В дверях появилась женщина и посмотрела на адвоката с молчаливым укором.

— Мы заканчиваем, Анна! — сказал ей адвокат, но тут же пересел в другое кресло, поближе к Космасу.

— Как только выйдете из моего дома, поверните направо. Пройдете до конца улицы, и там первый же полицейский укажет вам улицу Илии. Улица Илии, шесть. Там вы найдете лукавого змия, которого ищете. Но скажите мне чистосердечно, зачем вы идете к Марантису?

— Может быть, потому, что не знаю его, — проговорил Космас.

Адвокат обрадовался:

— Именно поэтому! Я уверен!

— Но, господин Марантис, неужели он на самом деле такой дурной человек?

— Он не дурной, — ответил адвокат, — он подлец.

— Он ваш родственник?

— Не в этом дело. К сожалению, мы не просто однофамильцы — мой и его отцы имели общую мать, общего отца. Но, к счастью, мой отец занимался наукой и адвокатурой, а его с головой ушел в политику. Я последовал примеру своего отца. Не знаю, может быть, я и свернул бы с этого пути, если б не имел несчастья родиться в эпоху, когда политика, дорогой друг, подобна обитательницам улицы Сократа{[13]}.

— Стало быть, ваши чувства объясняются вашим отрицательным отношением к политике…

— Ваш силлогизм, — прервал его адвокат, — неверен, ибо базируется на ложных посылках. Я вовсе не отрицаю политики, что же касается моего двоюродного брата, то я его ненавижу. Отрицать политику было бы нелепо. Функции общественного организма так же, как и человеческого организма, весьма разнообразны: одни из них приятны, другие способны вызвать отвращение. Попытайтесь отрицать хоть одну из этих функций, и вы убедитесь, что это совершенно нереально. Нет, дорогой мой, сила человека в том и заключается, что он способен осмыслить свои чувства. Но оставим в стороне политику, она чувств не любит. Я уже сказал вам, что ненавижу двоюродного брата. Это чувство еще очень свежее, оно родилось в годину нашего общего национального бедствия. Но поверьте мне, никогда я не был так твердо убежден в правильности моих суждений, как на этот раз. Я мог бы развивать вам эту тему в течение нескольких часов, что, конечно, доставило бы мне несказанное удовольствие: посвятив более пятидесяти лет моей жизни защите уголовного права в переполненных залах судов, я в последние годы обнаружил, что моя аудитория резко сократилась. Увы, она сократилась до единственного, верного мне до могилы слушателя — моей супруги. Да, мой юный друг, тот, о котором мы говорим, совершил преступление. Час расплаты за него настанет с первыми проблесками свободы! Finis coronat opus.{[14]} Преступление это — предательство. Наказание за него — смерть!

— Возможно ли? Ведь ваш двоюродный брат социалист!

— Прежде всего прошу вас забыть о родстве, которое связывает меня с этим иудой. Во-вторых, я, к сожалению, не располагаю доказательствами несовместимости социализма и предательства. И, наконец, Марантис не социалист. Признаюсь, мои знания по разделу «социализм» очень и очень убоги. Если я не ошибаюсь, идеал социализма — борьба за благо человечества. Какое же отношение может иметь к таким идеалам иуда, который в столь критический для всей нации момент протягивает руку ее врагу? Простите! Lapsus linguae{[15]}. Он не сотрудничает с врагом, о, он не настолько глуп! Он сотрудничает с сотрудниками врага. Преступление, дорогой мой друг, совершается в глубокой тайне. Но, — адвокат положил ладонь на плечо Космаса, — я заговорил вас. По выражению ваших невинных глаз я вижу, что в ваше юное сердце проник яд, который источает моя старая и злая душа. Не верьте ни одному моему слову. Верьте своим собственным суждениям и чувствам. Но я убежден, что, постучав в ту дверь, вы вспомните все, что услышали здесь.

— Господин Марантис, я даю вам слово, что никогда не постучу в ту дверь.

— Напротив, вы должны пойти. Пусть у вас сложится собственное представление об этом человеке. Возможно, что я сказал вам неправду или, в лучшем случае, не сказал всей правды. Omnis homo mendax{[16]}. Но из того, что я вам сказал, я не возьму назад ни одного слова. Я уже слишком стар для того, чтобы подчинять свою совесть страху. Кроме того, у вас хорошее лицо, мой юный друг, лицо честного юноши. А я считаю, что честность и молодость — это как раз те добродетели, в которых больше всего нуждается сегодня наша несчастная страна. Вам предстоит большой и трудный путь, и вы начнете его с познания зла. Идите и не пугайтесь греха. Прежде чем бороться с ним, его нужно познать. Ite, missa est{[17]}.

Улица Илии. Над подъездом старинного особняка ясно виден № 6. Это желтый двухэтажный дом с высокими железными воротами. Двор вымощен белыми и черными плитами, как шахматная доска.

Дверь открыта. Молодой мужчина сидит на стуле и читает газету. Увидев Космаса, он встает.

— Кого вам угодно, господин?

— Господина Марантиса…

— Он пригласил вас?

— Нет. Я только вчера вечером приехал из провинции.

— А… Подожди минуту. Вот здесь. Проходи, я доложу господину секретарю.

Космас вошел в просторный холл, стены которого были выложены разноцветной мозаикой. Он насчитал восемь дверей, старинных, тяжелых, украшенных тонкой резьбой. В углу стояло большое зеркало, его поддерживали две черные кариатиды. В другом углу огромная печь из белого металла. Ее никогда не топили. Господин Марантис получил ее в подарок из Сербии. Космас слышал об этом от отца.

— Пройдите, прошу вас.

Одна из дверей полуоткрылась, и в ней появился высокий лысый господин в очках. Другой господин, с газетой в руке, прошел мимо и занял место на стуле.

— Сюда, пожалуйста! — улыбнулся высокий господин. — Из провинции?

— Да. Господин Марантис?

— Нет. Проходите.

Космас вошел в квадратный зал. Тяжелая, развесистая хрустальная люстра спускалась так низко, что почти касалась большого круглого стола. Вокруг сидели шесть человек. Космас внимательно оглядел их: кто же из них господин Теодор?

— Министр сейчас занят, — сказал высокий в очках. — Присаживайтесь. Он, наверно, не знает о вас…

— Я приехал лишь вчера вечером.

— Поездом? — спросил худой и бледный человек, сидевший за столом напротив Космаса.

— Да, поездом.

— Линия Лехека-Патры действует? — Он не стал ждать ответа и тотчас же повернулся к соседу: — Значит, линия в порядке…

— Вы желаете увидеть министра сегодня? — с улыбкой спросил секретарь.

— Да. Если это возможно…

— Одну минуту.

Он пригласил Космаса к своему бюро.

— Обычно министр заранее назначает часы приема, Именно поэтому я не могу… э… обещать вам. Сначала пройдут эти господа, им уже назначена аудиенция на сегодня, а потом, если останется время… Ваша фамилия?

Из бесчисленных блокнотов, которые лежали на столе, он выбрал один и начал писать.

— Обычно министр принимает до двенадцати, но сегодня он очень занят. Именно поэтому я не могу… э… Но он, безусловно, примет вас послезавтра. Министр принимает по понедельникам, средам и пятницам. Запишите, если вам угодно, номер телефона и позвоните мне завтра, я скажу вам… э… в котором часу он вас примет.

Космас начал шарить в карманах, разыскивая карандаш и бумагу. Его мучило желание как можно скорее выбраться отсюда, и предложение секретаря он принял с облегчением.

— Однако если вы не торопитесь, то подождите немного…

— Нет, пожалуй.

— Подождите, подождите. — Секретарь встал. — Эти господа пришли по общему вопросу. И вполне вероятно… э… что вам удастся… Если даже он и не сможет вас принять, то назначит час аудиенции в пятницу.

Секретарь снова улыбнулся и торопливо вышел. Космас сел в углу неподалеку от бюро секретаря, Ему видна была вся приемная.