузатопленные в черной жиже ольховые жерди, сложенные одна за другой в виде узкой тропки, ведущей в середину трясины, к большому острову, поросшему седым лозняком.

— Тропинка косарей, — догадался Ефим.

— Как же они оттуда сено носят по этим жердочкам? — не поверил Михаил.

— На санях возят, зимой, когда болото промерзнет.

— Вообще-то похоже, — согласился Михаил. — Но если мы заберемся на тот остров, то уж оттуда нам возврата не будет.

— Зато и фашиста ни одного не пропустим к себе, пока будем живы.

— Пока будем живы… — тихо, печально, однако с какой-то угрозой в голосе повторил Михаил. — Правильно, Ефим. Окопаемся. И будем эту тропку держать на мушке.

— Да можно и тропу-то убрать. Кто пойдет последним, потянет за собой жердь, передаст впереди идущим. И так всю дорогу унесем с собою на остров. А новую пусть попробуют построить, пока у нас есть патроны.

Глядя на спасительную тропку, Михаил прищурил левый глаз и тихо процедил:

— Они-то могут и не делать такой кладки, с воздуха достанут. Поставят миномет и смешают этот островок с грязью.

— А что ж делать? — развел руками Ефим.

— Да что ж, идти на остров, — прислушиваясь к выстрелам, теперь уже совсем близким, ответил Михаил. Ты иди, проверь эту кладку до самого островка, а я приведу отряд. Если что не так, выйди навстречу.

Лавиной стрельбы, трескотни, окриков и посвистов приближалась к болоту немецкая облава.

— Как на волков идут — с шумом и гамом! — заметил вологодец.

— Это они нас отпугивают, чтоб самим не напороться на засаду, — ответил ему автоматчик из нового отряда, оказавшийся его земляком, высокий, очень спокойный боец Ваня Торопов. — В лесу они воевать не любят.

— Но вот же идут! — грустно возразил Ермачок.

Раздалась команда: «Вперед!» И отряд направился по кладке в глубь болота. Впереди теперь только двое самых сильных бойцов несли носилки с раненым. Михаил пристроился на полпути о бок кладки, стоя на специально захваченной из лесу валежине. Он держал винтовку наизготовку и зорко осматривал опушку, с которой только что ушли. Если вдруг высунется из лесу немец, его надо снять одним выстрелом. Перестрелки сейчас, пока отряд на переходе к острову, затевать никак нельзя. Враги могут перестрелять во мгновение ока партизан, растянувшихся цепочкой и не имеющих возможности залечь.

Последними шли двое — северяне Василий и Ваня. Пройдя первую кладку, они с огромным трудом вытащили ее из черного, засасывающего болотного месива и передали вперед. Тяжелая, облепленная скользкой болотиной, разбухшая лесина пошла по рукам к острову и была брошена в болото лишь на полпути. За ней — вторая, третья… Важно было разобрать кладку хотя бы до половины пути.

Солнце склонилось над орущим, стреляющим лесом, когда партизаны выбрались на остров и стали располагаться для обороны.

Случай с собакой пошел немцам впрок. Из леса они не высовывались, хотя чувствовалось, что приблизились к болоту вплотную. Наступил вечер. Стрельба на немецкой стороне смолкала. Вспыхнули костры, уточнявшие для партизан линию вражеского кольца.

Немного в стороне от кладки среди старых порубок ольшаника партизаны окопались и установили пулемет. Отсюда будет видно, если немцы попытаются восстановить кладку. А пока пулемет работает, врагам к острову пробраться не удастся. Остальные бойцы окопались вдоль острова. И только раненый был унесен на противоположный конец острова, подальше от прямого вражеского огня.

На рассвете Михаилу доложили, что Стародуб очнулся и просит Михаила к себе. Михаил пошел к раненому командиру.

Стародуб лежал в густом лозняке на мягкой подстилке из травы и смотрел в холодное зеленеющее небо. Когда он увидел склонившегося над ним Михаила, он улыбнулся.

— Миша. Наконец-то!

— Товарищ командир, лежите молча, вам нельзя говорить, — остановил его Михаил.

— Немцы притихли? — спросил Стародуб и, когда Михаил кивнул, он уверенно сказал: — Больше они палить не будут, по крайней мере один день, а постараются выманить из мышеловки всякими хитростями.

Ночью ребята пытались пробраться в глубь болот, к следующему острову. Не удалось. Зыбь непроходимая. Кладки не держатся, — спокойно ответил Михаил, однако в голосе его Стародуб уловил обреченность. У нас есть два вологодца, знающих болота, они плетут какие-то лыжи и на четвереньках хотят пробраться к дальнему острову. Говорят, за тем островом чувствуется близость речки. По речке мы вплавь ушли бы.

— Ну когда сделают лыжи, пусть покажут мне. А пока что слушай, как меня похоронили… Тебе это важно знать, потому что там очень надежное село. Хорошие там люди. На них можно крепко опереться.

— Если выберемся отсюда… — заметил Михаил.

— Спартак был в худшем положении и то вырвался.

— Это когда их на горе окружили и они лестницы делали из виноградной лозы?

— Да… Найдем и мы такие лестницы… Что-нибудь придумаем, если лыжи не выручат. Ну так слушай…

Раньше Миша неохотно гонял свою буренку на пастбище. А теперь, когда началась война и Красная Армия ушла на восток, теперь совсем другое дело. В лесу и на полянах, вдали от села, где недавно прошли бои, осталось много интересного. Каждый день пастушки находили что-нибудь новое, уж не говоря о патронах, которыми набивали торбы и пачками бросали в костры, пугая матерей и стариков напоминанием недавних перестрелок. Пятиклассники Миша, Коля и Яша держались в стороне от других мальчишек. Их дружба скреплена была не только школой, а еще больше тем, что отцы вместе ушли на фронт.

Сегодня три друга проснулись раньше обычного — они решили забрать в свое стадо коров тех хозяек, мужья которых защищали Родину, а дома не было пастухов. Надо было пораньше обойти все такие дворы и предупредить о том, где будет собираться стадо.