Чутко дремлющий молодой человек, сидящий с обшарпанным портфелем на деревянной лавке, определение не имеет ничего общего с теми. Богусь оценивает его как человека той же категории, что и он сам. У двух упитанных, дебелых теток в корзинах груды мяса и жира, прикрытые не первой свежести тряпьем.

Изучение пассажиров для Богуся не просто искусство ради искусства. От того, кто твои попутчики, иной раз зависит успех путешествия. Такие вот «мясные тетки» сравнительно самые безопасные. Известно, что будут искать у них жандармы, и известно, что найдут. С неопределенными попутчиками может быть гораздо хуже. Скромный скрипач в своем футляре может везти предметы, которые даже при самой богатой фантазии трудно назвать музыкальными инструментами. Пассажиры не откровенничают друг с другом, кто они, куда и зачем едут.

Богусь протолкался сквозь зал и остановился перед зарешеченным широким окном с надписью: «Прием багажа». По другую сторону окна лежали в беспорядке ящики, узелки, корзины. В углу мрачного помещения усатый железнодорожник подписывал химический карандашом грязноватые квитанции, послюнявив их предварительно толстым пальцем на месте подписи. Богусь постучал по решетке, но на железнодорожника это не произвело ни малейшего впечатления. Паренек подождал немного и постучал вновь. Железнодорожник продолжал заниматься своим делом. Надо было вооружиться терпением.

Зал ожидания начинал наполняться. Видно, кто-то узнал, что скоро подойдет поезд. Богусь не двигался с места. Его сегодняшний груз имел особое значение, и надо было сделать все, чтобы довезти его до места. О том, чтобы взять его с собой, в купе, не могло быть и речи. Богусь смотрел на железнодорожника и нервничал. Хватит с него! Во время этих поездок Богусь чувствовал себя зверем, за которым охотятся, а у него было желание поохотиться самому. Он не раз уже высказывал свою просьбу и в Островце, и в Варшаве, и всегда от него отделывались: «Не спеши, здесь ты можешь сделать еще больше».

Конечно, может. Он сам лучше всех знал об этом. Столько раз удавалось ему надуть железнодорожную охрану и жандармов, что было чему подивиться. Но почему из-за того, что до сих пор ему все удавалось, он должен отказаться от того, что влечет его больше всего? Это было, по его мнению, несправедливо. «В конце концов, они должны будут согласиться, — утешал он себя, — ведь не все же время я буду связным».

Он мечтал бороться с оккупантами по-другому. Он понимал всю важность выполняемых им функций, но это не приносило ему того удовлетворения, которого он жаждал.

Железнодорожник наконец отошел от своего столика и поднял решетку камеры хранения. Богусь молча подал ему ящик. Тот взял его обеими руками, стукнул несколько раз ладонью по боковой стенке и взглянул на надпись наверху.

— Фарфор? — он многозначительно прищурил левый глаз.

— А что? Нельзя, что ли?

Железнодорожник усмехнулся:

— Кто это теперь будет провозить контрабандой фарфор? Рассказывай! Что здесь?

— Вас не касается.

— Посмотрите на него, щенок! И еще дерзит!

Железнодорожник сделал такое движение, будто намеревался открыть ящик.

— Не советую! — бросил Богусь и посмотрел таким взглядом, что у того замерли руки.

— О! — изумился старик. — Такие дела!

Он окинул взглядом зал ожидания. Богусь проследил за его взглядом. В зале ничего не изменилось. Стоял все тот же шум серой, бесцветной толпы отъезжающих.

— Пишите квитанцию! — бросил Богусь тоном приказа.

— Спокойно, сделаю…

Железнодорожник взял ящик и осторожно поставил его на место, затем подошел к столику и начал писать. Богусь видел, как он обильно послюнявил карточку и подписал.

— Бери и смывайся!

Железная решетка с треском опустилась. Богусь почувствовал теперь себя в большей безопасности, но то, что ему пришлось расстаться с ящиком, не давало ему покоя. Он прохаживался по залу ожидания и безразличным взглядом поглядывал на свой багаж. Десятки мыслей и предположений не давали ему покоя. Что будет, если через минуту в камеру хранения войдут жандармы и начнут проверку? От пакета к пакету, от узелка к узелку приблизятся они к его ящику и откроют. Железнодорожник поищет взглядом и вытянет в его направлении свой измазанный химическим карандашом палец.

— О, вон тот…

Нет, конечно, до этого не дойдет. Богусь сумеет затеряться в толпе — и ищи ветра в поле! Но что из этого? Задание не будет выполнено. И еще какое задание!

Перед отъездом Дядюшка отвел его в сторону и ясно сказал:

— Богусь, эта посылка имеет особую ценность, понимаешь? Чтобы ты сам знал, насколько большую, я скажу тебе, что ты повезешь рацию. Ра-ци-ю! Она тем более ценная, что с первой выброски… Там, в Варшаве, ждут ее.

Богусь смотрел на ящик, как на сокровище. Какую дорогу пришлось пройти рации, прежде чем она очутилась здесь, в Островце? Где-то там, на востоке, привез ее кто-то на фронт. Потом погрузили в самолет. Она летела с незнакомыми людьми через линию огня и железа, проскользнула над польскими лесами и по знаку зажженных огней опустилась на парашюте в их руки. Теперь он, Богусь, должен доставить ее на место. Таким образом, он является одним из звеньев этой сложной цепи. И если это звено оборвется, напрасными окажутся усилия всех тех людей. Никто из «тех» не знает, что именно он должен закончить все дело. Этот предмет, лежащий в ящике, самым удивительным образом соединил судьбы незнакомых друг другу людей.

Богусь глянул внутрь камеры хранения. Как и раньше, там было спокойно. Железнодорожник, кажется, уже забыл о недавно принятом багаже. Тем лучше.

За стенами станции раздался далекий свисток паровоза. Толпа бросилась к выходу на перрон. Богусь протиснулся сквозь узкий проход и остановился перед путями. Вид железнодорожных путей всегда пробуждал в нем мечту о далеких, неизведанных путешествиях. Он представлял себе, что где-то в конце этих стальных, блестящих лент находится другой, чудесный мир. Этот мир пленял и манил его. Когда судьба его сложилась таким образом, что путешествия стали делом обычным, он увидел, что наблюдаемые им пейзажи не очень-то отличаются друг от друга. Однако давние мечты по-прежнему глубоко таились в нем: он ведь ни разу еще не добрался до конца этих блестящих лент.

Поезд стремительно влетел на станцию, затормозил, заскрежетав колесами, и остановился. Богусь наблюдал своих будущих попутчиков. Обе торговки мясом, бесцеремонно работая локтями, грузились в купе соседнего вагона. Богусь беспокойно прошелся по перрону. Из почтового вагона выбрасывали на тележку мешки с почтой и багаж. Он ждал, когда из станционного здания подъедет тележка с его ящиком. Наконец двери станционного здания открылись и из них выехала багажная тележка. Богусь бросил взгляд на груз. Его ящик лежал среди других. Он видел, как тележка подъехала, как железнодорожник начал бросать в вагон отдельные пачки и как, наконец, взял его ящик, посмотрел на надпись и осторожно передал его товарищу. Теперь можно было садиться в вагон.

Богусь открыл дверь переполненного купе. Его встретили далеко не гостеприимно:

— Куда лезешь? Не видишь, что тесно?

— Везде тесно, — ответил он, проталкиваясь вперед по чьим-то ногам.

— В морду хочешь, щенок! — Толстая тетка замахнулась, намереваясь ударить.

Богусь заслонился правой рукой. Женщина взглянула на красную культю и отступила.

— Прямо на мозоль, холера… — простонала она, смягчаясь.

Богусь понял причину неожиданной перемены в тоне. Он покраснел и спрятал руку в карман.

— А то ездят туда-обратно, неизвестно зачем, — продолжала женщина.

— Спекулянты! — заявила ее соседка, отправляя огромный кусок колбасы в рот и заедая его хлебом. — Такой всегда влезет и еще отберет место у старых.

— В школу не ходят, пани дорогая, что будет с ними после войны?..

Поезд резко тронулся с места, и плохо поставленная корзина свалилась с полки на голову женщине. Раздался тихий, сухой треск. Богусь наклонился и левой рукой поднял корзину. Из нее вытекало густое, липкое, желтое месиво.