Партизаны с воодушевлением приветствовали наших пулеметчиков и их командира возгласами:

— Момчило герой!

А вот как об этом рассказал сам Крклюш:

«Кто не попадал под огонь разрывных пуль, тому, вероятно, трудно себе представить то состояние, которое испытывает человек. К разрыву снарядов, гранат, к свисту обычных пуль невольно привыкаешь, но к разрывным пулям с их характерным звуком «дум-дум» привыкнуть тяжело; они всякий раз словно парализуют волю бойцов. Именно в таком положении оказались наши пулеметчики. А тут еще, как назло, высокая трава ограничивала обзор, и приходилось под вражеским огнем менять позицию. Мысль о том, что белорусские партизаны могут посчитать нас за трусов, заставляла действовать быстро. Когда я занял новую огневую позицию и увидел на идеальном для стрельбы расстоянии цепь гитлеровцев, страх у меня как рукой сняло. Я мгновенно передал наводчику необходимые данные для стрельбы, но он никак не реагировал. А ведь это был отличный и хорошо обученный воин.

— Ничего не вижу, — ответил мой боец, хотя глядел широко открытыми глазами прямо на немцев. (Позже он признался мне, что находился в состоянии оцепенения.)

Тогда я сам лег за пулемет и стал устанавливать прицел. Вскоре мой наводчик пришел в себя и воскликнул:

— Ой! Теперь вижу!..

Длинная очередь с расстояния не более 300—400 метров сделала свое дело».

За эти действия в бою Крклюшу объявили благодарность перед строем всех партизан и представили к награждению медалью «Партизану Великой Отечественной войны».

Во второй половине ноября 1943 года к нам неожиданно прибыли красноармейцы. Командование фронта, войска которого наступали в направлении района действий нашего отряда, прислало роту автоматчиков для выполнения вместе с партизанами особо важных заданий. Это подразделение численностью 73 человека состояло в основном из молодых солдат. Вначале наши партизаны сомневались в их боеспособности, но позже убедились, что эти молодые воины, совсем юноши, были очень дисциплинированными и в бою не раз показывали пример героизма. Каждый день они уходили на боевое задание вместе с партизанами или одни.

Однажды утром в той части лагеря, где размещались автоматчики, партизаны издалека услышали, как командир роты резко отчитывал стоявшего перед строем бойца. Оказалось, накануне, во время нападения на фашистский гарнизон, этот красноармеец испугался яростной контратаки гитлеровцев и, увидев, что рядом с ним убило одного партизана, самовольно оставил свою позицию. Командир приказал расстрелять его за это. Солдат стал умолять ротного о прощении, пытался объяснить ему что-то, но тот оставался непреклонным и велел выйти из строя четверым красноармейцам для приведения приговора в исполнение.

Все тяжело переживали происходящее. Хотя в военное время и можно было оправдать суровость такого приговора, каждый из нас в душе все-таки сочувствовал этому парню. Некоторым из нас даже казалось, что его проступок не был таким уж серьезным. Другие склонялись к мысли, что это был не самовольный уход с позиции, а просто ее смена, вызванная боевой обстановкой. Но на войне нет места сентиментальностям! Что было бы, если б каждый боец по своему усмотрению занимал ту позицию, которую считал лучшей?..

Во время наступившей паузы замполит вплотную подошел к командиру и начал о чем-то с ним говорить. Напряжение достигло апогея. Пока шел этот разговор, молодой боец со слезами на глазах просил дать ему другое наказание. Наконец, ко всеобщей радости, командир роты заявил, что исполнение приговора временно откладывается и что боец может искупить свою вину, если к утру доставит «языка».

Но не так уж просто было захватить «языка». В то время гитлеровцы вели себя очень осторожно на оккупированной территории и ходили, как правило, группами. Их часовые и патрули никого близко не подпускали к себе и уже издали открывали огонь по подозрительным лицам.

Однако ранним утром, когда весь лагерь еще спал, перед землянкой командира уже стоял этот молодой боец, как положено по уставу, с автоматом на груди, а у ног его лежал связанный молодой гитлеровец. Где боец достал «языка», как взял его в плен, никто об этом так и не узнал.

На территории, где действовал наш отряд, гитлеровцы сожгли почти все деревни, и партизанам приходилось самим молоть имевшееся у них зерно. Эта работа шла медленно, да и мука получалась плохого качества.

В августе 1943 года штаб отряда направил шесть подвод с зерном в дальнюю деревню Барсук, в которой, как было известно, сохранилась мельница. Для сопровождения этого обоза выделялась рота партизан во главе с комиссаром отряда Снигирем и ротным командиром Карпом Шлегой.

С этим обозом пошли две девушки. Одна из них, красавица Анюта, уже давно находилась в отряде, и в нее были влюблены многие партизаны. Другая же девушка пришла к нам совсем недавно.

В то время когда партизаны мололи зерно, над деревней появился вражеский самолет-разведчик и, сделав над ней несколько кругов, быстро улетел. Стало ясно, что гитлеровцы пронюхали о том, что в деревне находятся наши товарищи. Нужно было во что бы то ни стало вернуться в лагерь в тот же вечер, иначе утром могли нагрянуть каратели. Местные жители также забеспокоились, опасаясь, что немцы сожгут деревню и уничтожат население.

Наконец работу удалось закончить, и, погрузив муку, партизаны тронулись в обратный путь. Впереди в охранении двигался взвод под командованием Петука, хорошо известного среди партизан своей храбростью и отвагой.

Наша новенькая, выполнявшая обязанности повара на партизанской кухне, шла с охранением, Дорога пролегала через лес, и идти приходилось в темноте. Из-за опасения наткнуться на засаду нервы у всех были напряжены до предела. Этой девушке, впервые оказавшейся в такой сложной обстановке, вдруг померещились фашисты, и она от испуга вскрикнула.

Бойцы остановились как вкопанные, и тотчас послышалась команда Петука:

— К бою!

Партизаны залегли у дороги, ожидая вражеского нападения, но вокруг было тихо и спокойно.

К девушке на коне подъехал командир роты Карп Шлега и резко спросил:

— Почему кричали? Хотите, чтобы вас расстреляли как паникера?..

В темноте командирский конь случайно наступил девушке на ногу, и повариха заплакала от боли. Юную партизанку уложили на повозку.

Колонна подошла к сожженной гитлеровцами деревне Омельковчины. На подходе к этой деревне охранение остановилось. Посреди лесной дороги бойцы увидели кучу земли. Это был сигнал опасности. Местные жители, которые укрывались от гитлеровцев в окрестных лесах, предупреждали партизан.

Держа оружие на изготовку, партизаны двинулись в обход. Их повел командир одного из взводов, который до войны работал председателем местного совета в Омельковчинах. Соблюдалась полная тишина, и лишь предательски поскрипывали колеса телег.

В центре деревни было заметно какое-то движение людей. Не готовится ли противник устроить засаду? А может, там просто расположилась на ночлег какая-нибудь часть гитлеровцев? Однако ввязываться в бой никто не имел права: прежде всего нужно было спасти муку и довезти ее в целости и сохранности до лагеря. Но все-таки оставалось неясным, почему немцы не нападали на нас — ведь колонна проходила в непосредственной близости от них...

Позже, когда партизаны уничтожили бункеры, охранявшиеся хортистами, и захватили нескольких пленных, выяснилось, что в деревне Омельковчины противник действительно организовал засаду, причем выделил для этого большие силы. Однако, услышав шум приближавшейся колонны, хортистские солдаты растерялись и не знали, что делать — нападать или обороняться. Кроме того, они не смогли быстро развернуться в боевой порядок. А главное — они просто не хотели рисковать жизнью, понимая, что конец войны уже не за горами.

В результате мука благополучно была доставлена в лагерь.