— Я стучу по дереву. — Она надеялась, что ей удалось вложить в эти слова хотя бы немного энтузиазма.

— Да, пора возвращаться, — тихо проговорил Луиджи. — За эти дни я явно не сделал твою жизнь легче.

— Да, не сделал, — угрюмо откликнулась Джесс, в то же время чувствуя, как что-то будто тисками сжимает ей грудь. — Но этот хлеб возмещает мои страдания, он просто замечательный…

Необходимо быстрее допить кофе и отправиться в постель. А завтра мне предстоит пережить последнее испытание — возвращение на материк, убеждала себя Джесс, и я буду на пути к свободе. Впрочем, у меня будет больше свободы, чем я в состоянии вынести, признала она с горечью, порожденной предстоящей разлукой с этим невыносимым, но таким любимым мужчиной.

— Да, хлеб очень вкусный, — согласился Луиджи, но в его голосе звучала злость. — Хотя, боюсь, он не вызывает у меня тех восторгов, что у тебя.

— Бедный ты, несчастный! — поддразнила его Джесс.

— Да, бедный, — протянул Луиджи, — но осмелюсь заметить, что я никого не виню, кроме себя. Я уже говорил, как твердо полагаюсь на свои инстинкты, если мне больше не на что опереться. Возьмем, к примеру, Монику…

— Нет уж, давай не будем говорить о Монике! — взорвалась Джесс. — Меня совершенно не интересуют тайны твоих запутанных отношений с нею. — Она хотела вскочить и броситься вон из комнаты, но сомневалась, что ноги станут ее слушаться. Вместо этого она только крепче сжала в дрожащих руках пустую кофейную чашку.

— Ты серьезно думаешь, что я в это поверю?

— Нет. — Она резко встала. — Почему ты должен мне верить, если все, что я когда-либо тебе говорила, это сплошной поток лжи? — Она вся похолодела, почувствовав, что в ее опрометчивом заявлении содержится доля правды.

— Почему бы тебе, черт возьми, просто не сказать мне правду? — взревел Луиджи. В его глазах, когда он встал и навис над ней, полыхал гнев.

— Ты можешь наконец оставить меня в покое? — Голос Джесси прозвучал устало и горько. — Почему для меня должны быть одни правила, а для тебя — другие? Дело в том, что я не больше готова быть откровенной с тобой, чем ты — со мной!

— Тебе не приходит в голову, что одно зависит от другого?

— По-моему, именно это как раз не приходит в голову тебе! — вспыхнула Джесси, отталкивая его и намереваясь уйти.

— Ну, давай, — издевательски бросил Луиджи, не пытаясь следовать за ней, — демонстрируй свой коронный выход. Я уже говорил, что со мной такие фокусы не проходят!

Джесс спотыкаясь побрела в свою комнату, не заботясь о том, что ее глаза почти ничего не видят из-за подступивших слез. Главное, что она успела удалиться до того, как сделала из себя посмешище. Она стягивала с себя одежду и переодевалась в ночную рубашку, переполненная злости по отношению к себе. Она весь вечер знала, как близка к истерике, и постоянно старалась сохранять самоконтроль. Знала она и то, что ее поведение может быть совершенно непредсказуемым. Так какого же черта она так явно выказала ему свою ревность!

Бросившись на кровать, Джесс уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания, сотрясавшие ее тело. Она пыталась успокоить себя тем, что погода устанавливается и к завтрашнему вечеру она вернется в Лондон.

— Джессика!

— Иди прочь! — крикнула она в подушку, неожиданно почувствовав, как кровать прогнулась под тяжестью веса Луиджи. Джесси затаила дыхание.

— Джесси, я не думал, что все так обернется, — произнес Луиджи глухим голосом и нежно провел ладонью по ее волосам. — Если ты считаешь, что я не способен прощать, то уверяю тебя, что ты ошибаешься.

Джесс задохнулась от возмущения:

— Боже, какое великодушие! — Она завертела головой, пытаясь избежать гипнотизирующего прикосновения его руки. Он, несомненно, хохотал бы до упаду, если бы узнал, что я без памяти влюбилась в него, с горечью думала она. Он ведь вел себя со мной порою столь отвратительно, что ни одной нормальной женщине не пристало его любить. Ну а если он узнает о моем журналистском задании, то он вообще сотрет меня в порошок!

— Джесс, неужели я все еще не убедил тебя, что не влюблен в Монику? Трудность в наших с тобой отношениях состоит в том, что я гораздо лучше понимаю ее, нежели тебя, и поэтому…

— Я не хочу об этом ничего слышать! — всхлипнула она. — Все, чего я хочу, это поскорее убраться с этого острова и больше никогда не видеть тебя! Я хочу домой!

— Не беспокойся, мы оба к завтрашнему вечеру будем каждый у себя дома, — мрачно пообещал он, отдернув руку. — Даже если для этого мне придется украсть лодку и самому грести до самого материка.

— Ты можешь рассчитывать на меня в качестве гребца, — выпалила Джесс. — Ты можешь…

— Джессика, почему ты плачешь?

— Я вовсе не плачу.

— Ну, может быть, не плачешь в данную минуту, но плакала пять минут назад, — возразил Луиджи.

— Ты утомил меня своим ужасным характером и маниакальной подозрительностью, но последней каплей стало то, что ты даже не можешь оставить меня в покое в моей собственной комнате! И ты еще удивляешься, что я доведена до слез?

— Одна из многих вещей, которые меня в тебе особенно удивляют, — это почти детская невинность, с которой ты обманываешь и других и себя, — произнес Луиджи с горечью. — К примеру, возьмем этот последний случай. Ты плакала еще до того, как я вошел, и, стало быть, рассуждая логически, мое появление не может быть причиной твоих слез.

— Если мои обманы так легко обнаружить, почему бы тебе не подвергнуть меня допросу! Возьми в кладовке фонарь с самой яркой лампой, направь на меня и… начинай!

— Дело в том, что я бы предпочел обойтись без крутых мер, — устало возразил он. — Я хочу, чтобы ты сама рассказала мне все, что я должен знать.

Джесс глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями, и повернулась к нему лицом. Она чуть не задохнулась, обнаружив, что Луиджи лежит, вытянувшись на кровати рядом с ней и прислонившись плечами к спинке кровати.

— Давай внесем ясность, — тяжело вздохнула она. — Ты хочешь, чтобы я ответила на вопрос, который ты не готов мне задать… и мне предлагается гадать, что это за вопрос?

— Уверен, что тебе будет не слишком трудно решить эту задачу, — хрипло прошептал он.

Первой реакцией Джесс был страх — страх, что он, возможно, и впрямь психически неуравновешенный человек, а следующей — гнев, простой и ясный. Она сжала кулаки.

— Ладно, Луиджи, будем считать, что ты прав. Это я скормила прессе рассказ о тебе и Монике. Доволен?

— Попытайся выдать еще одну версию, дорогая, — протянул он. — Девяносто девять процентов за то, что ты этого не делала.

Джесс не могла бы с уверенностью сказать, ни почему ее так поразил его ответ, ни почему он дал новый ход ее мыслям. Уже и раньше у нее возникали сомнения в его здравом рассудке. Однако сейчас оказалось, что ей легко допустить, что скорее всего у Моники не все в порядке с головой… теперь она терялась в догадках, не мог ли несчастный случай с Валерио каким-то образом повлиять на умонастроения его сестры.

— Луиджи, нам нет никакого смысла вести себя так, как мы себя ведем, — умоляюще произнесла Джесс. — После завтрашнего дня наши пути вряд ли когда-нибудь пересекутся. — Она никогда не сможет понять, как ей удалось выговорить эти слова. Она знала только одно — что, каким бы негодяем он ни был, ей предстоит любить его всю оставшуюся жизнь.

— Да, наверное, нет смысла, — вздохнул Луиджи. Потом взял ее руку и поднес к губам.

Джесс не сделала никакой попытки высвободить руку, ошеломленная непреодолимой силой страсти, которая проснулась в ней всего лишь от мягкого прикосновения его губ.

— Ты знаешь, сейчас я не могу мечтать ни о чем другом, кроме как проспать всю ночь рядом с тобой, — произнес он безжизненным голосом.

Джесс была едва в силах говорить из-за бешеного стука сердца, которое заставило ее забыть обо всем, кроме того, что происходит здесь и сейчас.

— Джесси, я… — не договорив, он стиснул ее руку, — я бы присоединился к тебе под одеялом, и…