Жаннет снова села за стол и впала в задумчивость. А ведь было ей от чего задуматься. Еще бы? Эта паршивка не хотела ничего даже слушать и все требовала, и требовала от нее денег.

— Где бабки? Я тебя спрашиваю?

— Понимаешь, у меня возросли затраты, — оправдывалась Жаннет, — мне надо срочно ремонт закончить и как только снова начнем работать, то я тебе все до копеечки верну. Подожди немного.…Ну ты, понимаешь?

— Ничего мне мозги компостировать! Нашла дурочку! Где мои бабки? Я заработала?

— Заработала, заработала, но и ты войди в мое положение.… И я, как только, так я сразу же все до копеечки…

— Засунь свои копеечки, знаешь куда, в свою…. копилочку, поняла! А мне отдавай мои бабки! Последний раз тебе говорю!

— Ты, что же, мне угрожаешь?

— А хотя бы… Так и знай, через три дня у тебя начнутся неприятности. Я знаю, куда надо обратиться, — произносила паршивка, уходя, и так саданула дверью, что чуть стекла не вылетели в кабинете на кафедре.

— Ну, дрянь! Ты об этом еще пожалеешь, — в сердцах проговорила Жаннет.

Но жалея ее, потому до сих пор не стала доставать, решила с ней разойтись по — мирному. И вот сейчас пожалела, что смалодушничала, так как паршивка портила все ее планы. И потом, что она себе позволяет при посторонних? Тем более — после такого с ее стороны благородного шага в отношении этих прехорошеньких и осиротевших девочек.…Одной из них провинциалки, но красивой русской девки, а второй-мулатке, и, тоже ведь, очень красивой! Не удержалась, сиротство и девичья красота для нее большая слабость и вот она поддалась искушению и этих двух неудачниц приняла, сверх всех мест и набора.

Ничего, успокаивала себя Жаннет, первый семестр обязательно для кого-то из нынешних первокурсниц закончится плачевно. Она по опыту своему знала, что не все пройдут успешно первую сессию, к тому же вокруг них такие соблазны…Эх, девочки, девочки, знали бы вы, куда вы лезете?…

Летнее безоблачное небо и яркое, непривычно теплое солнце успокаивали, хотелось пройтись, подышать этим воздухом, окунуться в волшебное и такое, не позабытое еще тепло близости…

Неужели я не права? — рассуждала Жаннет, выходя их здания университета. Я только и делаю, что устраиваю чью-то судьбу, а сама? Один только раз за все эти годы, пока сама карабкалась и пробивалась, только и была счастлива. Счастлива? Ну, ты как скажешь?…Вспоминала Жаннетт, задумчиво вышагивая по улице.

Разве же это счастье, когда ты к нему, просто вылезая из кожи, а он как одолжение.…И потом, это так унизительно — упрашивать у мужчины близость. Но все же…

— Нет, я все-таки была с ним счастлива! — даже вслух повторила, как бы себя, убеждая и оправдывая.

Оттого что вспомнила, даже остановилась, оглянулась на полупустынную улицу, успокаивая волнение и внезапное сердцебиение. Слишком реальны были видения: он и она у него в ногах. Она с настроением отметила это охватившее ее волнение.…

Эх, подумала Жаннетт, как красиво вокруг и как здорово сегодня на улице, как-то особенно тепло, а настроение….

Давно у меня не было хорошего секса, давно… Особенно такого, мною любимого, когда я так, а он….

Она даже, от охватившего ее наваждения, тряхнула головой, расправила плечики, гордо вскинула подбородок и пошла себе, звонко постукивая шпильками своих новеньких французских туфелек по асфальту, разогретому дневным летним солнцем. … Сама не заметила, как ноги вынесли ее туда же…

Улица, на которую она вышла, не была оживленной. По обеим сторонам тесно сомкнулись фасады старых, еще дореволюционных многоэтажных частных домов, которые, отбрасывая могучие тени, сдерживали летнее освещение и создавали необычайно спокойную картину летнего дня. Фасады домов в этой части города были украшены многочисленными лепными барельефами. Она пригляделась и как всегда, различая среди всех остальных, высмотрела один из многих.…

На фронтоне дома, напротив, под одним из окон третьего этажа прилепилась прекрасная композиция. Она ей нравилась всегда, а сегодня — особенно. Может, оттого, что о себе напомнила? Но то, что она усмотрела однажды, точно таким же, летним днем, когда выходила как-то с работы, то и запомнила надолго. Удивительно похожие на них — ее и его, два барельефа слились в невероятно выразительном и запретном поцелуи. Она засмотрелась…

— Девушка, ты чего? Смотреть надо, когда ты по улице идешь, — сказала и грубо ее оттолкнула какая-то явно не местная тетка с сумками.

Понаехали тут… — зло подумала о ней Жаннет. И в самом — то деле? Нет от них никакого прохода!

Ну, а ты что же хотела? Сама ведь их пристраиваешь, может и твои такими же через пять — семь лет станут и так же тебя толкать будут?

Нет, мои не будут! Мои такими, не будут!

А почему? Да потому, что я присмотрю за ними… — сказала Жаннетт, и она ощутила в теле сразу же это таинственное волнение…

Да, точно такое же она ощутила сначала и совсем недавно, когда пыталась, как тем же девочкам, которым она сейчас помогала свою судьбу устраивать. И мысли ее невольно вернулись к этим недавним событиям…

Жаннетт уже месяц встречалась с новым преподавателем, который неожиданно объявился и всполошил все любопытное женское царство кафедры. А тут еще, до нее дошла информация, что этот красавец, что он не просто, а он еще и не женатый!

— Не женатый, девочки! Точно, вам говорю, сама проверяла по его личному делу, — будоражила всех Некрасивая.

— Прямо так — по его личному делу? — с недоверием все к ней.

— Нет, правда! Вы же знаете, в отделе кадров девочку, что ходила беременной на пятом курсе, так ее туда определили и я к ней, а она.…Вообще, точно все, девочки! Он не женат! Представляете?

Она вспомнила, как на другой день все пришли в таких макияжах и нарядах, на что наш дряхлеющий заведующий кафедрой, которого почему-то все прозвали Базилевс, оглядев, всех нас с некоторым любопытством, чего уже давно не было, недовольно спросил:

— А что это у нас за праздник такой или какое-то знаковое событие?

— Никакой не праздник, а просто мы так теперь всегда будем приходить на занятия.…Ведь надо же повышать культурный уровень и эстетически воспитывать учащихся? Ведь надо же?…

— Да, надо, только вы, пожалуйста, в своих нарядах… — и закряхтел ехидно, на нас поглядывая — …садитесь уж как-то аккуратнее, а, то, … — и засмеялся беззвучно, противно на то, как все мы тут же, при нем, стали одергивать свои коротенькие наряды.

А ведь он прав оказался, наш старый зав — Базилевс. Мы пришли в таких нарядах… Друг на дружку, пожирая придирчиво взглядами, отмечая невольно, все складки в одежде и фигурах коллег…. А сказал он еще это потому, что мы как пришли, так все и стояли рядом со своими столами. Стояли, потому что находились в таком возбуждении и еще от того, что понимали, что вся кафедра, вернее — весь женский состав ее просто вздыбился, взволновался…

Нам не только длина, а вернее, недостаток длины мешали присаживаться, нет, нас выталкивала и заставила напряженно стоять и перебирать ногами — правда. Правда, женского выбора. Каждая, хоть еще и не познакомилась, но его для себя уже выбрала, а теперь предстояло за свой выбор сражаться.… Потому и стояли, ожидая, как лошади перед боем. Стояли и как боевые лошади, готовились кусаться налево и направо. Об этом, я как-то прочитала, что в конных схватках кони, захваченные нетерпением и азартом своих седаков, тоже вступали в бой и кусали, хватали жадно зубами гривы и ноги противников своих седаков…

А когда прозвенел звонок, то мы, недоуменно озираясь, засобирались в аудитории…

Не пришел! Не пришел наш мужчина! А ведь мы его так ждали и ради него так старались!

Я первой, как мне тогда показалось, догадалась и быстренько своих студентов оставила одних в аудитории, а сама раз, и помчалась в кабинет на кафедру. Думала, что вот я какая? Он пришел, и я перед ним первая зарисовалась бы. А как дверь открыла, так и засмеялась…