«Основными противниками и препятствиями на пути реформ» в ней были объявлены «бюрократия в министерствах и консерваторы в партии».

В этой связи тогдашний генеральный секретарь ЦК КПСС весьма недвусмысленно подчеркнул, что «партия служит народу, людям, и ее руководящая роль не является некой раз и навсегда предоставленной ей привилегией. Я напоминаю это тем, которые это позабыли».

В той речи Горбачев впервые обращается к понятию «демократизация» и призывает к ее осуществлению на деле.

В своей совместной книге «Время перемен. Изменения в России взглядом человека изнутри» (1989 г.) Рой Медведев и Джульетто Кьеза отмечают, что краснодарская речь Горбачева была воспринята как подлинная сенсация. По их мнению, она широко открыла двери для всякого рода критики в адрес партии. Первостепенное внимание обращалось на отрицание Сталина и «сталинизма». В действительности, как это полностью стало ясным несколько позже, как на Западе, так и в СССР во время Горбачева, отрицательное отношение к Сталину первоначально было нужным в качестве необходимого прикрытия последующего отрицания и Ленина, а также и всего учения социализма и его общественной практики.

В этой связи в 1986 году началось издание всех ранее запрещенных произведений, содержащих критику в адрес Сталина и времен его правления. Созданный в 1984 году фильм режиссера Тенгиза Абуладзе «Покаяние», посвященный репрессиям 30-х годов, был показан в Москве сначала перед ограниченной зрительской аудиторией. По мнению Роя Медведева, сам факт показа этого понравившегося лично Горбачеву фильма являлся, скорее, явлением политическим, чем чисто культурным, неким своеобразным «поворотным пунктом».

В московском Театре им. Ленинского комсомола состоялась премьера пьесы драматурга Михаила Шатрова «Диктатура совести», также известная своей антисталинской направленностью. Несмотря на возражения Егора Лигачева, Горбачев также лично одобрил публикацию произведения Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».

Не принимая во внимание отрицательное мнение председателя Союза писателей СССР, ежемесячник «Новый мир» объявил, что с 1987 года начнет печатать запрещенный в Советском Союзе роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Как весьма показательный знак было воспринято и личное решение Горбачева возвратить в Москву из ссылки известного диссидента Андрея Сахарова.

Все эти действия вызвали единогласные приветствия со стороны Запада. В то время лишь официально аккредитованный в Москве журналист, коммунист из США Майк Давыдов, был чуть ли не единственным человеком (в том числе и в рядах международного коммунистического движения), позволившим себе — на фоне всеобщих одобрений — заметить, что никогда еще до сих пор держащая бразды правления в стране партия не передавала сама в руки сил, стремящихся к ее уничтожению, такой ресурс власти как средства массовой информации. Это было сделано только лидерами КПСС и СССР во время Горбачева.

После XXVII съезда Горбачев окончательно отошел от линии Андропова и от его взглядов о необходимости перемен внутренней жизни, стиля и методов руководства партией. Как в случае с «гласностью», так и по этим вопросам он, по всей видимости, сумел весьма умело прикрыть процесс своего отказа от первоначально объявленного курса столь энергичной и многословной риторикой, что подлинные цели совершенного им поворота для многих начали выявляться лишь в 1987 году.

По материалам исследования «Конец однопартийной системы» (1994 г.) историка Г. Джилл, в то время и в самой партии и вне ее бытовало почти единодушное мнение, что в партийной жизни имелся ряд серьезных организационных проблем. Такими считались сервильность, угодничество и приспособленчество, политика подбора и выдвижения кадров, основанная на личной преданности вышестоящему руководителю, и растущая коррупция, особенно в некоторых национальных республиках.

Почти в стиле мышления Андропова, первоначально Горбачев заявлял, что только на пути повышения требовательности, дисциплины и прозрачности, общественного обсуждения всего происходящего в партии и государстве, можно добиться преодоления и устранения всех этих отрицательных явлений. По этой причине XXVII съезд партии принял новый устав, предоставляющий возможности для большей открытости, критики и самокритики, повышенной ответственности и коллективизма.

Однако вместо того, чтобы проводить в жизнь принятые съездом решения и воспользоваться более широкими возможностями действий, Горбачев в сентябре 1986 года вдруг резко повернул на совершенно иной путь, внезапно призвав саму партию «перестроиться». Это явилось полной неожиданностью для ее членов, поскольку в установках съезда содержались положения о перестройке общества и укреплении партии. К тому моменту на местах выявились уже первые признаки недовольства и несогласия с политикой власти у самых разных, в том числе рядовых членов партии.

Наряду с такими шагами в области внутренней политики и идеологии Горбачев предпринял и некоторые сомнительные инициативы на международной арене. Как в других направлениях, так и здесь первоначально не было заметно каких-то резких различий с известными принципами и целями советской внешней политики. Так, до 1987 года и даже некоторое время после важное место в ней продолжали занимать, например, принципы и практика поддержки народов, борющихся за национальное освобождение. И все же, несмотря на отсутствие каких-либо существенных отклонений или изменений, в этой области также происходили определенные сдвиги.

Как и в других сферах общественно-политической жизни, первые признаки в этом направлении стали проявляться сначала в области соответствующей терминологии и риторики.

В первых речах программного значения в апреле 1985 года у Горбачева не было даже и намека о каких-либо компромиссах империализму. Тогда только что избранный генеральный секретарь резко осуждал его за опасное обострение международной напряженности и непрерывные подрывные действия против стран социализма. Но уже к осени того же года сами слова «империализм», «капиталистические страны» и «национальное освобождение» стали исчезать из словаря публичных выступлений и речей Горбачева, хотя они полностью сохраняли свой смысл, роль и значение в реальном мире. Это становится предельно ясным на примере анализа как подготовительных материалов, так и самих документов состоявшегося в 1986 году XXVII съезда КПСС. В политическом докладе генерального секретаря термин «империализм» упоминался всего лишь раз в связи с положением в Афганистане. А вскоре после того в программном материале «Перестройка — новый способ мышления о нашей стране и о всем мире» (1987 г.) Горбачев уже формулирует тезис о том, что «новое мышление» накладывает «необходимость деидеологизации» внешней политики. По его мнению, это предполагает замену понятий классовой борьбы, солидарности и эксплуатации трудящихся идеями об «определяющем значении» неких «вечных человеческих ценностей» мира и сотрудничества.

В свое время Ленин определял сущность правого оппортунизма как отступление и отказ от основных принципов, прежде всего — классовой борьбы, во имя достижения некоторых уступок временного характера. Это предполагает также допущение уступок и компромиссов в отношении классового врага в надежде найти более быстрые и более легкие способы и пути достижения прогресса в международных отношениях.

В этом плане Горбачев сначала предпринял некоторые изменения преимущественно риторического и терминологического характера, за которыми последовали и совершенно конкретные практические шаги в сфере внешней политики. Вначале был ряд инициатив «о поддержке мира и разоружения», как они тогда, по крайней мере, воспринимались. Некоторые из них поражали масштабами проявлений «смелости» и «новаторского» подхода к проблемам. Так, например, Горбачев в одностороннем порядке прекратил ядерные испытания с советской стороны и значительно сократил число ракет средней дальности, направленных на цели в странах Западной Европы. Они, кстати, считались практически недосягаемыми для средств противоракетной обороны.