— Это я съела несколько ягод, а от тебя.…— и она, снова и опережая меня:

— Красками, маслом подсолнечным и моей лю…

— Не надо… — это я ей тихо, и не желая ее обижать, добавила, волнуясь… — пока, не надо, прошу тебя… — это опять прошипела рядом с ушком ее буква «ш»…

— Хорошо, милая. Идем и приляжем.

— Нет, я хочу постоять у окна и еще подышать…

— Будет гроза — снова опережая мои мысли… — вон, как воробьи в пыли купаются? А ты? В чем, ты, купаешься? — спросила и я почувствовала, как напряглись ее живот, руки, что меня обхватили со всех сторон.

Я знаю, что она хочет услышать, знаю? Она ждет именно этих слов от меня, о любви к ней, но я, почему-то, не говорю ей, молчу…

— Ты думаешь? — спросила. Господи, это какой-то кошмар, подумала? Она все мои мысли так просто и так легко считывает, словно с книжного листа!

— Тебе в цирке надо работать, а не картинки рисовать — с глупых, да еще и сисястых, бестолковых холодных баб! Так? — это я ей так специально, недовольная ее прочтением себя.

— В цирке, говоришь? Я согласна, только, если и ты там тоже будешь, рядом. А, кем бы ты хотела быть в цирке? Укротительницей львов? — снова она, угадывая и опережая мои мысли.

Но я уже взъелась. Нет, не на нее, а на себя! Неужели, же, я, такая простая, что она так легко читает все мои мысли? Потому, я, ей, отвечаю на французском языке…

— Нет, конферансье! Это слово французское: conférencier — докладчик, кто выступает, объявляя артистов. Между прочим, остроумный и не глупый человек и никогда не женщина, всегда только мужчина, вот!

— Ну и как бы ты меня объявила? Что-то о том, что выступает знаменитая чародейка, предсказательница, угадывающая чужие мысли…

— Нет! Не так! Я бы сказала, что выступает говорящая лошадка, а по-французски это так прозвучит, вот послушай:

— Sympatique le cheval, qui est capable de parler et dessiner, что означает: «симпатичная лошадка, которая умеет говорить и рисовать»…

— И все? И это все твое остроумие?

— Нет и еще: — elle veut de l'amour de la fille avec des gros seins.

— А это еще что, означает? Ля мур, я поняла, а вот, что еще? Какой-то грос сиенс? Гросс сиенс, прямо как по-немецки, это что?

— Seins, gros seins! — отклонившись от окна вглубь комнаты, и потрясла перед ней слегка запревшей грудью… — Понятно?

— О, грос, ля мур, сиенс! О, какой грос и какой сиенс у меня перед глазами! О, ля мур, шарше ля фам! — тут же застрекотала, путая интонации и слова, плохо их произнося…

— Нет, не так надо, а вот, как надо, слушай музыку французского языка:

— Favoris, vous cherchez des femmes!

— Фавор, так фавор…а, я поняла! Фавор — это любовница, и дальше я поняла: шаршез ле фемме, ищи женщин! Так? Любовница, ищи женщин? Не пойму, ничего? Зачем тебе еще кого-то искать?

— А я и не Favoris!

— А, кто ты, тогда? Нет, ты моя фаворитка!

— А вот и нет! Не угадала! Это ты: une femme qui aime les femmes!

— Ты, правда, только во мне это и увидела — свое лесфемес?

— Oui! Vrai! Tu es la plus vraie lesbienne! Voici qui êtes-vous?

— Только лесбинес и все? А, что, все остальное обозначает? Вуи — это да, а вот враи — это что, враки? Я не лесбинес? Или это что-то другое? Скажи, ну я прошу тебя? И потом, хватит уже на французском, переходи на …

— Est ce que tu as, tu ne connais pas, que le français est la langue de l'amour!

— Да знаю, знаю… Французский язык, это язык для любви! Так?

— Да, пусть будет так: La langue de l'amour, faire l'amour! — Поняла?

— Ну и хорошо! Файрэ ля мур! — сказала, счастливо улыбаясь и радуясь тому, что, как ей показалось, она все поняла правильно.

Но самом-то деле, — я сказала о другом и имела в виду, что французский язык — язык для любви — La langue de l'amour, а не для того, чтобы им делать любовь — faire l'amour. Но она именно так это поняла. Вскоре, ошибка в наших словах нашла свое подтверждение.

Она так и понимала, что надо именно делать любовь, а я?

Я не была готова еще к таким отношениям в действительности, а только, все, у меня сводилось, как я поняла, к фантазиям, как я и она, и мы вместе с ней, тем более, я все время еще продолжала думать о Виталике. Какое тут еще может быть место с ее — faire l'amour, деланием любви?

Остаток дня и до самого вечера, она все бесстыдно липла и приставала, намекая мне на свой ужасный — ля мур! Потом пошел дождь, началась гроза, с вспышками молний, раскатами оглушительного грома… Свет замигал, а потом внезапно потух. Комната погрузилась в полумрак, и мы с ней, изрядно напуганные раскатами грома и вспышками молний, прилегли.

Спать не хотелось, к тому же, ливень, он просто заглушал наши негромкие голоса.…

— Я не знаю, захочешь ли ты меня слушать, что я тебе, только одной, расскажу…

— Это что-то не хорошее? Я не люблю про боль и унижения.…Если ты об этом, то лучше не начинай, хорошо?

— Знаешь, я думаю и даже не решаюсь тебе всего говорить…

— Почему? Ты что же, мне до сих пор не доверяешь?

— Нет! Что ты, моя коровка сисястая!

— А раз так, то рассказывай, давай, но и про меня не забывай! Дай свою ручку, я ее к себе положу… — сказала и прижала ее к груди…

Потом, минут пять, мы, снова возимся и под раскаты далекие грома и вспышки молний — целуемся, словно заведенные этими молниями…Она так западает и так это все умело проделывает, что я, тут же, ей отдаюсь, понимая, что у нее несколько больший в таких отношениях жизненный опыт, по опыления язычком своих подруг…

Наконец-то я, вся, от нее обцелованная, отклоняюсь, пока что, не готовая к восприятию всего, что она хочет, что я сама с ней задумала. Ладно, выжду еще, чуть — чуть!

Почему-то, все никак не могу на такое решиться и ее руки, все еще, сдерживаю в своих руках, не допуская их к себе туда…

Она дергает, пытается вырвать пальцы, но я же, деревенская девочка, крепкая я! Эх, ты, дурашка городская? Погоди, дай мне привыкнуть к тебе, наслушаться и может, окрепнуть в своем решении.… Не дергайся, больше, ты, даже, себе не представляешь, какое я готовлю, тебе угощение?

Потому, ей снова, с просьбой, спокойно все мне рассказать…

— Ты, знаешь, я ведь, когда начала учится в университете, совсем оказалась без денег. Заняла несколько рублей и уже, просто сдыхала от голода…

— Бедненькая моя, дай я тебя поцелую…М…м…м!

— Так вот, деньги у меня украли, обчистили все у меня в общаге и я просто бедствовала.

— А маме, раз же не могла об этом сказать?

— О маме потом расскажу, так я в это самое время уже не жила дома, как уже полгода. А получила комнату в общежитии.

— Вон, как?

— Да, вот так! И когда я, уже совсем и всякую надежду потеряла, то случайно узнала от одной старшекурсницы, что, тайком набирают рисовальщиков…

— Кого, кого?

— Ну, это того, кто умело рисует, копирует…Я же, тогда, уже выделялась своим талантами…

— А ты и сейчас, так талантливо целуешься, между прочим!

— Правда? Я рада, что тебе нравится! Хоть и хочется еще послушать в свой адрес твои комплименты, но я продолжу…

Итак, дело за малым…Я решила, во что бы то ни стало, а туда пробиваться. Сначала мне отказали, мол, рано, потом отказали, что я не работала с натурщицами.… Тогда я им рисунки наших девчонок, которых я рисовала обнаженным, показала. Рисунки забрали и сказали, чтобы я ждала, а они подумают.…А потом начинается со мной такая история…

— Тебя что унижали, избивали, насиловали? Кто такие, все это заказывали, что же они от тебя хотели?

— А вот, теперь уже, внимательно меня слушай…

— Это страшно?

— Сейчас нет, а тогда, пожалуй, я всего не понимала. Да и как было понять, поначалу, что от меня хотят? Как договорилась, меня подхватила машина с тонированными стеклами и сразу же мне завязали глаза.…Испугалась, а рядом женский спокойный голос.

— Не беспокойся, тебе ничего плохого не сделают. Сиди спокойно, так надо, сейчас приедем, и все узнаешь…