— Эх ты! — не выдержал я. — Как мажешь? Не веснушки у тебя получаются, а красная сыпь!

— Как умею, так и мажу! — закричала Лукова. — А ты и так не умеешь!

— Я не умею?! Я? Да я, если хочешь, великих артистов гримировал!

— Ври больше!

— Смывай свою красно-бурую грязь! Докажу!

Я намазал Луковой лицо кремом. Потом коричневыми точечками, как учил меня Кирилл Яковлев, покрасил белёсые веснушки на её лице.

Ребята с большим интересом следили за нами.

— Достань зеркало, — уже совсем по-доброму предложил я. — И посмотри, как выглядит твой благородный нос!

Машка хотела зафыркать. Но посмотрелась в зеркальце. И умолкла. Веснушки у неё были — класс! Я понял это по удивлённым лицам ребят.

— Ильюшин — волшебник! — услышал я чей-то тоненький голос. — Нашей Маше веснушки подарил! И мне подари!

Я оглянулся. И увидел Светку. Младшую сестру Луковой. Как она тут очутилась? Наверное, за Машкой прибежала.

Схватил я Светку. Мазнул ей на нос несколько крапинок. Она завизжала от восторга. Все засмеялись. А я опять не смеялся. Мне как-то стало не по себе. Я почему-то подумал, что если бы кинул камни, то ведь и в Светку угодить мог.

— Может, и мне подаришь? — спросил меня Булин.

Я внимательно посмотрел на него и спросил:

— Сам украшался?

— Брат помогал. Художник.

— Оно и видно. Не нужны тебе, Булин, мои подарки. Хотя... постой!

Он был отлично разрисован. Правда, не гримом, а специальными карандашами. Он мне потом сам об этом рассказал. Но несколько крапинок у него стёрлись. Я их ему подмалевал.

Другие ребята, как по команде, тоже начали просить:

— И мне поправь!

— И мне!

Чем только не намазюкались ребята: тушью, чернилами, акварельными красками, Вадька Морковин — тот совсем одурел: кружочки из промокашки себе на щёки налепил...

Сейчас я обо всём рассказываю длинно. На самом деле всё произошло гораздо быстрей. И с каждой минутой мне становилось всё лучше и веселей.

Под конец я так наловчился, что мог бы всех ребят нашей школы в один день разрисовать.

Мне так понравилось дарить веснушки, что я даже огорчился, когда увидел, что загримировал всех ребят!

Посмотрел.

Оказывается не всех. Лида и Антоша Милеев стояли в стороне. Антон давно уже стёр свои веснушки. И когда я подошёл к нему с гримом, только усмехнулся:

— Закрывай свою мастерскую. Уже поздно. Санитарная уборка, видно, несмотря на обещания фотографа, сегодня не кончится. Так что зря поработал, художник!

Я растерянно посмотрел на Антошу.

Он был прав.

Я начал засовывать коробку с оставшимся гримом в карман.

И тогда из кармана неожиданно вывалились два камня. Антоша мгновенно кинулся к ним. А я испугался. Сейчас он догадается, для чего я их принёс.

— Откуда у тебя такое богатство? — радостно спросил он.

— Царь морской прислал, — хмуро ответил я, стараясь не смотреть на Антона.

— Это же халцедон! И светлый агат! — с восхищением перебирал он камни. — Замечательные образцы. Таких в моей коллекции нет. Дай мне.

— Бери! Не знал, что ты коллекционируешь камни. Ещё дам. Понимаешь, набралось этих каменьев слишком много. Мама ругается...

Я опустошил свои карманы. Антоша был вне себя от восторга. Я тоже. Наконец-то избавился от проклятых камней.

За всё время, пока я гримировал ребят, Лида не сказала ни слова. Стояла в стороне и теребила косу.

Я решил, что она на меня злится.

— Не сердись!—сказал я ей. — Так уж получилось. Сам не знаю как.

— Луковой мог бы первой веснушки и не рисовать, — ответила она и отвернулась.

А потом всё же посмотрела на меня и добавила:

— А если по-честному... правильно поступил.

Пока мы с Лидой разговаривали в сторонке, Сенька Мостовой успел подойти к ребятам и напугать их, что фотография не откроется. Ребята заволновались. А Булин набрался храбрости и постучал в дверь. На стук вышел фотограф.

— Что вам угодно, молодые люди?—спросил он. — Может быть, вы разучились читать?

И он показал на объявление. Ребята загалдели.

— Вы же сами говорили, что откроете после обеда!

— Обед давно прошёл!

— Мы уже сколько ждём! Фотограф укоризненно покачал головой.

— Вам, мои милые, я ничего не обещал. Я попросил обождать взрослых клиентов, которым нужно было сделать срочные снимки на документы. Они не захотели. Уборка продлилась из-за непредвиденных обстоятельств... Так что будьте здоровы, приходите завтра.

Он поклонился ребятам. И заметил меня.

— Молодой человек, и вы здесь? — обратился он ко мне. — Подойдите, пожалуйста, поближе. Как видите, я прислушался к вашим словам...

Я испугался, что он сейчас расскажет, как я просил не снимать ребят, и прервал его. Хотя мама говорит, что взрослых прерывать неучтиво.

— Извините меня ещё раз, — попросил я. — Неправильно я вам сказал. Снимите, пожалуйста, сейчас наших ребят! Если не снимете — веснушки у них пропадут.

— Поздно, молодой человек. Слишком поздно. Мой рабочий день подошёл к концу. Разве я могу успеть сделать столько снимков? А обижать не хочу никого.

Ребята чуть не плакали. Я смотрел на него умоляюще.

— Впрочем, если вы просите... У меня мелькнула одна идея! — воскликнул фотограф и поднял указательный палец кверху. — Да, мои юные друзья, гениальная идея. Один снимок я бы сделать мог.

Ничего гениального в его идее не было. Один снимок на всех — только раздразнит ребят. Я хотел ему уже об этом сказать, но потом ущипнул себя и решил лучше промолчать.

А фотограф уже открыл широко дверь.

— Милости просим! Групповой портрет. На цветной плёнке.

Вначале ребята немного огорчились. Каждый хотел иметь свой отдельный портрет. Но потом вышло даже интереснее. Фотограф внимательно осмотрел, как загримированы ребята. Достал из стола специальные карандаши и поправил веснушки.

А потом загримировал Аиду, Антона и меня.

Мы долго рассаживались перед аппаратом. Девчонкам фотограф вначале велел занять первый ряд. Потом перемешал всех. Я оказался рядом с Веркой Красавиной и Вадиком Морковиным во втором ряду. Аида в первом, но сбоку, около Антоши Милеева и маленькой Светки.

Фотограф попросил нас сделать серьёзные лица. И этим очень нас смешил. Мы хохотали. Он щёлкал и щёлкал, пока наконец мы не угомонились, и он нас в последний раз заснял совершенно серьёзными.

Фотограф был очень доволен. Пообещав к утру сделать снимки, он заставил всех нас умыться. И каждому на прощанье подал руку. Мне он протянул и коробку с подарком, которую я раньше не взял. Открыл я её и ещё раз понял, каким я бываю иногда дураком.

В коробке лежали те же самые снимки, что и на витрине, только меньшего размера.

— Возьми мой подарок, дружок, — сказал фотограф. — От всего сердца.

Я поблагодарил его и подумал: как всё-таки много добрых людей!

Когда мы шли домой, то всем было легко и весело. Ребята подшучивали друг над другом. Меня и Лиду называли звериными шефами.

— Шефы-то есть, — неожиданно вздохнула Лида. — Зверей нет. Всего три пичужки. Хоть бы змейку захудалую какую... Откуда взять?

Говорили обо всём, кроме одного: зачем мы все очутились у фотографа. Почему?

Наверное, ребятам было немножко стыдно. Сниматься прибежали по секрету. Но ведь и я тоже был виноват. Хотел, чтобы завидовали мне...

«А что, если послать нашу общую фотографию Кириллу Яковлеву? — подумал я. — Может быть, он не только меня, но и других наших ребят сниматься возьмёт? Как было бы хорошо... Всем вместе...»

И я обещал ребятам сразу же, как получу от фотографа снимок, отправить его Кириллу Яковлеву. Так дошли мы до Державинской, на которой кроме меня и Лиды живёт ещё и Антоша Милеев. Попрощались и свернули на свою улицу.

— Ребята у нас хорошие, — рассуждала Лида. — Только вот Лукова... Ильюшу обзывала, а у самой веснушки!

— У меня тоже веснушки весной бывают, — тихо сказал Антоша. — На руках. И у Мостового... На носу. Вы что, разве не замечали?