Лы искренне обрадовался знакомству. Он привык судить о людях по первому впечатлению, а Кхюэ сразу же вызвал у него симпатию. Лы интуитивно угадал в нем чуткого и умного товарища, с которым - независимо от того, схожи ли у них характеры, - всегда будет интересно. К тому же Кхюэ спасал его от щекотливого положения, в котором Лы оказался: отец все время брал его за рукав и при встречах с людьми гордо пояснял: «Мой сын». Лы очень обрадовался неожиданной встрече с отцом, но считал, что солдату не пристало, как какому-нибудь недорослю, на виду у всех бойцов находиться под крылышком у отца.

Не теряя времени, Лы и Кхюэ отправились на берег Сепона. Цепкая память бывалого солдата подсказала Кхюэ укромное местечко на берегу, на которое он как-то раз наткнулся и где можно было вдали от посторонних глаз развести костер и заняться подготовкой пиршества в честь знаменательного события. Кхюэ привел туда Лы кратчайшим путем - через джунгли. Военная обстановка обостряла все чувства. Они только обменялись рукопожатием, но уже одно это многое сказало Кхюэ. В этом парне, его ровеснике, по-видимому, даже чем-то на него похожем, в то же время было нечто такое, что заинтриговало его. Лы же в свою очередь смущался от взгляда узких, как щелочки, глаз Кхюэ. «И где только его отец откопал? - думал Лы. - Смотрит, будто наизнанку тебя вывернуть хочет».

- Ну и глаза у тебя! Вроде и не смотрят ни на что, а такие… - в конце концов не выдержал Лы и не то с удивлением, не то с осуждением покачал головой, поднося зажженную спичку к груде сухих сучьев.

- А у самого-то какие? - ответил Кхюэ. - Я их еще с того самого перевала запомнил.

- Интересно! Ну и что скажешь? Похожи они на глаза труса?

- Нет.

- Значит, быть мне героем, не так ли?

- Я тебя в герои пока не производил, хотя ты, конечно, и не трус.

- Ну так какой же я все-таки, по-твоему?

- Не знаю! Считается, что из всех черноглазых красоток опасна лишь та, у которой глаза, как угольки. Вот и у тебя такие же. А какой ты на самом деле, это уж тебе самому лучше знать.

Огонь охватил сухие сучья и листья, поднимаясь все выше над торчавшими вокруг камнями. В отблесках пламени лицо Лы казалось удивительно красивым. Кхюэ заметил узкую незагоревшую полоску у самых корней черных, блестящих, будто напомаженных, волос, разделенных ровной белой ниткой пробора. У Лы было подвижное лицо, большие, широко расставленные глаза, высокий лоб, который он часто хмурил. Его угольно-черные глаза то и дело меняли оттенок и, казалось, неотступно преследовали какую-то мысль. Блеклая пелена дыма, поднимавшаяся от костра, обволакивала раскрасневшееся от жара лицо Лы, который сидел, повернувшись к ветру, и весь дым шел прямо на него.

- Вот недогадливый! - заметил Кхюэ. - Пересаживайся сюда, здесь дыма нет.

- Ты не любишь дым? - Лы широко улыбнулся и, раздув ноздри, с наслаждением втянул в себя дым. - А я очень люблю, прямо обожаю этот запах! Сколько раз, бывало, в детстве мне за это попадало от мамы, а меня за уши нельзя было оттащить, когда жгли листья или выкуривали хомяков. Кто бы что ни сжигал, я обязательно был тут как тут. Для меня не было большего удовольствия, чем вдыхать этот горьковатый острый запах. Глаза щиплет, обревусь весь, а не ухожу…

- Ты что, ненормальный? Что в нем может нравиться?

- А ты никогда не задумывался над тем, что дым - это одно из важнейших явлений? И миру, и войне - каждому из этих состояний жизни человеческого общества присущ особый дым. А сколько описаний отведено ему в художественной литературе! Вспомни, как в школе учили: «Всю землю застилает дым, и молодым мечи вручают, и день похода назначают…»{9} Упоминание о дыме можно найти в самых прекрасных стихах. А киношники даже должность специальную учредили для того, кто следит за дымом, - пиротехник!

- Ну и закрутил! Все это интересно, однако я лично ни под каким видом не люблю ни дым, ни чад. Бывало, дома я исходил от злости, когда видел сажу на лампе или плите. Помню, мы убежали с уроков, чтобы свести счеты с мальчишками из соседней деревни, но те нас выследили и устроили засаду. Правда, шишек они себе набили будь здоров, пока меня ловили. Потом все же схватили и с воплями «Поймали верховного главнокомандующего!» связали и заперли на кухне. Я там все утро просидел. На кого я был похож, когда оттуда выбрался! Весь в саже, в копоти… С тех пор у меня к дыму отношение самое отрицательное.

- Надеюсь, это не относится к дыму наших походных костров и походных кухонь, разбросанных вдоль нашего пути? - рассмеялся Лы. - Эти печурки в джунглях нельзя забыть. Ведь их дым - это дым переместившихся сюда десятков тысяч очагов… Конечно, найдется кто-то - может, даже не один - из всех полков и дивизий, прошедших здесь, кто станет писателем, поэтом и историком и опишет эту народную войну. Разве сможет он умолчать об этих печурках, об этом дыме костров, зажженных сегодня в джунглях вдоль всего Чыонгшона?!

- Ух ты! - воскликнул Кхюэ. - Вот ты и напишешь обо всем этом! Кому же еще, как не тебе, это сделать? Вот почему у тебя глаза такие, а я-то все думал…

- Погоди, погоди! Мы - прежде всего солдаты, и наше дело - бить врага. Закончится эта операция, за ней будут другие, пока не очистим нашу землю от американцев. Никто из нас не знает наверняка, останется ли он в живых, но уже сейчас нужно отдавать себе полный отчет в том, как необходимо записать, зафиксировать все, что происходит сегодня на этом вот клочке земли, на котором мы с тобою сейчас стоим. Мы сами должны это сделать. Наше поколение только вступало в жизнь, а американцы уже подстерегали нас прямо у школьных ворот. Мы не успели еще проститься с привычными стенами классов, а враг уже бомбил школы, деревни, недавно построенные заводы. Как-нибудь я расскажу тебе, как впервые увидел облако от взрыва американской бомбы. Мы должны описать и эти клубы дыма, и это дьявольское пламя…

Лы, возбужденно дыша, потянулся к костру. Быстро сгущались сумерки. Кхюэ и Лы, высоко поднимая ноги, осторожно пробирались между черневшими на песчаном берегу камнями. Они спустились набрать воды. Вечерний туман уже окутывал джунгли, зубцы гор, горные поля и дома на другом берегу. Здесь часто бывали бомбежки, и лаосские крестьяне использовали пору туманов для рыбалки с факелом. Багряные отблески ложились на колыхавшуюся под взмахами весла гладь воды, маленькая лодка плавно скользила вперед. Старик, забросив сети, стоял у борта и разговаривал о чем-то с девушкой, видимо дочкой, сидевшей в лодке. Отдельные приглушенные слова чужого языка долетали до Лы и Кхюэ.

- Как сейчас мой отец? - спросил Лы.

- Я у него недавно. По всему видно, солдат он жалеет.

- Обо мне когда-нибудь говорил?

- Раза два… - Кхюэ заметил, как зарделся Лы, и поспешил добавить: - Нам, ровесникам, легче друг с другом договориться, а вот чтобы отец тебя понял - это не так-то просто.

- И у тебя так?

- Нет, мой отец - тихий, болезненный человек… Насколько я понял, твой за тебя очень боится.

- Знаю, знаю. - Лы сел на темневший среди песка камень. - Должен признаться, что я не из послушных, оттого он и боится за меня. Три года назад еще школяром - мне тогда было шестнадцать - я подбил троих своих одноклассников удрать из дому. Конечно, доставил своим столько волнений, но я ни о чем не жалею. Понимаешь, Кхюэ, война застигла меня врасплох. Не знаю, где был ты. Может, уже в армии? И для тебя, как солдата, война, наверное, не казалась чем-то немыслимым, невероятным. А вот мы в школе воспринимали все совсем по-иному. Однажды после уроков я не пошел сразу домой, а, прихватив с собой учебники, отправился на бахчу на косе. Американские самолеты я увидел последним, потому что сидел в шалаше и корпел над задачками по геометрии, разбираясь с бесчисленными углами, основаниями и гранями пирамид. Только услышав стрельбу и взрывы на другом берегу, я выскочил наружу. Мне впервые пришлось убедиться на практике, насколько скорость света опережает скорость звука. Всякий раз, когда снижались самолеты, в том месте, где росло большое капоковое дерево, поднимались клубы дыма, и лишь потом раздавался гул взрывов. Капоковое дерево уже почти отцвело, но оставшиеся цветы - их было совсем мало - так ярко рдели на фоне дыма, что казалось, будто на ободранной плоти неба выступили капельки крови. Самолеты с воем устремлялись к земле. Казалось, вот-вот один из них уткнется в земную твердь и превратится в огонь и дым, но он тут же задирал нос и круто взмывал вверх. По небу расплывались клубы дыма; одни принимали очертания сказочных чудовищ, другие не вызывали никаких ассоциаций. Тучи коричневого и густо-черного пепла напоминали гонимые ураганом грозовые облака. Самолеты, один за другим построившись ровной лесенкой, улетели в сторону моря, прочертив по небу светлые дорожки кривых и прямых линий, вроде тех, которыми мы занимались в школе. Потом эти искрящиеся на солнце линии долго преследовали меня. Они казались стальными тросами, которые протянулись через все небо, опутав его беспощадной сетью. Казалось, моя одежда, учебники, тетради и я сам исполосованы ими.