Когда Диана взглянула на него, ее сердце сжалось. Видя, что маленький принц уже должен уходить, она сжала его в объятиях и поцеловала в лоб. Никто и не подозревал тогда, какое огромное влияние эта материнская ласка окажет в дальнейшем на судьбы государства.

На середину Бидассоа поместили барку. Затем с двух сторон к ней причалили два корабля: в первом находились король, Ланнуа, вице-король Неаполя и восемь испанских солдат; во втором — принцы, Лотрек и восемь французских солдат. Франциск перебрался в лодку, затем на корабль Лотрека, и одновременно его дети, проделав тот же путь, но в обратном направлении, поднялись на борт испанского корабля.

Когда корабль отчалил, Франциск воскликнул:

— Слава Богу, я все еще король!

Он «вскочил на приготовленного ему превосходного турецкого скакуна и тотчас же понесся вперед; он мчался во весь опор до Сен-Жан-де-Люз, ни разу не остановившись и не оглянувшись, может быть, он опасался какого-нибудь подвоха, может быть, желание увидеть свои владения и с удовольствием ощутить свободу действий вскружило ему голову, но, скорее всего, он хотел как можно быстрее удалиться от своих детей, чье присутствие было для него непереносимо в этот момент радости и страдания. Быстро освежившись в Сен-Жан-де-Люз, он поспешил в Байонну, где объятия членов семьи, восторг придворных и радостные возгласы простых людей заставили его порадоваться своему несчастью».⁵¹

(15 марта 1526 года).

Двор неспешно добрался до Ангулема, и там все остались на целый месяц, проводя время в бесконечных удовольствиях. Луиза все совершенно верно рассчитала. Франциск не получил никакого удовольствия от встречи с печальной Франсуазой де Шатобриан и вскоре отправил ее в отставку, послав ей лишенные какой бы то ни было нежности стишки:

Ему нужна была совсем другая женщина: «белокожая, с восхитительно белой кожей, из-за ненависти к Испании и к темноволосой Элеоноре», умная, красноречивая девушка, как говорится, «самая красивая из умниц и самая умная из красавиц», которая смогла бы разогнать грустные мысли побежденного и развлечь принца-гуманиста.

У Анны де Пислё, именуемой мадемуазель де Эйи, были голубые глаза, выпуклый лоб, длинный нос, очаровательный рот, хотя и несколько испорченный выступающими щеками. Она обладала блистательностью юной девушки и разумом зрелой женщины. Клеман Маро написал ей:

В некоторых стихотворениях Франциска I есть намек на то, что галантный монарх еще в 1523 году завязал интрижку с этой девушкой, из свиты своей матери (которой тогда было около пятидесяти лет). В таком случае единственной хранительницей их секрета была Луиза. С момента встречи в Байонне об этой связи стало известно всем, и ловкое дитя, возможно, благодаря советам Мадам, получило власть, которой пользовалось двадцать один год.

Диана, безусловно, разделила радость придворных. То, что король был свободен, означало для нее, что также был свободен ее отец: Сен-Валье вышел из тюрьмы и поселился в Дофине. Ему не вернули его имущество, так как из всех пунктов Мадридского договора был выполнен только тот, согласно которому его выпустили из-под стражи.

Известно, что Франциск I нарушил свою клятву, руководствуясь старой рыцарской поговоркой, гласящей, что «человек под стражей не обязан держать обещаний». Депутаты от Бургундии, верой и правдой служившие венку из лилий, с готовностью привели и другие доводы, говорившие о том, что он не должен был отдавать эту знатную провинцию. Весь мир был на его стороне: немецкие лютеране, султан, которому он после Павии послал свое кольцо, наконец, папа, которого ужасало возможное господство Габсбурга. Жертва своей победы, Карл Пятый, которого обвели вокруг пальца, как некогда его предка Карла Смелого, обнаружил, что его окружает коалиция, простирающаяся от Лондона до Рима и от Рейна до Босфора. Турки, наводнившие Венгрию, уже подходили к австрийским рубежам!

Император совершенно бесчеловечным образом выместил свою злобу на юных заложниках, чьих слуг сослали на галеры, а некоторых даже продали в рабство. Замкнутые в тесной темнице, в окружении тюремщиков-иноземцев, королевские дети жили в моральном напряжении, от которого так и не смогли избавиться.

Чувствительный Генрих пострадал от этого еще больше, чем его брат. Он окончательно впал в меланхолию, стал подвержен перепадам настроения от расслабленности до буйности, превратился в чрезмерно восприимчивого, злопамятного человека, легко доходящего до ненависти, но точно так же легко подпадающего под влияние людей, которым удалось завоевать его доверие. Кроме того, он любовался своими гонителями, перенимая от них страсть к удивительному и умение создавать для себя собственный фантастический мир.

Именно это стало причиной нервозности Валуа и их подчинения мужественной женщине.

Начало эпохи, которую иногда называют вторым царствованием Франциска I, было ознаменовано серьезными переменами. Мадам не утратила своего могущества, хотя по возвращении король все же прекратил преследования протестантов. Но «Маргарита Маргарит», чьего влияния опасалась мадемуазель де Эйи, покинула двор. Герцогиня Алансонская воспылала любовью к королю, у которого практически не было королевства, к Генриху д'Альбре, правителю Наварры, территория которой на деле ограничивалась Беарном. У нее была возможность получить эту корону и остаться жить подле своего брата. Но Франциск, начав оказывать своей честолюбивой сестре целую серию зловредных любезностей, позволил жемчужине Возрождения затеряться в глуши бедной, пронизанной жестокими ветрами провинции. Несчастная принцесса пролила столько слез, что смогла бы «растопить ими камень».

Бурбон погиб близ Рима 6 мая 1527 года; 26 июля Парламент, наконец, вынес ему приговор, и последние принцы дома Бурбонов (Вандомы, Сен-Поль), на которых пала тень от его позора, окончательно впали в немилость. На обломках их благополучия очень быстро возвысились другие люди, а именно Клод, граф, а затем и герцог де Гиз, весь раздувшийся от гордости за свою победу в Лотарингии.

Как много лакун образовала свирепствующая смерть вокруг трона! Шпага коннетабля не досталась никому, но Шабо де Брион стал адмиралом, Тривюльс и Ла Марк — маршалами. Вакантная должность главного распорядителя французского двора досталась тому, кого считали восходящей звездой, Анну де Монморанси.

Этот сильный и грубый сеньор, который был в плену вместе со своим господином и затем поспособствовал заключению сделки, позволившей ему выйти на свободу, обладатель огромного состояния, маршал, настолько же доблестный, насколько неудачливый во время войны, вскоре вошел в число самых важных участников Королевского Совета.

Мадам была к нему настолько благосклонна, что женила его на своей родной племяннице, Мадлене Савойской, и публично назвала «своим племянником». Вдобавок ему передали управление Лангедоком.

Добившемуся таких высот в тридцать три года, Монморанси нужно было еще многому научиться, чтобы преуспеть на поприще государственной деятельности. Впрочем, он был близким другом четы Брезе. Известно, что в трудную минуту Сенешаль всегда полностью доверялся ему. Тридцатого сентября 1527 года, после того как Диана перенесла тяжелую болезнь, он написал ему: