В 1616 году Галилей был предупрежден кардиналом Беллармино, что он ступил на опасный путь. Из письма, написанного Беллармино, очень ясно вырисовывается позиция церкви того времени. Комментируя работу священника-кармелита Паоло Антонио Фоскарини, поддерживавшего систему Коперника, Беллармино обращает внимание на следующее: «Я считаю, что если бы было достоверное доказательство того, что Солнце находится в центре Вселенной… тогда необходимо было бы тщательно пересмотреть Писание, утверждающее обратное… Но я не думаю, что подобное доказательство существует»^{14}.

Беллармино был прав. Все доказательства, которые мог предложить Галилей, особенно его телескопические наблюдения, утверждали, что Земля может вращаться вокруг Солнца. В то же время они ни в коей мере не свидетельствовали, что так происходит на самом деле. Дело в том, что если бы в распоряжении ученого имелись такие доказательства, они, очевидно, развенчали бы значительную часть церковных доктрин. Поэтому для церкви было намного лучше сохранять статус-кво в надежде, что проблема в скором времени просто иссякнет.

Возможно, если бы Галилей не начал писать «Диалог», так бы и произошло. Однако, видя, что уже было сделано, он продолжил труды предшественников и свершил задуманное. Почему его книга потревожила осиное гнездо, в то время как трактат Коперника остался незамеченным? Главной проблемой работы Коперника, как я уже предположил ранее, являлась ее плохая «упаковка». «Диалог» Галилея был совсем другим. Конечно, трактат не был простым, но он был понятным, живым и в высшей степени читабельным.

Есть еще одно интересное пояснение, которое проливает свет на положение дел с книгой Галилея. Во времена расцвета Римской Империи в интеллектуальных беседах и трактатах использовался греческий, а латынь была разговорным, народным языком. Во времена же Коперника и Галилея многие ученые были связаны с Римской католической церковью и писали свои работы на латыни, а разговорным языком был итальянский. Галилей написал «Диалог» на итальянском, что означало, что он мог быть, и на самом деле был, широко читаемым и обсуждаемым. В отличие от «О вращениях небесных сфер» (De Revolutionibus Orbium Coelestium) Коперника, «Диалог» Галилея вызвал сенсацию, и церковь, естественно, не могла этот факт игнорировать.

«Диалог» Галилея существует в разных переводах, каждый из которых передает те или иные оттенки, которые ученый пытался придать своему труду. Произведение представляет собой серию бесед, происходящих на протяжении четырех дней. В них принимают участие три человека: Сальвиати, Сагредо и Симпличио. Сальвиати, названный в честь старого друга ученого, скончавшегося в 1614 году, говорит от имени Галилея. Сальвиати был хозяином великолепной виллы с видом на Арно, где в 1612 году Галилей проводил свои наблюдения за пятнами на Солнце. Сальвиати также разделял увлечение Галилео бурлескной поэзией и комедией-буффонадой («низкой» комедией).

Сагредо, названный в честь другого умершего друга Галилея, является умным, справедливым судьей в спорах «Диалога», человеком знатным и очень светским. В молодости Галилей, хотя и относился к работе очень серьезно, был не прочь весело провести время. Существуют свидетельства его участия в бурных вечеринках, устраиваемых в поместье Сагредо на Бренте.

Третий участник «Диалога» — Симпличио (от итал. «простак». По другой версии, один из комментаторов Аристотеля, оппонент Галилея. — Примеч. пер.), собирательный образ всех противников Галилея, с которыми он сталкивался на длинной дороге научных открытий. С помощью образа Симпличио Галилей впервые применил технику построения аргументов оппонентов. К их возражениям ученый добавляет некоторые свои доводы, о которых его противники никогда и не думали, а затем разрушает их сильными аргументами и сокрушительной сатирой.

Например, слова Симпличио отражают распространенное убеждение того времени, что «раз небесные тела, т.е. Солнце, Луна и другие звезды, устроены только для служения Земле, то для достижения своей цели им не нужно ничего иного, кроме движения и света».

«Что же, — спрашивает Сагредо, — природа создала и привела в движение также громаднейшие и благороднейшие небесные тела, непреходящие, бессмертные и божественные, только для служения Земле, преходящей, бренной и смертной? На служение тому, что вы называете подонками мира, помойной ямой всяческих нечистот?»

Искусное парирование. Затем, нанося окончательный удар, Сагредо добавляет: «Я не могу себе представить, как и чем приложение Луны или Солнца к Земле для производства зарождения будет отличаться от помещения рядом с невестой мраморной статуи и ожидания от такого соединения потомства»^{15}.

По поводу абсолютного доверия его противников к классическим текстам, особенно трудам Аристотеля, Сагредо замечает: «Однако, дорогой синьор Симпличио, если отрывки, разбросанные то тут, то там, не наскучивают вам и если вы думаете выжать сок путем соединений и сопоставлений разных частиц, то уверяю вас, что то же самое, что вы и другие храбрые философы делаете с текстами Аристотеля, я сделаю со стихами Вергилия и Овидия и, составляя из них центоны, объясню ими все поступки людей и тайны природы. Но зачем мне говорить о Вергилии и Овидии? У меня есть книжечка гораздо более краткая, чем книги Аристотеля и Овидия; в ней содержатся все науки, и после очень недолгого изучения можно составить о ней совершеннейшее представление: это алфавит»^{16}.

Не кажется ли вам, что Галилей ведет огонь по всем направлениям сразу? И это действительно так, ведь в результате его «Диалог» получился длиной в 500 страниц. Но на это были свои причины. Больше всего ученый хотел открыто обсуждать космологические вопросы — теории Птолемея и Коперника, — но не мог. Дело в том, что теория Птолемея является неотъемлемой частью сложной и полной системы, состоящей из науки, философии и религии. Птолемей, например, писал следующее.

Что это: наука? религия? философия? астрология? поэзия? До того как Галилей смог приняться за космологические аргументы, он вынужден был разобраться в этой большой и мощной (хотя и нескладной) системе взглядов. Кирпичик за кирпичиком, идея за идеей — все это Галилей сделал в своем труде. Ранее он упоминал об этом проекте как о «Бесконечном замысле». Именно таким он и был.

Но Галилей знал, что все его аргументы будут бесполезны без доказательств. На самом деле первая часть «Диалога» представляет собой только подготовку к тому, что, как чувствовал Галилей, станет сокрушительным ударом, — к доказательству. Ближе к концу книги Сальвиати объясняет связь между движением Земли и приливами и отливами на планете. Для Галилея это решающий аргумент: вода на Земле движется. А это уже немало. Через долгий ряд доводов, раскрытых последовательно и логически, ученый показывает, что это движение воды как раз и служит доказательством движения Земли. Доказано.

Сагредо шепчет в изумлении: «Если бы вы не привели нам ничего, кроме первого общего положения, не допускающего, как мне кажется, никаких возражений, то и его одного достаточно для убедительного доказательства… Весьма дивлюсь я, что из людей высокого ума, которых было немало, ни одному не бросилась в глаза несовместимость периодического движения воды и неподвижности содержащего ее водоема»^{18}.