- Если Япония победит, - заметил Есимура, - нас будет судить военный трибунал, а он-то наверняка вынесет смертный приговор.

Есимура отчетливо сознавал, что для них, пленных, было бы лучше, если бы Япония проиграла войну и армия была бы ликвидирована. Это единственная возможность выжить. Разговор прервался, и снова наступило молчание.

- Господин фельдфебель! - сказал наконец Есимура. - Я лично думаю, что Япония в конце концов проиграет войну. Раз Германия капитулировала, в войну, видимо, вступит Советский Союз. Сколько же сможет продержаться Япония, если против нее весь мир!

Есимура обратился к Такано, потому что вспомнил, как тот недавно сказал: «Японии пришел конец!» А Такано был не из тех, кто с легкостью говорит подчиненным подобные вещи. Он сказал это Есимуре, когда они вдвоем ходили в штаб батальона. Есимура еще подумал тогда: «Такано давно уже не верит в победу Японии, однако сам факт, что он говорит об этом, знаменателен».

Но сейчас Такано молчал. Он не дремал, а просто тихо лежал на боку. И вдруг отчетливо, совершенно бодрым голосом произнес:

- Думаю, года четыре Япония еще продержится.

- Неужели так долго? - усомнился Есимура.

- Главные сухопутные силы пока еще не введены в действие, - заметил Такано. - В Японии, в Корее, в Маньчжурии и в Китае - всюду стоят наши сухопутные части. Если союзные армии высадятся в Японии, войска можно перебросить туда - ведь это совсем рядом, не какие-нибудь далекие острова.

- Допустим, что сухопутные войска будут сражаться еще лет пять, и все же Японию в конце концов блокируют со всех сторон, запасы продовольствия и товаров иссякнут, как это произошло у нас, на острове. Что же тогда будет? Как вы думаете, господин фельдфебель?

- Тогда японцы погибнут славной смертью.

- Весь народ?

- Конечно. Возможно, найдутся такие, кто склонит голову перед врагом. Но их будет немного, большинство примет смерть вместе с солдатами.

- Значит, Япония, народ Ямато{7}, исчезнут с лица земли?

- Я думаю, что для Японии поражение в войне уже равносильно смерти.

- М-да… - пробормотал Есимура.

Снова наступило молчание.

После того как ушел Арита, Есимура и Тадзаки принялись уговаривать Такано назвать свое имя и звание офицеру. Им было жаль расставаться с Такано. Кроме того, была и еще одна причина, по которой они не хотели оставлять своего боевого товарища. Они знали: если Такано и завтра откажется отвечать на вопросы офицера и останется здесь один, эта разлука может оказаться вечной. Ожидать, что Такано одумается через несколько дней и догонит их, было бессмысленно: если Такано не скажет офицеру свое имя и звание, значит, он задумал умереть. Поэтому Есимура и Тадзаки надеялись до завтра уговорить Такано изменить свое решение. Но тот пока не ответил им ничего определенного. Видимо, он еще и сам не знал, как быть.

* * *

На следующее утро все разрешилось само собой. Такано без всякого допроса отправили вместе с ними в Торокина. Арита сказал, что в штабе передумали.

- Ничего, в Торокина настроение у вас поднимется, - сказал он, подсаживая Такано в грузовик.

IV

В грузовике, который вез их в Торокина, в лагерь военнопленных, Такано все время думал о том, что он не имеет права жить. Правда, сейчас боль в душе была уже не такой нестерпимой, боль эта стала глухой - так обычно ноет зуб, который всю ночь не давал покоя, а к утру затих и только изредка напоминает о себе.

Вчера утром, когда солдаты из штаба дивизии везли их в джипе с передовой, Такано все посматривал кругом - может, оттолкнуть сидящих рядом солдат и выпрыгнуть на ходу из машины. Теперь же он сидел, низко опустив голову и обхватив руками колени, - смертельно усталый душой и телом человек.

Есимура и Тадзаки, напротив, казались уже не такими удрученными, как вчера. Они любовались морем, сверкающим позади аллеи кокосовых пальм. Свежий ветерок тихонько покачивал листья пальм, слегка наклоненных в сторону моря. Есимура всей грудью вдыхал свежий утренний воздух.

Из белого песка там и тут торчали заржавелые корпуса выброшенных морем японских десантных катеров. Это были суда, потопленные при высадке в Торокина. Очевидно, вместе с ними к берегу прибило и трупы солдат - выбеленные водой и солнцем кости виднелись на песке. Есимура невольно подумал о своих товарищах, навсегда оставшихся в джунглях. И не мог не почувствовать боль в душе при мысли о том, что он жив, а те никогда уже не встанут.

Сколько же их, его братьев, лежит здесь, на этом острове! Из их роты, в которой к моменту высадки насчитывалось двести человек, осталось всего трое. Солдаты умирали повсюду. Многих кое-как захоронили, без всяких почестей, но большинство просто остались лежать в джунглях или на дне моря, и рано или поздно все они смешаются с землей этого острова, исчезнут навеки. А они трое живы! Живы и как будто избежали судьбы своих товарищей. Все это казалось сейчас чудом.

И, сознавая это, Есимура в глубине души почувствовал облегчение. Конечно, впереди еще много неясного, но сейчас на душе спокойно и даже светло.

А мысль о том, что они не расстались с Такано, тоже успокаивала и его и Тадзаки - раз фельдфебель Такано с ними, все в конце концов наладится; Есимура надеялся, что мрачное настроение Такано тоже как-нибудь рассеется. Он хотел во что бы то ни стало отвлечь Такано от мысли о самоубийстве. Это было необходимо не только Такано, но и ему самому.

Грузовик мчался вдоль берега моря. Мимо них по широкой дороге, сверкающей темными пятнами мазута, с тяжелым гулом проносились машины. В кузове, кроме них троих, сидели еще те двое японцев, которые попали в плен раньше. И всех их охраняли трое австралийцев, вооруженных автоматами.

Оба пленных японца были очень слабы, один даже не мог сидеть в тряском грузовике и лежал, подложив под голову свернутую плащ-палатку. Есимура и его товарищи со вчерашнего дня не обменялись с ними ни единым словом - до допроса разговаривать было запрещено, - и сегодня утром, оказавшись в одной машине, они даже не попытались заговорить друг с другом.

Вчера, увидев этих двоих за проволочной сеткой, Есимура почувствовал к ним почти отвращение. А сейчас, глядя на них, едва живых, с поредевшими, тонкими, как младенческий пушок, волосами, колыхавшимися на утреннем ветерке, он почувствовал острую жалость, хотя сам он был таким же пленником, как и эти двое.

- Вы из какой части? - спросил наконец Есимура.

Тот, что сидел опершись спиной о борт грузовика, медленно поднял голову и спокойно взглянул на Есимуру.

- Из дивизии Кудо, - ответил он хриплым, едва слышным голосом.

- А из какого полка? Мы - из полка Мураками.

На лице пленного проскользнула растерянность, он поспешно опустил глаза.

«Похоже, это солдаты нашего полка. И скорее всего, дезертиры или что-нибудь в этом роде», - решил Есимура. Впрочем, он не собирался уличать их.

До Торокина оставалось всего тридцать километров. Они добрались туда через сорок минут. Это была тыловая база снабжения австралийской армии, полтора года назад переданная в ее распоряжение американцами. Первое, что увидели пленные, был аэродром. По морю, оставляя за собой белый пенный след, между транспортами и берегом сновали бесчисленные катера.

Городок пересекали четыре улицы, среди деревьев виднелись многочисленные казармы. Сейчас, с грузовика, было трудно разобрать, где именно тогда ночью они напали на американцев, - вокруг казарм были разбиты лужайки и цветочные клумбы, сооружены теннисные корты и спортивные площадки.

Лагерь для военнопленных располагался на западной окраине городка. Машина выехала на просторный пустырь, посреди которого виднелось заграждение из колючей проволоки. Увидев за проволочной оградой людей, пленные поняли, что прибыли на место назначения.