Так или иначе, к концу 1986 года реформы Горбачева развивались так, будто бы у них и на самом деле были «два лица» — одно, глядящее «налево», а другое — обращенное «направо». Трудно сказать, было ли это следствием какой-то заранее продуманной тактики, или дела складывались таким образом, следуя объективному ходу событий. В тот, начальный период правления Горбачева, были как неудачи, так и вполне обнадеживающие и обещающие начинания. В общей сложности, несмотря на неясность конечных целей и общего хода реформ, он продолжал видеть поддержку со стороны остальных членов Политбюро и популярность среди широких слоев населения.

Однако в декабре совершенно неожиданно для тех времен вспыхнул кризис, спровоцированный выступлениями национальных экстремистов в столице Казахстана Алма-Ате. С одной стороны, это событие, очевидно, было чреватым последующими, более серьезными проблемами такого рода. С другой — кризис указывал на недостатки характера и способов действия самого Горбачева.

Одним из них было его весьма пренебрежительное отношение к национальным чувствам и интересам народов союзных республик на периферии страны. Не исключено, что оно сложилось вследствие его собственного происхождения в довольно отдаленных от центра местах русской провинции. Так или иначе, по словам историка Эллен д'Анкосс из ее книги «Конец Советской империи» (изданной в 1994 г.) «он обращал слишком мало внимания на национальные чувства и с необъяснимой легкостью пренебрегал установленным после 1956 года и получившим статус закона правилам представительства национальных кадров на общесоюзном, партийном и правительственном уровне.

Так, если во времена Брежнева были три члена Политбюро нерусской национальности — руководители соответствующих союзных республик, то при Горбачеве уже только один — В.Щербицкий из Украины. Представители мусульманских республик Средней Азии и Кавказа, а также Грузии и двух славянских союзных республик (Украины и Белоруссии) были при Брежневе полноправными членами или кандидатами в члены высших органов партии. При Горбачеве люди из мусульманских республик и Кавказа просто исчезли из Политбюро. Кроме того, никто «в верхах», кроме Шеварнадзе, не имел какого-либо опыта работы на «национальной периферии» и в пограничных республиках. Все это, отмечает д'Анкосс, способствовало тому, чтобы они чувствовали себя «объектами пренебрежения и даже презрения».

Проблемы в Казахстане, разумеется, начались не с Горбачева. Просто со временем здесь, как и в других местах, постепенно накопился ряд факторов и причин, порождающих чувства несправедливости и обиды. Процессы миграции внутри Союза со временем постепенно приводили к тому, что казахи стали своеобразным меньшинством в своей собственной республике, где они насчитывали всего 40 % ее населения. Не всегда благополучно складывалась также и политика выдвижения и роста местных национальных кадров и руководителей, а также реального обеспечения равноправия казахского и русского языков на уровнях государственного и официального общения. Несмотря на все усилия, русский здесь так и оставался языком общественной жизни.

Все это не могло не способствовать тому, что некоторые из казахов стали чувствовать себя как бы иностранцами в своей собственной стране. Если с течением времени из таких настроений постепенно создавалась взрывоопасная «горючая смесь», то Горбачев своими действиями и личным отношением оказался фактором ее «непосредственного поджога». Трудно сказать, был ли он просто неспособен понять или в силу каких-то причин отказывался понимать всю важность национального вопроса, особенно для такой страны, как СССР. Во всяком случае, он до конца оставался «глухим» и вполне безразличным к национальным чувствам людей. Всего за несколько месяцев до событий в Казахстане в своем Политическом докладе XXVII съезду КПСС он не обмолвился ни словом насчет наличия каких-либо проблем на этнической или национальной почве. Вместо этого, как свидетельствует в своей книге д'Анкосс, он прибегает лишь к славословиям и выспренней риторике.

В условиях уже имеющейся и всячески поощряемой гласности, подобное отношение к острым проблемам со стороны генерального секретаря никак не могло остаться незамеченным и не подвергнуться критике. К тому же после уже совершенной замены более половины членов ЦК Компартии Казахстана, в декабре 1986 года Горбачев решил снять с должности и ее первого секретаря, этнического казаха Динмухамеда Кунаева и поставить на его место русского Геннадия Колбина, не имевшего до тех пор никакого опыта работы в Казахстане. Действие подобного рода могло быть либо огромной ошибкой, либо заранее обдуманной провокацией исключительно широкого масштаба. Вследствие ее на улицы Алма-Аты вышли, по меньшей мере, 10 000 студентов и других граждан столицы, скандируя лозунги типа: «Казахстан — казахам, и только им!» Нападениям со стороны демонстрантов подверглись ряд общественных зданий, в том числе и ЦК Коммунистической партии Казахстана. Волнения были подавлены при помощи армии.

Однако, по мнению Д'Анкосс, Горбачев так и не сделал абсолютно никаких выводов из этого самого значительного волнения на этнической почве за всю прежнюю историю СССР, к тому же непосредственно вызванного его собственными действиями. Более того, все его публичные речи и выступления после событий в Алма-Ате все так же «неизменно указывали на наличие у него глубокой неуверенности и беспокойства относительно всего, касающегося национального вопроса. Подобное его отношение иной раз доходило прямо до полной неспособности разобраться в значении даже самых элементарных фактов».

К тому же, по наблюдениям Антони д'Агостино в его исследовании «Революция Горбачева» (изданном в 1998 г.), у тогдашнего генерального секретаря обнаружилась и весьма характерная реакция на случай возражений оппозиции или неуспехов его замыслов и идей. Д'Агостино называет ее «забеганием вперед». Все это вылилось на практике в какой-то исключительно опасный, не поддающийся разумному объяснению политический курс, в котором «забегание вперед», как правило, оборачивалось… очередными поворотами «направо».

События в Алма-Ате в декабре 1986 года, по сути дела, явились всего лишь одним из первых предупреждений о том, насколько значительными и гибельными могут оказаться последствия подобного курса.

«В то время все единодушно сходились к мнению, что основной причиной приближающегося кризиса являлся процесс нарастающего разложения и даже распада механизмов центральной власти». Эта мысль из исследования М. Эльмана и В. Канторовича «Разрушение советской экономической системы» не без основания занимает первое место среди вступительных замечаний к содержанию следующей главы книги.

Опять-таки не случайно на второе место следует поставить предельно откровенное заявление Александра Яковлева (имеющего немалое основание оспаривать первую роль Горбачева в деле практического вклада в разрушение СССР и советского социализма.) В изданной в 1993 году (опять далеко не случайно) Йельским университетом США его книге «Судьбы марксизма в России», он, так сказать, «черным по белому» пишет следующее:

«В какой-то момент в 1987 году мне уже стало предельно ясным, что просто нельзя реформировать общество, созданное на основе насилия и страха. Тогда я понял, что перед нами стоит и впрямь гигантская историческая задача подлинного разрушения целой общественно-экономической системы и всех существующих и реально функционирующих в ней идеологических, хозяйственных и политических органов и институтов».

Третьим пунктом вступительных замечаний к данной главе книги поставим категорическое утверждение тогдашнего генерального секретаря КПСС: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют о том, что национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен».

Хотя и с некоторыми нюансами, преимущественно стилистического толка, такая позиция неуклонно повторялась как в проекте новой программы партии, представленном Горбачевым на пленуме ЦК в ноябре 1985 года и утвержденном затем XXVII съездом в 1986 году, так и в его докладе, посвященном 70-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Трудно сказать, что в большей степени способствовало столь упорному отстаиванию подобной позиции со стороны официально признанного «отца перестройки». Истории еще предстоит выяснить, в какой мере это являлось следствием двуличия, простого незнания подлинного положения в стране или, может быть, вполне сознательного и преднамеренного закрывания глаз на существующие факты.