Солдатам не пришлось даже менять позу. Они так и остались стоять, рассеянно глядя перед собой, обратив лица к северу - к императорскому дворцу. Тело ефрейтора Хориэ тоже лежало головой на север. Утро наконец наступило, и уже можно было различить тонкие стволы худосочных деревьев, тянувшихся вверх, к свету. Поручик Харадзима скомандовал: «Вольно!» - и продолжал хриплым голосом, словно выдавливая из себя слова:

- Клянемся телом и душою быть верными его превосходительству генералиссимусу.

Солдаты вяло, вразнобой повторяли за поручиком слова клятвы.

- Душа наша пусть станет частью души его превосходительства генералиссимуса. А тела наши пусть будут руками и ногами его превосходительства генералиссимуса. Клянемся с честью исполнить свой сегодняшний долг, снова пойти в атаку и добиться отмщения. И нет для нас большего блага, чем выполнить свой долг.

Это была «Клятва об отмщении». Ее сочинил командующий японскими войсками. Они не смогли разбить на острове противника, высадившегося в декабре тысяча девятьсот сорок четвертого года, напротив, они сами были разбиты, отступили в джунгли и, поклявшись отомстить, должны были начать самостоятельные действия. Каждый день на утренней и вечерней поверке солдаты произносили «Клятву об отмщении».

Закончив произносить клятву, поручик Харадзима приказал почтить молчанием память ефрейтора Хориэ и сам устало опустился, почти рухнул на землю. Видимо, он с трудом держался на ногах все это время. Его плоские, как листы жести, угловатые плечи тяжело опускались и поднимались - дышал он с трудом. Поручик мог бы и не приходить на поверку в таком состоянии, но он был выпускник кадетской школы и хотел до последней минуты быть примером для низших чинов - поддержать в них стойкость духа.

Солдаты, не обращая внимания на сидящего поручика, вновь принялись за свои дела. Ефрейтор Узки и старший ефрейтор Миядзима, денщик поручика, доложили фельдфебелю Такано, что они отправляются на пост.

Как и командир роты, фельдфебель Такано был в длинных брюках и ботинках и пока еще сохранял военную выправку, но худое лицо его, обрамленное длинными волосами, вытянулось, глаза потускнели. Прежде это был человек крепкого сложения, самый сильный борец сумо{3} в полку. Теперь же в это трудно было поверить.

- Будьте внимательны: противник поблизости, - напомнил он ефрейтору Узки, поднявшему легкий пулемет на плечо.

Караульный пост был расположен так, чтобы оттуда просматривалась «местная дорога», пролегавшая метрах в двухстах от их жилища. Селения в джунглях соединялись узкими тропинками, которые солдаты прозвали «местными дорогами». Никто эти дороги специально не прорубал, их просто протоптали там, где пришлось. Австралийские войска продвигались все дальше на восток, словно загоняя в сеть японских солдат, которые затаились в джунглях по обеим сторонам проложенной японцами главной дороги, пересекавшей остров с востока на запад. И уже на лесной тропе, незаметно петлявшей в километре от главной дороги, стали появляться вражеские солдаты.

При появлении солдат противника часовые, конечно, должны были стрелять из ручного пулемета или бросать гранаты, но в последнее время они отказались от подобных авантюр. Когда в роте было еще достаточно людей, иной раз удавалось заставить вражеских солдат отступить; часовые прибегали к нападению, в частности, и для того, чтобы захватить у противника продовольствие, но теперь - они это прекрасно понимали, - как только они выстрелят, им придется немедленно удирать. Они знали также, что вслед за этим выстрелом очень скоро последует основательная бомбежка и артиллерийский обстрел. Поэтому никто и не осмеливался предпринимать подобные вылазки.

Фельдфебель Такано, конечно, знал об этом и давно смирился. Поэтому его предупреждение «Будьте внимательны!» означало: «Постарайтесь, чтобы противник вас не заметил».

Когда Узки и Миядзима отправились на свой пост, старший унтер-офицер Есимура, младший унтер-офицер Тадзаки и еще двое солдат потуже завернули в одеяло труп ефрейтора Хориэ и крепко обвязали его лианами. Затем, взвалив труп на плечи, углубились в джунгли.

- Ну как, младший унтер-офицер Есимура, донесете? - спросил фельдфебель Такано, глядя им вслед.

- Донесем! - ответил Есимура, чувствуя, как у него заплетаются ноги: ноша была тяжелой. И хотя на плече Есимуры лежали только ноги покойного, его шатало из стороны в сторону. То и дело приходилось раздвигать лианы, продираться сквозь заросли кустарника, отбрасывать с дороги сухие ветви, поэтому четверо со своей тяжелой ношей никак не могли согласовать шаг. Тадзаки шел впереди, поддерживая голову покойного, и его раздражало, что они плетутся вразнобой.

- Эй! Несите ровнее. Вам говорят! - покрикивал он на ефрейторов Мадзиму и Камисэко, которые поддерживали труп с боков.

До места захоронения было метров триста. Заросли тут неожиданно кончались перед глубоким обрывом, и джунгли расступались, открывая широкий обзор. Вершины деревьев, поднимавшиеся со дна долины, оказывались как раз на уровне ног, внизу простиралось зеленое море джунглей. Противоположный склон полого спускался к реке М. (воды, конечно, не было видно), которая текла в далекое, светлое море. В верхнем течении обрыв оказался не так крут, и главная дорога, ведущая в тыловой район Буин, проходила, видимо, по реке (мост был разрушен бомбой), но отсюда из-за деревьев ее не было видно.

В роте поручика Харадзимы эту долину сделали местом захоронения трупов - словно первобытные люди. Сжигать трупы они, понятно, не могли, а закапывать умиравших солдат уже не было сил, к тому же случалось, что трупы откапывали и съедали дезертиры, так что, с тех пор как их рота отступила на эту позицию, они стали сбрасывать тела умерших с обрыва.

Приблизившись к краю обрыва, они опустили труп на землю. Младший унтер-офицер Тадзаки вынул из одеяла винтовку, и четверо почтили память умершего молчанием. Затем они сбросили завернутый в одеяло труп Хориэ с обрыва, словно это был не человек, а бревно. В мгновение ока он исчез в зеленом море, простиравшемся у их ног. Ветви деревьев слегка дрогнули, раздались и тотчас же вновь сомкнулись. Снова наступила тишина, будто ничего и не случилось, только со дна донесся глухой звук падения тела.

Они еще немного помолчали, глядя вниз.

- Уже пятый, - тихо, будто про себя, прошептал младший унтер-офицер Есимура, рассеянно глядя на зеленую долину.

- Завтра очередь ефрейтора Ямаситы. А потом… - так же тихо произнес над его ухом ефрейтор Мадзима, но Есимура, видимо, не услышал его - он пристально вглядывался в глубину долины, ему показалось, что со дна ее доносится трупный запах, а может быть, это ему просто почудилось. Есимура вдруг представил себе пять завернутых в одеяло трупов, скатившихся друг на друга в темную долину, и эта картина слилась в его воображении с видением множества разложившихся трупов, на которые они наталкивались уже то там, то тут в джунглях.

- Пошли, Камисэко!

Есимура, будто очнувшись, обернулся на голос Тадзаки.

- Да, прошу вас, - обратился он к младшему унтер-офицеру Тадзаки. - Какая бы там ни была плантация, расхвалите ее фельдфебелю. Там все равно нам будет лучше, чем здесь.

Младший унтер-офицер Тадзаки вместе с ефрейтором Камисэко собрались на поиски новой плантации. Они уже приблизительно знали, где она находится. Нужно было точно определить расположение плантации, разведать местность вокруг нее и прежде всего узнать, можно ли раздобыть там что-нибудь съестное. Тадзаки не стал обременять себя лишними попутчиками, он выбрал ефрейтора Камисэко и решил отправиться с ним вдвоем.

Ефрейтор Камисэко был из крестьян, невысокого роста, крепыш, человек сильный и упорный. Он прибыл в их часть совсем недавно, уже после того, как она была переброшена на остров, и теперь единственный из всех пока еще сносно держался на ногах. Только он один и мог, вернувшись накануне вечером после сбора трав, утром снова отправиться в джунгли.

Тадзаки и Комисэко ушли. Есимура снова устремил взгляд на долину. Солнце, только что поднявшееся над горизонтом, осветило ту часть долины, где они стояли, противоположная сторона ее все еще оставалась в глубокой тени. Освещенная утренним солнцем неумолчно шелестела молодая листва. Шелковистый зеленый ковер мягко спускался от их ног к морю - оно было внизу, километрах в четырех-пяти от обрыва. И над этим зеленым простором, словно над большой лужайкой, кружило несколько белых попугаев. Где-то внизу поблескивала речная вода. Около нее там и тут высились стройные кокосовые пальмы, их кроны были похожи на раскрытые зонтики.