Занесли вещи в угловую комнату, показала ей дом и.…А туалет-то на улице! Неудобно, ей богу. Да еще и душ летний рядом с курятником…
Вышли во двор, а она как заглянула в туалет, так сразу же мне:
— Ты постой, не уходи, страшно мне, а то вдруг, как я присяду над этой дырой, так меня кто-то как схватит за. … Подожди, дверь не закрывай, я мигом…
И на моих глазах стала беззастенчиво, полу приседая писать, как лыжница…
Потом мы что-то перекусили, на скорую руку и я ей говорю, пойди с дороги, помойся в душе.
— Только с тобой!
Я к себе в комнату, она к себе. Спрашиваю, кричу ей.
— Ты готова, идем?
— Идем! Только вот, возьму шампунь и гель для душа…
— Зачем тебе гель какой-то, тем более — в душе? Есть мыло, ну, а шампунь.… Нет, в деревне так никто не моется, ни тем, ни другим не пользуется…
— А чем?
— Голову — настоянной крапивой, а тело, ну знаешь, некоторые красивые бабы даже молоком…
— И ты молоком? — я замялась, а потом — кивнула, она, глядя радостно на меня:
— Как интересно? Ты, наверное, потому такая вкусная?
Вкусная, не вкусная, а я снова с ней вдвоем. В душе тесно, говорю ей, что мол, заходи ты, я подожду, но она нет, говорит, я не могу, страшно, а вдруг кто-то и тут меня за ж… схватит?
— Да некого тут нет!
Сказала, показывая пример, скинула халат, сняла лифчик, нагнулась, взялась за трусы и шагнула вперед. Вошла и тут же под воду встала.
— Постой так! Я сейчас! — сказала и убежала.
— Куда ты? А как же — душ?
Я уже мылила голову, когда увидала ее. Она стояла у входа и меня рисовала.… Вот тебе раз!
— Постой, ты чего? Так нельзя, я голая…
— Ты красивая!
— И потом, вовсе я не красивая! Вот моя мамка и бабушка…
— Доберемся и до них! Не вертись…
— Да как же я так?
— Не отворачивайся,…стой так и руки вверх подними…
— Нет, я не могу так! Знаешь, это ведь не фотография.… И потом, вода ведь бежит…
— Ничего не случиться с твоей водой, стой! Стой, как стоишь! Ну, я прошу тебе, не вертись, я сейчас!
Я не выдержала и трех минут, повернулась к ней спиной…
— Ты чего? — это она уже лезет ко мне под душ, обнимая меня сзади своими горячими руками….
— Стой не вертись? А теперь я буду мыть тебя, хорошо?
Не знаю, что и делать? Ну, ладно, стою… Она мылом стала намыливать сначала спину, потом ее руки поползли ниже моей спины…
— Туда не надо, я сама, спасибо….
— Нет, я, а ты постой пока! Так ты говоришь, что моешься молоком? Ну и как же после него, хорошо? Как ощущения? — спрашивает меня, как будто бы речь идет вовсе не о молоке, а о том, что я сейчас чувствую от прикосновения ко мне ее рук. А сама все равно, так и норовит между моих мягких булочек скользить своими намыленными скользкими пальцами. И мне приходится, не пуская ее, крепко сжимать свои аппетитные булочки, отчего я напрягаюсь и удивительно волнуюсь. А так как она и не думает, а продолжает, то я, ухватила ее руку и сама ее наверх, повыше на спину.
— Да ничего, ощущения… — говорю, волнуясь от таких откровенных ее прикосновений.
Но только отвела ее руки оттуда, как она и теперь уже из-за спины…Раз! И свои руки ко мне, но теперь уже они на моей груди! Ой, мама!
— Ты зачем мне на груди? Я сама…
— Нет, что ты? Я! Ведь твоя грудь это такая сказочная красота!
Говорит, стоя сзади и намыливает мне спереди мои груди, из-за спины.
Не могу я это спокойно терпеть, меня такое разбирает, что просто жуть! Пробую отвернуться, выскользнуть из ее рук, но… Стыдно признаться, но ее руки, они так приятно скользят, пытаясь ухватить, сдавить и при этом, с каждой ее попыткой у меня внутри, что-то волнительно поджимается! И это меня так сказочно возбуждает?! Что я так и стою, не могу, а вернее, уже сама не хочу отказать ей, нет, наверное, и все — таки, это я так себе, не могу отказать в удовольствии… А тут она неожиданно ухватила сосок и на секунду удержала, сжала его между пальцами… — я замерла. Она, наверное, почувствовала и тут же отпустила и сняла с меня свои сумасшедшие пальцы…
Секунды я ищу спасения от сумасшедшего сердцебиения, скрываясь под струями теплого душа.…Все, наконец-то я отливаюсь…. А что же будет еще дальше?
И что интересно, я так и стою к ней спиной, боясь пошевелиться, ее отпугнуть.…От ее слов я даже вздрагиваю:
— Теперь ты меня.… Ну, что же ты?
— А разве, так можно? — спрашиваю неуверенно, стоя и не оборачиваясь.
— Как так?
— Ну, вот так! Ты и я…
— А что, тебе неприятно? Ведь я же, художница и тебя как натурщицу щупаю, смотрю на тебя…
— Так! Больше никаких натурщиц! — сказала и почему — то подумала, что это такое, не очень хорошее слово и определение для меня, оно больше подходит под определение женщин легкого поведения.… Откуда же я знала тогда, что она под этим определением меня понимала? Да и потом, ну какая же я натурщица? Но она продолжает, словно меня не слышит.
— Ну почему же? Мне надо почувствовать твою натуру, и я же ее ценю…
— Вот потому и не надо! Все, я выхожу…
— А как же мне спинку?
— Сама! Понятно, ведь ты же художница, вот и нарисуй себе и сама!
Сказала и мимо ее, к выходу. И чуть ли не голая, выскакиваю из душа, во двор. А если Борька? — в голове мелькнуло противно. А, ладно, пусть себе смотрит! Он же ей, все равно, заказал мою обнаженную картину.… Ну и, что же она тут нарисовала?
— Не трогай! Ишь, какая ты хитрая? — это она уже, выглядывая из-под воды. Увидела, а я думала, что не заметит, как я стараюсь разглядеть, как она меня тут разрисовала…
— Пока я не закончила — ты не смей! Поняла?
Ничего не поняла? Причем здесь, это ее, как она закончила? Неужели она меня, все же голой нарисовала? От такой мысли я сразу же вспыхиваю.
Взяла полотенце и обтираюсь, согнувшись пополам, а сама потихонечку к ее рисованию приближаюсь, обтирая ноги, переступая к ней спиной.
— А вот и я! Эх, а хорошо-то как! И как приятно!
— Пусти! Ты чего? — это опять она, навалилась, не давая выпрямиться, и обхватила меня. Ее руки, но теперь уже неприятные, мокрые и холодные, снова пытаются ухватить мои отвисающие груди…
— Так я же…
— Еще скажи мне, что я натурщица, так я с голой ж… тебя, мигом выставлю на улицу! Поняла? И перестань меня лапать! Я, ни какая — нибудь тебе там,… натурщица!
— Дай мне полотенце!
Даю и вижу, как она с мокрой головой стоит передо мной, вся голая, а сама глазами на мой передок смотрит и улыбается!
— Туда не надо смотреть, поняла! Ты, как Борька! Ему бы все потрогать, да увидеть! Что это? — спрашиваю, невольно и вижу, что у нее там… — А зачем там, кольцо?
— Так модно!
— Ну, там же не видно! Кому там оно?
— Ну, ты же, увидела?
— Ну и что? Нам можно…
— Ну вот, ты и ответила на свой вопрос.…А ты что, такая лохматая всегда?
— Нет, вот сейчас заплету косу…
— Ха. ха. ха! Какую еще косу, я про эти волосы… — и показывает мне пальцем, туда…
— Ты видишь, как у меня? Только дорожка вертикальная, а вот у других, у тех совсем…
— Вот именно! Вы там, в своем городе, совсем охринели! Ходите, как самые настоящие, … — замялась, не зная, как сказать и не обидеть, — … и сверкаете своей голой, … — …и снова замялась, не зная, как не сказать ей матюгом, потом нашлась и добавила,… — как натурщицы! Да еще и кольца цепляете, черт зная где, как папуаски какие-то.… А ну-ка, прикройся ты, художница…
Сказала, и пошла гордо, накинув халат, да еще и желая ее унизить, запела негромко, да такое, чтобы она слышала эту песенку из репертуара Борьки:
— Художник, художник молодой, нарисуй мне девушку с голую…
Потом она, правда, не лезла, и мы отдыхали, но каждая и теперь уже — в своей комнате.
А вечером она собралась и ушла на свидание….
Ну, и об этом я вам уже рассказывала. А что потом?
Проснулась, когда она уже рядом со мной на постель улеглась. А почему это рядом?
И надо же, видимо я ее так ждала, что тут же нашла для нее оправдание. Да, потому, себе говорю, что она, все-таки городская девочка и пустого, чужого ей дома испугалась. Потому и полезла ко мне на постель… Я ей: