В это время правду знали только четверо: Здзих, Юрек, Богусь и веркшуц, который лежал в городском госпитале. Командование АЛ в Островце изучало настроения, царившие в городе. Всем троим «налетчикам» крепко досталось. Такой самодеятельности они не имели права себе позволить. Не было сомнения, что со дня на день гестапо даст знать о себе. Нужно было подготовиться к неожиданному визиту. Молодежной группе, которая благодаря энергии Здзиха из первоначальной пятерки разрослась в более многочисленную и окрепла, угрожала наибольшая опасность. Веркшуц, допрошенный гестаповцами в госпитале, без сомнения показал, что участниками повторного нападения на него были молодые парни. Конечно, он их не знал, не мог назвать имен и адресов, по которым они проживали. Однако гестапо начинало действовать…

Богусь выехал уже на следующий день. Перед отъездом он еще переговорил со Здзихом и Юреком. Здзих выглядел серьезным, строгим. Переживания последних дней оставили на нем заметный след. Впервые он вник в сущность борьбы и опасностей, которыми грозят необдуманные, рискованные действия. Только теперь он ощутил всю тяжесть лежащей на нем ответственности — не только за свои собственные поступки, но и за каждый шаг каждого члена группы. Это были уже не просто товарищи. Это были прежде всего его подчиненные. Он знал, что ему полностью доверяли, и поэтому не мог позволить себе необдуманным шагом лишиться этого доверия, обмануть товарищей. Это означало бы не только потерю авторитета, но могло привести к выходу из организации тех или иных ее членов. Своими заботами он не делился со старшими, пытаясь разобраться во всем самостоятельно. Это был более длинный путь, более трудный, но он верил в его эффективность.

В этот день все трое были серьезными и притихшими. Каждый чувствовал себя виновным в неудаче. Они перебирали детали случившегося, находя в каждой из них причину такого исхода дела.

— Я промедлил, — пенял на себя Богусь, — и не мог еще раз выстрелить.

Никто его ни в чем и не упрекал. Но это еще больше причиняло Богусю боль. В этой снисходительной оценке заключалось подтверждение его неполной пригодности к борьбе.

— Вовсе не в этом дело, — подбодрил его Здзих, — тут я виноват. Я слишком рано вас поднял. Надо было подпустить его поближе. Мы остановились, он нас сразу узнал, и все полетело к чертям.

Юрек молчал. Оружие, полученное им от Богуся, не могло сыграть никакой роли.

— Наука на будущее! — с грустью подвел итог Здзих. — Ты когда возвращаешься? — спросил он Богуся.

Парень пожал плечами:

— Должен завтра…

В действительности Богусь никогда не знал точно, когда, куда и с чем ему предстоит ехать. Однако он всегда должен был быть готов отправиться в путь. Приготовления в дорогу не представляли для него никаких хлопот. Богусь выслушивал наставления, брал в руки свой мешочек и уходил. В глазах отправлявших его людей он всегда замечал беспокойство, что одновременно удивляло и забавляло его. «Меня там ничто плохое не ожидает», — повторял он про себя, а все, что с ним случалось до этого, еще сильнее укрепляло в нем эту уверенность. Иногда Дядюшка, провожая Богуся, похлопывал его как бы по-товарищески, однако Богусь знал, что это одновременно был и деликатный контроль: не взял ли парень с собой оружия. Боялись провала. В случае провала Богуся опасность грозила очень большая: ведь парень знал почти все конспиративные адреса. Это, конечно, не означало, что ему не доверяли, но никто ведь не был в состоянии определить, как долго может выдержать человек пытки в гестапо. Богусь повторял, что если с ним что случится, то «бояться нечего».

И на этот раз Дядя похлопал его, как обычно, сердечно обнял:

— Иди!

Богусь незаметно показал на спрятанный пистолет и моргнул Здзиху.

«Опять надул его», — подумал Здзих и в ответ подморгнул Богусю.

— Привет!

— Привет!

Здзих считал, что на этот раз командование поспешило с отъездом Богуся. Может быть, дело заключалось в том, чтобы разрядить атмосферу, которая создалась после покушения на веркшуца. Из-за этого же был отдан приказ, чтобы никто из членов молодежной группы не ночевал дома. Жизнь уходила в подполье.

Здзих созвал собрание на Крысинах, в «клубе».

Собирались поодиночке. Укрытые где-нибудь чужие глаза могли выследить эту странную сходку парней в заброшенных развалинах. Борьба разгоралась и предъявляла им все более суровые требования.

Маленькая комнатка с отбитой штукатуркой, с забитым досками окном едва вмещала их всех. Они составляли всего лишь частицу тех, кого захватила волна конспирации. В Денкуве, Гозьдзелине, Енджеюве действовали все более сильные и многочисленные группы молодежи. Оружие добывалось самыми невероятными способами. Изобретательности и смекалки было не занимать. Один раз это было лихое нападение, другой — откопали оружие, оставленное в примеченном месте в сентябрьские дни тридцать девятого года, а иногда собирали его сами из деталей, вынесенных тайком с островецких предприятий.

Никто не преподносил готовых методов, как вредить оккупантам. Такие методы рождались сами, из глубокой убежденности в необходимости бороться с врагом всеми средствами.

В десятках таких «мелин», как развалины на Крысинах, проводились занятия, обучали новичков владеть оружием. Среди макулатуры, сложенной немцами на бумажной фабрике в Бодзехуве, были найдены обрывки старых воинских уставов и наставлений. Они стали неоценимыми пособиями.

В тот день на Крысинах «прорабатывали гранату». Здзих, взвешивая в руке яйцеобразный корпус, объяснял ее устройство, действие, применение.

— …Правой рукой прижимаем к корпусу рычаг, левой выдергиваем чеку, и граната готова к метанию.

Черный предмет передавали из рук в руки осторожно, как самое дорогое сокровище.

— Эх, сейчас бы эту штучку бросить в кучу швабов, вот было бы зрелище!

Одно прикосновение к гранате порождало фантазию. Но с оружием все еще было скудно. Эта граната играла роль «методического пособия». Она передавалась из группы в группу.

Стефек, который сидел у окна и время от времени смотрел сквозь щель в досках, вдруг задвигался беспокойно и еще раз посмотрел одним глазом в узкую щель. В их сторону по дороге шел невысокий, щуплый паренек. Стефек сразу узнал его.

— Ребята, Петрушка!

Воцарилось молчание. Петрушка уже давно хотел сойтись с ними поближе, искал связи, даже как-то в разговоре со Здзихом попросил его об этом.

— Я знаю, что у вас есть своя организация, — сказал он, — и я тоже хотел бы…

Здзих, помня слова отца, пожал плечами, сделал удивленные глаза:

— Что ты плетешь, хлопче? Какая организация?

Но тот не отставал. Сказал, что понимает, что по законам конспирации нельзя с любым человеком говорить откровенно, но все же он, Петрушка, свой парень и знает, в чем суть дела. Обещал даже доказать, что заслуживает доверия. Как он намеревался это сделать, Здзих не знал.

— Спрячьте гранату! — спокойно сказал Здзих, подходя к окну.

Петрушка действительно шел в их сторону. Наверное, выследил, что сегодня у них собрание в «клубе». Значит, осторожность, которую они старались соблюдать, была недостаточна. С таким же успехом их мог выследить и кто-нибудь другой.

Петрушка толкнул дверь и остановился на пороге. Глаза всех устремились на него. Он смотрел вниз, исподлобья, как человек, пойманный на месте преступления. Может, таким способом он хотел убедить всех, что пришел сюда не шпионить и не запоминать собравшихся в лицо. «Если хотите, могу выйти отсюда и даже знать не знаю, кто тут был», — словно говорил он всем своим видом.

Ветер ударил в доски, закрывающие окно, обдул лица. Никто не знал, что делать. Петрушка молча, красноречивым жестом сунул руку под пальто.

— «Бомбардировщик»! — крикнул Стефек.

Это действительно была винтовка с обрезанным стволом, называемая «бомбардировщиком» из-за того, что она при выстреле издавала неимоверный грохот. Петрушка держал ее на протянутых руках.

— Вот, а вы мне не верили…