«Удар кинжалом в спину» и «не побежденная в бою» — это были, так сказать, две стороны одной и той же медали. Так как Веймарской республике пришлось принять наследие кайзеровской империи и проигранной войны в форме Версальского договора, ненависть тех, кто считал себя «националами» не только в Мюнхене, но и во всем рейхе, еще с начала 1919 года обратилась против республики. Не всякий мог предвидеть тогда, какие тяжелые последствия будут иметь легенда «об ударе кинжалом в спину» и утверждение, будто армия осталась «не побежденной в бою». Распространители этой лжи, сознательно искажавшие факты, поддались самообману и были далеки от объективной действительности. И то и другое было обращением к субъективизму, сентиментальным с точки зрения чувства подходом к поражению 1918 года и поэтому сознательным введением в заблуждение широких слоев немецкого народа, отправным пунктом для реванша и призывов поправить дело новой войной. Легенды об «ударе кинжалом в спину» и о «не побежденной в бою» армии позднее взяли на вооружение нацисты. С ними и после них действовали те же силы, захватническая политика которых окончилась в 1918 году неудачей.

Своеобразным свидетелем, помимо своей воли разоблачавшим лживость легенды «об ударе кинжалом в спину», был генерал от инфантерии в отставке Людендорф, написавший книгу «Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг.». Однако читать эту книгу надо критически и не рассматривать ее — как это хотелось бы автору — как реабилитацию его собственной деятельности и как обвинение против немецкого народа. Во многих местах книги Людендорф убедительно рассказывает о лежавшем на немецком народе и армии неслыханном бремени, вызванном затяжной войной и стремлением сравняться с противником, имевшим численное и материальное превосходство. Одновременно Людендорф показывает, как глубоко он в качестве ближайшего сотрудника Гинденбурга вмешивался в политику, в частности, ради осуществления захватнических целей на Западе и Востоке, сторонником которых он был. Говоря о Брестском мире, Людендорф признает, что фронт ждал мира не меньше, чем тыл. Он забывает, конечно, упомянуть о том решающем факте, что воздействие Брестского мира на заграницу состояло в раскрытии существа германской военной политики, а это усилило сопротивление целям немецких правящих кругов. Людендорфу приходится в конце концов признать провал немецкого наступления 1918 года и успех контрнаступления западных держав, а тем самым явное военное поражение Германии.

Людендорф считался весьма энергичным человеком. Однако на его примере видно, что даже величайшая энергия разбивается о действительность, если отсутствие сдержанности, предубеждение и недостаточная осмотрительность подавляют трезвую оценку известных фактов. Ближайший сотрудник Людендорфа в Верховном командовании полковник Бауэр в выпущенной уже в конце 1918 года издательством «Шерль» брошюре «Можно ли избежать, выиграть или прекратить войну?» писал, что армия «отступила лишь тогда, когда родина нанесла ей смертельный удар». Когда причину выдают за следствие и наоборот, то в жизни это всегда оказывается роковым, особенно если это делается с умыслом. Это одинаково относится к политикам, военным, а также к… врачам. Важно прежде всего не ограничиваться изучением внешней стороны событий, а стараться понять их подлинные причины. Внешняя сторона событий во время Первой мировой войны и при ее завершении, безусловно, свидетельствовала, что под воздействием невероятных жертв и лишений, невыполненных обещаний и разочарований немецкий народ устал от войны. Однако главная причина поражения состояла в том, что тогдашние правящие круги Германии домогались господства в Европе и во всем мире. Безгранично переоценив собственные силы, они поставили задачу, которая из-за стремления других народов к независимости и самоопределению была невыполнимой, а потому попытка решить ее неминуемо разбилась о сопротивление всего мира.

Ложь «об ударе кинжалом в спину» выдумали те, кто проиграл войну, кто заинтересован в захватах; она была исходным пунктом для их дальнейшей преступной деятельности. В прошлом круги крупных промышленников и военных поддерживали пангерманцев. Теперь они искали широкую базу в «патриотических» союзах и образовавшихся вскоре нацистских организациях, чтобы посредством националистической и реваншистской пропаганды, особенно же посредством «чествования» и «признания заслуг» солдат-фронтовиков, склонить немецкий народ к тому, чтобы вновь начать войну и, избегнув ошибок Первой мировой войны, добиться старых целей при помощи оружия.

Эти мысли пришли мне в голову позднее, при переоценке многих проблем. Но уже тогда мне стало ясно, что война превысила наши возможности. Несмотря на поражение, я не умалял чести германского солдата-фронтовика, того, кто находился на переднем крае, приносил наибольшие жертвы и терпел наибольшие лишения, хотя я и понимал, что, собственно, именно этим солдатом злоупотребили на войне, особенно когда она стала затяжной. Однако я предпочитал не говорить об этом.

Летом 1919 года я прочитал книгу о войне Франца Шаувеккера «В пасти смерти. Германская душа в мировой войне», посвященную немецким пехотинцам. Однако я никак не мог согласиться с тем, как автор расхваливал солдат-фронтовиков. Это было уж слишком! По мнению Шаувеккера, фронтовой солдат якобы живет ради войны, а война является источником всего сущего. Хотя я душой и телом был солдат, однако мне претили подобные взгляды.

После того как я был принят в рейхсвер, 2 января 1921 года я был командирован в штаб V военного округа в Штутгарте на первый и второй курс подготовки помощников командиров, как называлась в целях маскировки запрещенная Версальским договором высшая военная подготовка в Военной академии. До этого, в августе 1920 года, я прошел отборочные испытания. Нас было двадцать офицеров — от старослужащего капитана до старослужащего лейтенанта.

Наш преподаватель тактики, майор Генерального штаба Франке с терпеливой настойчивостью учил нас, как он говорил, военному ремеслу: принципам составления приказов и их обработке. Преподавание военной истории являлось введением к оперативной подготовке; на занятиях по истории изучались отдельные эпизоды из истории войн Фридриха I Прусского, Наполеоновских войн и войн 1866 и 1870 годов. Однако на первом плане были кампании, операции и битвы мировой войны, прежде всего битва на Марне в сентябре 1914 года во Франции, с анализа которой, собственно, и началось изучение тактики. На основании мемуаров нескольких видных генералов разбирались ошибки, допущенные в результате отклонения от первоначального плана Шлиффена во время развертывания, а затем и в самом ходе решающих боев. Битва на Марне была главной темой не только в нашей аудитории. Она много лет господствовала в немецкой военной литературе. Именитейшие генералы и военные специалисты занимались ею, преимущественно ошибками этой битвы. Отход от плана прежнего начальника Генерального штаба Шлиффена, по которому предусматривалось сосредоточение крупных сил на правом фланге армии, рассматривался как причина провала расчетов на быстрое окончание войны. Подробно обсуждались и другие ошибочные решения тогдашнего начальника Генерального штаба Мольтке.

Такой метод трактовки военных событий приводил — понимали или не понимали это отдельные преподаватели и военные литераторы — к упрощенчеству в объяснении исхода Первой мировой войны, а также к игнорированию взаимосвязей и имел целью «поправить дело» новой попыткой установить германское мировое господство. Разумеется, детальное рассмотрение ошибок и их причин, тем более стратегических и оперативных ошибок, с целью извлечения опыта входит, в конце концов, в задачу истории военного искусства. Однако для такой битвы, какой являлась битва на Марне, с которой связывались все надежды на победу, чисто военного анализа было недостаточно. В данном случае исследование должно было бы охватывать общее политическое и экономическое положение Германии. С изучением битвы на Марне и кампании в августе-сентябре 1914 года во Франции, а также дальнейшего хода войны был непосредственно связан вопрос, возможно ли вообще решать судьбу немецкого народа путем войны. Однако эта сторона дела оставлялась без всякого внимания. Правда, тогда, то есть в 1921–1922 годах, материалов о ходе военных действий было еще мало. Но и в позднейших публикациях, по крайней мере в тех, которые мне известны, ни один немецкий военный автор ни разу не поднял этого вопроса.