96

Преодолевая недуг, Грабин много работал непосредственно в КБ, координируя работу ведущих конструкторов. Опыт проектирования и практические дела завода все больше и больше убеждали его в необходимости коренным образом изменить отношения между конструкторами и технологами. Но для этого пока нет на заводе ни условий, ни понимания важности этой задачи. И все-таки он упорно стремился объединить усилия конструкторов КБ и отдела главного технолога с целью создания экономичной технологии по обработке верхнего станка Ф-22. Это был первый и робкий шаг к прямому сотрудничеству конструкторов и технологов. До полного осуществления этого замысла при проектировании новых орудий было еще очень далеко - целых четыре года.

После заседания актива по пути домой Василий Гаврилович сказал:

- По договоренности с главным металлургом Саковичем мы готовим чертежи для изготовления некоторых деталей пушек методом горячей штамповки. А потом попробуем применить и холодную штамповку. Это все ново и интересно, сулит выигрыш времени и экономию металла. С нами охотно сотрудничают технологи и рабочие кузницы. Да и Конопасову теперь деваться некуда. Хочет он или не хочет, а новинку поддержать придется. Некоторые штампы уже в металле. В ближайшее время начнем запускать их в работу.

Грабин говорил о штамповке, подчеркивая ее выгодность в механическом производстве. Эта инициатива Василия Гавриловича, как и с фасонным литьем, тоже противостояла устоявшимся представлениям о технологии производства артсистем. Слушая его, я не замечал в его голосе радости. И это было не случайно. В конце беседы он сообщил неожиданную новость. Она-то и была причиной его неважного душевного состояния.

Решается вопрос о возврате Мирзаханова обратно на 8-й артиллерийский завод в подмосковный Калининград.

97

Только наметился в производстве путь к культурной технологии, как теперь он может оборваться. Новый директор - новые проблемы.

Мы расстались молча. Каждый из нас уносил с собой тяжелые думы.

В течение полугода коллектив завода хорошо узнал Мирзаханова как смелого инженера и крупного организатора. Рабочие полюбили старого большевика за бескорыстную прямоту. Отъезд Иллариона Аветовича для завода был тяжелой утратой.

12 мая. Среда

Новый директор - Григорий Александрович Дунаев - представился партийному комитету. Он такого же невысокого роста, как и Мирзаханов, только весом полегче. На нем, как принято у такого ранга заводского руководителя наркомата вооружения, шерстяная цвета хаки гимнастерка и брюки-галифе с большими крылами. В них он напоминал белоголовую зеленую бабочку. Он порхал по кабинету в новеньких шевровых сапогах. И тихим бесстрастным тенором говорил:

- Я приехал из Брянска. Меня лично просил Климент Ефремович Ворошилов поставить ваш завод на крепкие ноги. Укрепить дисциплину, поднять производительность труда на более высокую ступень. В этом мне должны помочь вы и стахановское движение…

От Дунаева все ждали конкретных предложений. Но их не было. Одни слова. Секретарь парткома Бояркин от имени всех членов парткома поздравил Дунаева с назначением на пост директора нашего завода. Угоднически глядя в его белесые глаза, он своей рабочей рукой схватил его маленькую руку и подобострастно потряс. Нам было сказано: «Вы свободны». Дунаев и Бояркин остались вдвоем. Мы, члены партийного комитета, молча поспешили к рабочим местам. О директоре ни слова.

98

Из нас никто его не поздравил. И он нам не подал руку. Для нас Григорий Александрович сразу стал недоступным и чужим.

С первого же дня в главной конторе, прежде всего в плановом отделе, началась перестановка людей, как говорится, «из кресла на стул» или «со стула в кресло». В первом механическом вместо Горемыкина, отбывающего вместе с Мирзахановым, начальником назначен бывший начальник планово-распределительного бюро цеха Алексей Дмитриевич Проскурин. Техник по образованию, человек думающий и хорошо знающий возможности цеха, он взвалил на свои плечи большой и ответственный груз.

22 мая. Суббота

Только что начался рабочий день. Из главной конторы доставили синий пакет. Вынул из него плотный лист мелованной бумаги. Читаю. «Распоряжение по заводу». Копия. Редактору «За ударные темпы». «Начальнику заводской типографии, ввиду предстоящих больших работ по печатанию разного рода служебных бланков, отчетных форм, приказываю прекратить печатать заводскую газету. Редактору немедленно начать переговоры о печатании многотиражки в типографии завода «Красное Сормово» или найти другую возможность в городе Горьком». От такого решения Дунаева кого не взорвет.

Не рассчитав своих сил и возможностей, - да у меня и не было другого выбора, как искать защиту в Москве, - об этом невероятном решении директора я написал в «Правду». По своей «деревенской» наивности верил, что все должно быть по совести, по закону…

Прошло восемь дней. В печатании газеты на «Красном Сормове» мне отказали. Обратился в горком партии. С Дунаевым портить отношений никто не хочет. Он ведь директор государственного оборонного завода!

99

7 июня. Понедельник

Утро. Меня вызвали на срочное заседание парткома. Это заседание было самым коротким за все время моего четырехгодичного бессменного членства в парткоме. Бояркин сказал, что поступило письмо из обкома ВКП (б), присланное из Москвы. Прочитав мою челобитную грамоту в «Правду», он заявил:

- Считаю письмо редактора подрывом авторитета нового директора… Мы тут посовещались и решили снять Худякова с газеты и возложить ее на товарища Савкина. Предлагаю такое решение утвердить!

На сдачу дел дали два дня. В «Правду» писать перестал и думать. Обком ВКП(б) знал что делал! Второй раз напиши, тогда будет еще хуже. Да и чтобы бороться за правду, надо иметь жилье. А у меня его нет. Завтра из заводского дома тебя как миленького выбросят на улицу. Кроме того, нужны деньги, а больше, чем на еду, их у меня никогда не было. Горком направил меня в вечернюю газету «Горьковский рабочий», заведующим отделом писем и жалоб трудящихся…

Ненадолго вернусь назад. Конец рабочего дня, еще сутки действует мой пропуск. Четыре года он открывал мне турникет проходной завода. Иду на конюшню, проститься с Германом. Может так статься, что мы больше никогда не увидимся.

Конюшня. Станок. Выходная дверь с проемом вверху, который упирается Герману в горло. Увидев меня, старый конь зашебутился: стоит, мотает головой, об пол стучит копытами. Вижу, соскучился. Ну! Ну! Ему хочется выскочить из стойла, но не пускает дверь, запертая на железный засов и замок. Подошел к коню поближе. Герман мягкими губами дотронулся до моей щеки. Я убрал накипь со складок у его грустных глаз. К ней лепились золотистые надоедливые мухи. Развернул газету, за которой мы больше четырех лет ездили с ним на «Красное Сормово», вынул из нее ломоть ржаного хлеба и с руки

100

покормил его. Встав к двери спиной, я обнял голову Германа, будто мы перед фотоаппаратом, и замер. Я не говорил ему прощальных слов, он без них чувствовал, что произошло что-то неладное. Раз я не вывожу его из станка и не запрягаю в тарантас, значит уже не имею на это права. Мы посмотрели друг другу в глаза. На миг щекой прислонившись к шее Германа, я пошел от него прочь. Не оборачиваюсь. Не гляжу на друга. Знаю - и ему не легче, чем мне.

14 июня. Понедельник

Первая неделя работы на новом месте.

За это время где я только не побывал. На станкозаводе видел новый фрезерный станок, готовый к отправке на Сталинградский тракторный. Об этом станке-богатыре и его создателях в городской газете моя первая статья. К новому месту привыкаю с трудом. Скучаю о родном заводе. А жить как-то ведь надо. Мой оклад очень маленький, а работать за гонорар, как другие, еще не научился. Одно радует - отношение сотрудников городской газеты. Все ребята доброжелательные и внимательные.