- Уже поужинал?

Ямада работал на кухне и, наверно, уже успел поесть - перед ним на столе не было ни тарелки, ни кружки. Осколком бутылочного стекла он обстругивал новые тэта.

- Угу, - отозвался Ямада и, на минуту вскинув глаза на Есимуру и Кубо, снова занялся своим делом. Строгал он усердно и сосредоточенно. Эти поделки были давним его увлечением. Но сейчас во всей его фигуре чувствовалось какое-то уныние. В лагере не нашлось работы, где он мог бы проявить свое искусство, к тому же он потерял обретенную в джунглях сноровку. Теперь Ямада, как и Такано, только и делал, что отъедался на лагерных хлебах. В глазах у него погас прежний звериный блеск.

- У тебя ведь уже есть тэта. Еще одни делаешь? - Спросил Есимура, но Ямада не поднял головы и ничего не ответил. «Наверное, для Такано», - подумал Есимура и больше не стал ни о чем спрашивать.

- Кубо-сан, где ты был? - С кружкой и тарелкой в руках к ним подошел пленный по имени Сайки. Он жил в одной палатке с Кубо. - Кавано просит дать ему почитать твои «Записки пленного».

Кубо повернулся к Кавано, который стоял рядом с Сайки.

- У меня их нет сейчас. Они у Татибаны.

- Ну, тогда я как-нибудь потом зайду, - буркнул Кавано, прячась за спину Сайки.

- Как только Татибана вернет, я дам их вам, - пообещал Кубо.

Есимура слышал уже об этих «Записках пленного», но не читал их. Наверно, это были заметки, которые Кубо вел с тех пор, как попал в плен. Теперь их передавали из рук в руки.

- Дай и мне посмотреть, - попросил Есимура.

- А… так, безделица. Собираюсь поработать над ними еще и написать что-нибудь посерьезнее.

Кубо допил кофе и пошел в канцелярию составлять заявку на продовольствие на следующий день.

* * *

Однажды вечером на доске объявлений в столовой появился текст Потсдамской декларации. Кубо и раньше переводил и сообщал важные новости, поэтому все уже знали, что в Потсдаме идет конференция союзных держав, где обсуждается вопрос о капитуляции Японии. И вот наконец было получено последнее сообщение. Все пленные, кроме тех, кто был занят хозяйственной работой в казармах австралийцев, собрались у доски объявлений.

Некоторые важные места декларации были подчеркнуты жирной чертой. Там, где была ссылка на Каирскую декларацию, была поставлена звездочка и рядом подклеен перевод текста Каирской декларации. Самое сильное впечатление на пленных произвели те строки, в которых сообщалось, что «Япония полностью демилитаризуется, солдаты могут вернуться к своим семьям и заняться мирным производительным трудом». Это место было подчеркнуто двумя жирными линиями.

Пленным и раньше приходилось слышать о том, что в случае поражения Японии японская армия будет расформирована, что они не будут преданы военному трибуналу и им разрешат вернуться домой. Но все это пока были лишь разговоры - об этом говорили Арита и Кубо. Теперь же это официально, на весь мир провозглашалось в декларации. Лица у пленных просветлели.

Есимура тоже радовался: если капитуляция Японии - дело решенное, будущее их не так уж мрачно! Кончены всякие сомнения!

Он обратил внимание на пункт, который гласил: «Строго наказать как военных преступников всех тех, кто жестоко обращался с пленными». Этот пункт тоже был подчеркнут. Итак, союзнические армии заботились о своих пленных. Это было совсем в их духе - так же как и радостная встреча пленных в порту Сиднея. Декларация официально подтверждала отношение союзников к пленным. Если и в Японии в соответствии с духом этой декларации проведут демократические реформы, вырвут с корнем милитаризм, то они, стало быть, смогут при поддержке союзников благополучно вернуться на родину - Есимура невольно почувствовал облегчение.

Пленные оживленно обсуждали новость:

- Ну вот теперь мы сможем торжественно вернуться домой в этих красных фуфайках.

- Очумел! Как же можно в таком виде появиться дома.

- А ты что же, нагишом собираешься ехать?

- Дай только добраться до Японии, уж я как-нибудь достану себе одежду. Не могу же я в свою деревню прийти в этой одежде.

- Говорят, нас правительству передадут. Значит, как приедем, сразу же получим японское обмундирование. Верно?

- Что ты несешь! Япония капитулирует. До нас ли сейчас будет правительству.

- Жаль ребят, тех, что погибли.

- Да, распрощались с жизнью ни за что ни про что.

- А некоторые в джунглях еще маются. Этих жаль еще больше, чем погибших. Они и слыхом не слыхали о капитуляции.

- А листовки в джунглях разве больше не бросают?

- Да они не поверят, даже если прочтут. Мы ведь тоже не верили. Скопище безумцев - вот что такое наша императорская армия.

Однако слышались и возражения.

- Рано радоваться! Может, Япония и не капитулирует вовсе. Может, будет стоять до последнего.

- До последнего? Что ты хочешь сказать?

- Погибнут все до единого, но не сдадутся. Весь стомиллионный японский народ будет сражаться до последнего человека.

- Идиот! - рявкнул кто-то громовым голосом. - Форменный дурак! Где это видано, чтобы воевали до тех пор, пока весь народ не погибнет?! Кому это надо?!

- Но мы же с самого начала заявили, что будем сражаться до последнего человека.

- Так ведь то лозунг. Лозунг, понимаешь? Чем он громче, тем лучше. Но ты же не дитя, чтобы принимать его всерьез.

Такано холодно слушал эту болтовню. Все эти люди, желавшие скорейшей капитуляции своей страны, казались ему жалкими и ничтожными. Но гнева он не испытывал, потому что и сам был одним из них. Как все это омерзительно! Все они, включая и его самого, достойны презрения.

Однако Такано никак не ожидал, что Япония капитулирует, приняв условия Потсдамской декларации. Да и в уставе японской армии даже не было такого слова - «капитуляция». «Умри, но не сдавайся!» - таков был закон. Разве мыслимо, чтобы японская императорская армия капитулировала!

Такано невольно вспомнил речь, которую произнес командир полка перед офицерами, когда они стояли в Центральном Китае. Соединенные Штаты, говорил он, требуют, чтобы Япония вывела свои войска из Китая, тогда-де они отменят экономическую блокаду Японии. К сожалению, некоторые политики склоняются перед этим позорным требованием, идут на соглашение с Соединенными Штатами. Можем ли мы, военные, смириться с этим? Его превосходительство командующий экспедиционной армией в Китае заявляет, что это было бы постыдным актом по отношению к душам славных героев, погибших на земле Китая, к их семьям, не говоря уже о том, что будет потеряно все, что завоевано. И военный министр сказал, что он не может спать спокойно и потому направляется на моление в храм Ясукуни.

Так взывал командир полка к Такано и другим офицерам. Теперь, если Япония капитулирует, приняв условия Потсдамской декларации, думал Такано, в самом деле, как они смогут оправдать себя перед сотнями тысяч душ героев, погибших славной смертью на огромных просторах Азии и Тихого океана? Да и мыслимо ли, чтобы ставка верховного командования добровольно капитулировала? Даже если ослабнет воинский дух, расшатается дисциплина в войсках и станет невозможным контроль из центра, даже если армия и страна будут охвачены смятением, командование не сложит оружия. Даже если случится самое худшее - противник высадится на Японские острова, - и то потребуется по крайней мере несколько лет, чтобы заставить страну капитулировать. Такано было больно видеть, как шумно веселятся пленные - словно Япония уже сдалась на милость победителя.

- О чем там они говорят, в этом Обществе новой жизни? - спросил однажды Такано у Есимуры, когда тот вернулся с собрания. Был уже одиннадцатый час, все забрались в постели, но еще не спали. Раскладушки Такано и Есимуры стояли рядом.

- Я только раза два или три был на собраниях, - сказал Есимура. Он снял красную одежду и остался в нижнем белье. - Еще как следует не разобрался, однако разговоры они ведут интересные. Я сроду такого не слыхивал! Почему бы и вам, господин фельдфебель, не пойти к ним, хотя бы для того, чтобы время убить.