- Нет, Тиган, подожди!

Но я не собираюсь тратить время на разговоры. Выхватываю свой собственный «кольт» из-под штанины – рука немеет, но вроде слушается.

- Подо…

Я стреляю ему в затылок.

Тело у меня под ногой дергается. Замирает. Из-под его лба начинает вытекать черная в полутьме кровь.

И тогда я позволяю себе расслабиться. Глубоко вздохнуть. Прислониться к стене рядом с окном.

И посмотреть на Лина.

Лин выбрался из угла. Не обращает внимания на труп Лео, глядит на меня. На его мордочке написано настолько искреннее облегчение, что мне опять становится удивительно – да почему же?..

Хотя это и не самое удивительное из всего, что здесь сейчас творится.

- Нам надо уходить отсюда, - нервно говорит Лин. – И в квартире у тебя оставаться нельзя. Джонас скоро поймет, что что-то сорвалось. И будет стараться тебя уничтожить.

Но я не даю сбить себя с толку, хотя и знаю, что он прав. Качаю головой. И все смотрю на него.

- В чем дело? – неуверенно спрашивает он. – Что не так?

В его глазах – мольба. Непонятная, горячая. Но я снова качаю головой. И говорю ему:

- Он. Тебя. Слышал.

***

- Он не меня слышал. Он не мог меня слышать. Ты же понимаешь.

- Я тоже так думал. Но он…

- Да нет же. Просто что-нибудь скрипнуло. Обвалилось. Ты же видишь, в какой бардак эта дура превратила дом. Где-то что-то упало, может быть, вот ему и показалось, что сзади кто-то есть. Но не я, Тиган. Меня он услышать не мог.

- Зубы мне заговариваешь.

- И не думаю.

- Именно этим и занимаешься. Хорошо, а откуда ты знал, что он ко мне подкрался? Что собирается выстрелить?

- Ты слышал, как он подходит, - отчаянно говорит он. – Просто слышал, и все. Как в тот раз, когда увидел у него в кармане «кольт»…

- Ни черта я не слышал.

- Ты просто об этом не думал! Ты же так удивился…

- Брехня.

- Ты сам его заметил, - упрямо настаивает Лин, присев на край стола. Рядом с брошенной мною туда «пушкой». – Ты услышал его, а он услышал какой-нибудь шорох. Только и всего.

Я качаю головой. Опрокидываю в себя виски. Мы заперлись в комнате придорожного мотеля. Едем в Вегас. Лин ведь прав – я сам прав? – неважно, но в Лос-Анджелесе мне сейчас оставаться нельзя.

Ему, стало быть, тоже.

- Почему ты так за меня беспокоишься, Линдон? – спрашиваю я. – Если бы я тебя придумал, ты бы не стал так за меня беспокоиться. Ты бы помнил, что я с тобой сделал.

- Неужели непонятно? – устало говорит он.

Я глотаю еще порцию «Джека». Сегодня мне просто необходимо напиться. Просто жизненно необходимо.

- Непонятно. Объясни.

Он опускает голову. Светлые космы завешивают глаза. Ему давно пора стричься, но, похоже, у призраков нет своих парикмахерских. Я как-то спросил его, как так выходит, что у него отрастают волосы. «У мертвецов растут волосы, - ухмыльнулся он тогда. – Ты разве не знал?» Сказочка…

- Все очень просто, - поясняет он, не глядя на меня. – Не будет тебя – не будет и меня. Ты ведь единственный, кто не хочет, чтобы я был мертв.

Очумело мотаю головой. Не могу в это поверить.

- Твоя мать?

- Ты же знаешь, она умерла.

- Твой парень?

- Поссорились за два дня до того.

- Твой отец?

Он кривится.

- Я думаю, он был рад обо мне забыть, - бормочет он. – Он читал мой дневник. Вызнал про меня все. Сказал, что не желает больше ничего обо мне знать. Мне бы, даже, наверное, и денег не хватило закончить колледж, потому что он больше не собирался за меня платить…

Он замолкает, ждет, должно быть, пока я назову кого-нибудь еще, кому до него должно быть дело, но я молчу. Молчу, ни произвожу ни звука, и он вскидывает голову, обеспокоенный долгим молчанием.

И нервничает еще больше, видя мою улыбку.

- Что? Что ты там еще выдумал?

- И откуда я должен был это знать? – мягко спрашиваю его я. – Ну же, маленький призрак. Порождение моего больного мозга. Скажи мне.

- О чем ты?

- Что ты поссорился со своим парнем. В колледже ведь не знали, что ты ходишь по мальчикам, Лин, потому ты и прятал свой дневник так, что даже полиция его отыскала только при повторном обыске, так? Никто, ни в единственном протоколе, не говорил об этом. Я читал их все. И про твоего отца – откуда бы мне это знать? Он сказал отличную речь на твоих похоронах, знаешь? Даже слезу пустил. Не думаю, чтобы он кому-то проговорился…

Он паникует, и глаза у него становятся все больше и больше.

- Ты прочитал в дневнике! – кричит он. – В том самом дневнике! Ты же сам сказал, ты брал его из вещдоков…

Я качаю головой. И закусываю губу, чтобы не закричать, ничем не выдать, как горячо, как жарко растет во мне внезапная, неожиданная, нерушимая вера.

- Ты не помнишь. Ну конечно, прошло ведь пять лет. Только я могу помнить такие вещи пять лет. Для меня они очень, очень много значат… В дневнике этого не было, Лин. Твой дневник заканчивался записью, сделанной в апреле. За полгода до того чертова октября. Одной-единственной записью. «Дурацкая это была идея – вести дневник». Как ты недавно сказал. И больше там ничего не было, Лин. Ничегошеньки. Я еще думал, почему ты не выкинул его. Не уничтожил.

Он прикусывает губу.

- Я и правда забыл, - тихо говорит он. – Совсем. Та запись – после того, как отец мне его вернул… я перестал вести дневник после этого. Но избавиться от него не смог. Глупость такая… сентиментальная…

- Нет, - говорю я. – Он просто был слишком хорошо написан. Ты не мог выкинуть вещь, которую написал хорошо. Чем бы она ни была. Да, Лин?

- Да, - все так же тихо говорит он. – Да…

Я поднимаюсь из кресла. Он поднимается со стола. Я шагаю к нему. Он делает шаг назад.

- Я не понимаю, - шепчет он. – Как же так… не понимаю…

- Каково это? – спрашиваю его я. – Каково это, Лин? Считать себя призраком… чужой галлюцинацией… считать себя никем и почти ничем… считать себя мертвым… и все это время быть живым? Каково это? И зачем ты все это время такое с собой творил?