Кто именно отозвался, по голосу я сразу не определил и заглянул в маленький трюмик, в котором едва мог поместиться один человек.

— Поедайло? Вы что делаете в трюме? — удивился я.

— Помогаю Трапезникову, товарищ командир! — браво отвечал матрос, ухитрившийся улиткой обвиться вокруг фундамента помпы.

— А кто на записи?

— Механик сам. Он мне разрешил. Трапезникову одному не справиться... работа сложная...

— Вас просит к телефону Каркоцкий из аварийного отсека, товарищ командир! — протянул мне телефонную трубку механик.

Однако разговор с парторгом пришлось отложить. Докладывал басом гидроакустик:

— Правый катер дал полный ход! Расстояние более двенадцати кабельтовых.

— Сближается с нами или нет? — машинально переспросил я.

— Никак нет, к нам не приближается, товарищ командир, — уточнил Бордок, — но, похоже, идет в атаку.

— По кому же он тогда... в атаку-то? — бубнил Поедайло.

— Наверно, по луне, — шептал Трапезников, — от нас научился, видать. Тут, брат, с кем поведешься...

— Прекратить в трюме болтовню! — рассердился механик. Несмотря на напряженность обстановки, в голосе его улавливался с трудом сдерживаемый смех. — Вы делайте...

Раскатом грома прозвучал взрыв серии бомб.

— Расстояние до катеров более двадцати кабельтовых. Сближения не отмечаю! — спокойно докладывал Бордок, как бы разговаривая сам с собой. — Второй катер дал полный ход. В атаку, вероятно...

— Они атакуют какой-то ошибочный объект, — решил помощник. — Нас, похоже, потеряли.

— Товарищ Каркоцкий, — передал я в телефонную трубку, — отсек пока осушать нельзя. Придется продержаться.

— Я не потому вас просил, — ответил Каркоцкий. — Хотел доложить, что у нас все в порядке. Можем держаться сколько потребуется.

Новая серия глубинных бомб! Катера, несомненно, считали нашу подводную лодку погибшей и сбросили последние запасы своих бомб на месте предполагаемой ее гибели просто для собственного успокоения.

Более сорока минут охотники ходили в зоне слышимости наших гидроакустических приборов. Наконец они исчезли.

— Осушить торпедный отсек! — получил я возможность подать желанную команду. — Приготовиться к снятию с грунта!

Невозможно описать, с какой радостью выполнялось экипажем это приказание.

Люди, словно подброшенные электрическим током, бросились к механизмам, проверяя и готовя их к пуску. Корабль ожил, все пришло в движение. Выбрасывая тонны воды за борт, на полную мощность заработала главная осушительная помпа, за которой так ухаживал Трапезников; трещал компрессор, забирая обратно в воздухохранители сжатый воздух, отправленный в отсек во время борьбы с аварией; по переговорным трубам летели доклады о готовности боевых постов к всплытию.

— Хоть одним бы глазом взглянуть на транспорты. Топим, топим, а сами не видим кого, — сквозь шум механизмов услышал я шепот Трапезникова.

— Смотреть нечего, — возражал Поедайло, — я думаю, мавр сделал свое дело, пора ему и домой. А то, знаешь, катера могут еще раз проголосовать и...

— Опять болтаете? — оборвал матросов механик. — Философствовать будете в базе. Особенно вы, мавр.

Диалог матросов навел меня на мысль: «Что, если в самом деле пойти к тому месту, где мы атаковали торпедами транспорт, и осмотреть район моря, обследовать его, уточнить результаты атаки, за которую нас так преследовали». Чем больше я об этом думал, тем труднее мне было отказаться от этой мысли. Расстояние до предполагаемого места удара по транспорту при всех возможных погрешностях прокладки было не более трех миль.

В центральный пост пришел Каркоцкий. Мокрая одежда прилипла к его сильному телу.

— Пробоина заделана надежно. В случае чего скорее рядом где-нибудь лопнет, чем в месте заделки, — доложил он.

— Всплывем на перископную глубину и пойдем к месту потопления транспорта, посмотрим, что там делается, — объявил я парторгу свое решение.

— Товарищ командир, — обратился механик, принимавший доклады от боевых постов, — лодка готова к всплытию.

— Как обед? Готов? — задал я неожиданный вопрос.

Экипаж не завтракал и не обедал, а время уже подходило к ужину. На камбузе в срок был готов завтрак. Он остыл. Обед также остыл. Но как только кок услышал команду «Приготовиться к всплытию», у него появилась надежда, что, наконец, обратят внимание и на его пост. Он сразу же принялся за дело и поэтому мог ответить мне с некоторым самодовольством: «Обед готов!»

— Обедать! — не без удовольствия скомандовал я. — Гидроакустику еще раз прослушать горизонт.

Обедали не сходя со своих мест. Кок и его помощник быстро разнесли пищу по отсекам, выслушивая похвалы проголодавшихся подводников.

— Настоящий боевой обед, — не преминул оценить работу кока и Трапезников.

— Тинико лучше готовит, с сацабели, — не без иронии бросил кок и поспешно ушел из отсека.

— Ну ты, знаешь, не заговаривайся! — вырвалось у Трапезникова. Он, видимо, был рассержен шуткой кока.

— Тинико, насколько мне известно, женское имя. Почему же это вас обидело? — заинтересовался я. — Или это секрет?

— Не обидело, товарищ командир, но... я так... Кок... он не в свое дело лезет, — матрос густо покраснел.

Я не стал его расспрашивать, хотя упоминание о неизвестной девушке заинтересовало меня.

— Обед действительно вкусный, — я передал пустую посуду матросу, исполнявшему обязанности вестового.

— По-моему, обед обычный, — возразил Поедайло. — В приличном ресторане его бы постеснялись подавать...

— Там варят без глубинных бомб, — подхватил Трапезников, немало обрадованный новым направлением разговора.

— И без болтов, — механик вытащил из своей миски стальной болт. — Черт знает что такое. Вызовите кока в центральный пост!

Кое-кто прыснул. Вид у механика был суровый.

— Почему борщ варите с болтами? — строго спросил механик, когда кок появился в отсеке.

— Во-от он где! — расплылся в улыбке кок. — Это же от компрессора. Вот обрадуется старшина. Он его искал, искал. Проклятой бомбой... той, которая нас чуть не утопила, как шибанет! Мы искали, искали, а он, оказывается, в кастрюле... Вот хорошо, а то компрессор проволокой повязали, работает, но...

— Какой компрессор? Какой болт? А куда он дел запасные части? Разрешите, товарищ командир, схожу посмотрю. Это же важный механизм, а они... проволокой...

— Пусть доложит старшина, зачем вам ходить. Работал же компрессор, значит, держит проволока, — возразил я, едва сдерживая смех.

— А болт чистый был, товарищ командир, я его сам только утром, во время приборки, чистил, — заговорил кок. — От него в суп грязь не могла попасть... ну, если только смазка там.

— Да, ничего себе... специя, смазка от болта, — вставил Трапезников.

— Ничего, ничего. Значит, болт пошел впрок: все говорят, что борщ хороший. А плов тоже с болтом? — взял я тарелку в руки. — Или второе блюдо уже без всякой приправы?

— Никак нет, товарищ командир. Плов во время бомбежки был закрыт. Разрешите идти? — кока, очевидно, обидел общий смех, вызванный моей шуткой.

— Вы смеетесь, а не думаете над тем, что он храбрее вас обоих, — начал молчавший все время боцман, как только кок вышел из центрального поста. Он обращался к Трапезникову и Поедайло. — Кругом рвутся бомбы, а он готовит обед. Не рассуждает, как некоторые, а делает свое дело. Не рычит: «Бомбы, бомбы», а готовит обед! Понятно?

— Да мы не зло смеемся...

— Еще бы зло смеяться! — посуровел Халилов. — Я бы вам посмеялся зло. Ишь ты! Не зло смеются. Кок у нас очень добросовестный матрос. Он поварские академии не кончал. Сам все по книжечкам разным изучает. Ты говоришь, в ресторане постеснялись бы подать, а я говорю, не постеснялись бы. Лучшего борща не приготовишь... У тебя, Поедайло, аппетита нет, ты переволновался от испуга...

— Конечно, я не храбрый, — обиделся Поедайло, — но...

— Не только ты, мы все не такие уж храбрецы, — не дал договорить боцман. — Мы бы лучше на свадьбе погуляли, чем зайцами бегали от бомб. Но раз надо... раз надо, так будь мужчиной, умей держать себя. Вот хитрость в чем заключается...