Но берлинские службы этого предусмотреть не могли, и поэтому 7 апреля дают согласие на ленинские условия. Делается лишь оговорка, что Вильгельм Янсон, член Генеральной комиссии немецких профсоюзов79, будет по ее поручению сопровождать этот транспорт. Уже за два дня до этого — в ответ на доклад Ромберга от 4 апреля — Министерство иностранных дел переслало послу и предписания Генерального штаба.
Платтен утверждается в качестве руководителя транспорта революционеров.
В одной из последних бесед Ромберга с Платтеном посол передает руководителю транспорта Ленина согласованный ответ, содержащий и подробный регламент поездки. Платтен тут же выражает протест против привлечения Янсона, но Ромберг просит его «не относиться к этому как к вопросу, имеющему какое-либо принципиальное значение», и дает понять, что такой отказ повлечет за собой «новые расспросы в Берлине»80. Швейцарский социалист, со своей стороны, сообщает послу, что группа Ленина в составе около 20 человек к объезду уже готова. Пользуясь случаем, Ромберг пытается прозондировать почву, то есть выведать, как относятся в лагере революционеров «к осуществлению подготовки мирных акций». Однако последний уклоняется от ответа: он, дескать, уполномочен мандатом «исключительно на регулирование чисто технических вопросов»81.
День 7 апреля застает Ленина за последними важными приготовлениями к отъезду. В этот день руководящие социалисты «интернационального» направления из Германии, Франции, Польши, Швейцарии, Швеции и Норвегии подписывают «Заявление» с целью обеспечить политическую гарантию большевистскому вождю. Едущие возвращаются в Россию, «чтобы служить там делу революции», этой акцией они помогут поднять «и пролетариев других стран, и в особенности пролетариев Германии и Австрии, против их правительств». В этих обстоятельствах «мы… считаем не только правом, но и долгом наших русских товарищей воспользоваться той возможностью проехать в Россию, которая им представляется»82.
Исходным пунктом при освещении поездки Ленина может служить вопрос: был ли вагон действительно «пломбированным»? Имеющиеся сведения представляются противоречивыми. В переданном Платтеном немецкому послу экземпляре условий поездки Ленина речь идет «о постоянно запертом вагоне»83. Платтен в публикации 8 мая 1917 г. в газете «Цюрихер пост» указывает, что утверждение, будто вагоны, в которых ехали революционеры, «были пломбированы и окна зашторены, — вымысел». С другой стороны, позже в своих записках он замечает, что «три наших вагонных двери были запломбированы и только четвертая, задняя», могла открываться, дабы сам Платтен и немецкий сопровождающий персонал могли выходить из вагона84. Но представление о «пломбированном вагоне» — как на это указывает Троцкий85 — объяснимо еще и предоставлением вагону экстерриториальности. Наглядно эта экстерриториальность была обозначена (исключая «нейтральную зону») меловой чертой по полу коридора, которая отделяла территорию, занятую немецкой группой сопровождения, от территории, на которой находились русские революционеры86. Кроме того, в этой связи нельзя забывать о том, что соглашением запрещалось контролировать как самих едущих, так и их паспорта, что багаж ехавших был «запломбирован» и доступ в этот вагон никому не был разрешен87.
При отъезде революционеров из Цюриха атмосфера была очень возбужденной. В донесении одного из немецких агентов, который при этом присутствовал, подчеркивается, что и здесь «с привычной несдержанностью» проявился «раскол в рабочих партиях всех стран»88. Развал II Интернационала, начавшийся в августе 1914 года, бурные споры социалистов различных направлений («Защитники Отечества», «Центристы», «Интернационалисты») — все это нашло свое проявление и при отъезде Ленина. В пылу страстей политические противники отъезжающих обзывают их «провокаторами, подлецами, свиньями»89.
В пути немецкая сторона дважды пытается установить связь с революционерами. Сначала уже известный нам представитель профсоюзов Вильгельм Янсон пытается приветствовать эмигрантов от имени Карла Легина и немецких профсоюзов. Его стремление вступить в разговор с едущими вызывает у них «взрыв веселья». Исходя из политических соображений, они решают: поскольку известно, что Янсон с августа 1914 года проводит «политику гражданского мира», на его приветствие, переданное через Платтена, не только не отвечать, но и самого его не принимать90. По вполне понятной причине личной заинтересованности Ленин строго придерживается условий поездки. В данном случае его представления совпадают с точкой зрения посла Ромберга, который еще перед выездом высказался против сопровождения революционеров Янсоном, основываясь на том, что из-за этого может возникнуть компрометация91. Платтен объясняет Янсону положение дела, и тот после этого отказывается от встречи с эмигрантами92.
Вторую попытку вступить в связь с едущими предпринимает лично Парвус-Гельфанд после того, как это было обговорено с руководителями немецкого «социалистического большинства»93, а также с согласия Министерства иностранных дел94. Он собирается встретиться с Лениным на шведской земле и через одного общего товарища сообщает ему: «Сейчас прежде всего нужен мир; следовательно, нужны условия для мира, что намеревается он (Ленин) делать»95. Но Ленин категорически отказывается встретиться с Парвусом-Гельфандом, которого он осуждает как «архишовиниста». Большевистский вождь отвечает лишь одно: он не занимается дипломатией, его дело — социальная революционная агитация. Парвус в состоянии раздражения поручает одному из посредников передать свое возражение, из которого видно, как мало понимает он суть ленинской натуры: «Скажите Ленину — пускай он только агитирует, но если для него не существует государственной политики, то он станет безвольным орудием в моих руках»96.
Но Ленин и тут последовательно проводит свою линию. Он полностью отдает себе отчет, чего в будущем ожидают от него и его группы немцы. Он, вероятно, примерно так тогда думал о словах своих «интернациональных» товарищей, высказанных ими в «Заявлении» от 7 апреля по поводу его отъезда: «Если бы Карл Либкнехт был сейчас в России, Милюковы выпустили бы его в Германию; Бетман-Гольвеги выпускают вас, русских интернационалистов, в Россию. Ваше дело — ехать в Россию и бороться там и с германским, и с русским империализмом»97.
Но подобный ход мыслей был в то время чужд немецким службам. Они были прежде всего заняты тем, чтобы внимательно проследить за отдельными этапами поездки, и заинтересованы в том, чтобы «все удалось как нельзя лучше». Для них желательно, чтобы поездка прошла быстро и беспрепятственно. Поэтому поезду с эмигрантами, как «важному дипломатическому транспорту», повсюду предоставляется предпочтительное право проезда. Это пришлось испытать и самому немецкому кронпринцу, чей поезд почти два часа ожидал в Галле, пока будет пропущен транспорт с Лениным и его группой98.
Теперь и кайзер Вильгельм II, хотя уже в конце событий, подключается к делу. 11 апреля «во время завтрака» (как об этом рассказывает представитель Министерства иностранных дел при Генеральном штабе) Вильгельм поставил вопрос о том, чтобы едущих через Германию революционеров «снабдить «Белыми книгами» и подобными изданиями, например, оттисками Пасхального послания и речи канцлера, с тем чтобы они могли ими воспользоваться для разъяснительной работы на своей родине». По его мнению, следует также за предоставленный эмигрантам проезд в Россию дать им поручение, в качестве ответной услуги, выступать на родине за немедленное заключение мира. Разумеется, кайзер связывает с разрешением на проезд также и вопрос об освобождении Россией интернированных немцев; и все же во всем комплексе вопросов обмен на интернированных играет второстепенную роль.
Генеральный штаб и далее продолжает проявлять интерес к поездке Ленина; он заявляет, что был бы готов — «на тот случай, если бы едущим русским был запрещен въезд в Швецию», — переправить их в Россию через немецкие линии фронта»99. Но шведское правительство уже 11 апреля заявило о своем согласии на проезд эмигрантов.