Мальчишка, однако, не даёт себя долго рассматривать. Перевешивается через край, будто задумал вывалиться. Ити тянет к нему руки, соображая, что ей с ним делать.

— Топ-топ, — говорит мальчишка. Мол, на пол хочу.

— Ага, — понимает нянька, — погоди, погоди, сниму тебя, будешь делать топ-топ.

Но едва спускает она голого мальчишку на пол, как тот бросается к столу, гремит посудой, потом кувыркается на соломе, а когда Ити пытается его утихомирить, вцепляется ей в волосы. В нём будто бесёнок сидит, дразнит няньку по-всякому, выводит её из себя.

— Ах ты шалун какой! — говорит Ити маленькому сорванцу.

Тут в избу входит Кусти с полным ведром воды. Увидев выходки малыша, он грозит:

— Ну-ка сейчас же успокойся! Не то живо водой окачу!

А малыш и сам уж у ведра, присосался — не оторвёшь. Надулся да ещё и ведро попытался опрокинуть, но силёнок не хватило.

Получив за это от Кусти хороший шлепок по попке, сорванец визжит и показывает обидчику маленький кулачок.

— Ну и егоза тебе достался! — говорит Кусти сестре.

— Вот и понянчи такого, — вздыхает та.

А со двора уже старуха кричит, зовёт Кусти.

— Не будет слушаться — сразу шлёпку давай, — советует брат и уходит работать.

Натаскав хворосту, Кусти принимается полоть грядки. У хозяев за домом неплохой огородик, но грядки так запущены, что из-за сорняков овощей не видно. Кусти знает, какая у моркови ботва, какая у свёклы, осторожно полет, старается. Но всё же, бывает, вместе с сорняком и овощ какой ненароком выдернет.

И со всем бы он согласился, даже с такой работой, если б… кормили вовремя. Но об еде и речи нет, а ведь они с Ити со вчерашнего утра ничего не ели. Те две кости, что им за печь ночью бросили, так там и лежат. А есть хочется, сил нет.

Наконец появляется старуха — проверять Кустину работу.

— Ну, как работа идёт? — а сама грядки оглядывает.

— Работа идёт что надо! — говорит Кусти. — А скажи, бабушка, когда ты нас кормить-то будешь? Проголодались мы, мочи нет.

— Проголодались? — смеётся старуха, — А ты, я вижу, шустрый мальчишка, и полешь вроде чисто. Чего же это ты проголодался в такую рань, никак не пойму? Так рано только скотину кормят.

— Мы с Ити со вчерашнего утра не ели!

— Ах вот оно что, — издевается старуха. — Что вы когда-то не доели — это дело не моё, я вас за это кормить не стану. А сейчас работай, поли грядки как следует, да смотри овощ какой не выдерни! Получишь есть, как время придёт.

Старуха принимается рыться в куче сорняков, находит там один-другой случайно выдернутый овощ и ругает Кусти на чём свет стоит. Даже за волосы его под конец оттаскала.

— Вот и угостила! — ворчит Кусти, когда та наконец оставила его в покое.

Так, не евши, не пивши, работают они почти до полудня. Потом их кормят жидкой похлёбкой — и снова на работу. Кусти должен всю траву, что наполол, изрубить, подлить воды, подмешать немного муки и этим пойлом свиней накормить; потом опять воды наносить, хворосту натаскать, тетёрку и куликов ощипать, которых ночью принесли страшила. Да ещё старику спину почесать и много разной другой работы приделать. И куда ни пойди — везде старуха с клюкой наготове. Старик же, наоборот, совсем не мешает, лежит на печи, болезнь, что ли, гложет его или ноги не держат. Но и он нет-нет да и грохнет костылём, забурчит что-то в бороду. Хочет, видно, показать, в первую очередь Ити, что он жив, чтоб не очень-то, мол, ребёнка обижала. В обед старая карга поит его из бутылки каким-то зельем, растирает ноги, бурча при этом непонятные заклинанья.

А малыш между тем напялил домотканую рубашонку и носится, прыгает, словно козлик. Но едва завидит Кусти, мигом прячется в угол и говорит, показывая, как его шлепают:

— Кути — на, на! Кути бяка!

Старших братьев не видно, весь день где-то пропадают, приходят поздно ночью.

Вечером дают брату с сестрой опять немного похлёбки да пару тетеревиных косточек, и старуха гонит их за печь спать.

— Ох, сестрёнка, — жалуется Кусти. — Ноги устали, мочи нет! Кормлю, кормлю этих свиней, а они всё голодные. Ну и зверюги, того и гляди самого сожрут.

— А мальчишка-то мой, — вздыхает Ити, — наверно, и их голодней! Молока в него прорва уходит, а он всё своё: «Ням-ням да ням-ням!» И это бы ничего, так он чуть что, сразу за волосы дёргает!

— Погоди, — успокаивает брат, — я его от этого быстро отучу. Видала, как шлёпку получил утром, больше к ведру не суётся.

Кусти сморила усталость, он уж было заснул, как сестра зашептала ему на ухо:

— Как думаешь, Кусти, не попробовать ли опять нынче ночью?

— Нет, сестричка, — так же тихо отвечает брат. — Эту ночь, и завтрашнюю, а может и еще одну давай попробуем тихо-тихо спать, если только клопы да тараканы дадут. Старая карга настороже, к каждому шороху прислушивается. Пусть успокоится, подумает, что мы и не собираемся бежать. Вот тогда и дадим дёру. А пока надо потерпеть, ничего не поделаешь. Коли она ещё раз нас поймает — не знаю, что и сделает. Посадит ещё под замок, тогда уж не убежишь. Потерпи, Ити! Я тебе скажу, как время придет…

Так проходит ещё день, и третий, и четвёртый… Сильно соскучился Кусти по дому, да никак не может улучить подходящий момент, чтоб бежать. Если б он один попался в лапы старухе! На другой же день бы сбежал. Но в том-то и беда, что хитрая ведьма их с сестрой строго порознь держит. Кусти целый день на дворе за работой, Ити в избе нянчит «ребёнка». Ему проще простого из сада в лес улизнуть, да сестру-то не бросишь.

И работа непосильная — это ведь тоже старухина хитрость. У неё такой расчёт: дети за день так умаются, что ночью и думать ни о чём не в силах. Кусти это понимает, а что делать? Он уж пытался толковать хозяйке, дала бы, мол, им с Ити малость передохнуть, а у той один ответ — начинает клюкой грозить и ещё больше их погоняет.

Вот и сегодня собрался он с духом и говорит:

— Ты, бабушка, только и знаешь, что нас погонять. Пустила бы нас с Ити отдохнуть, поиграть маленько. У нас в деревне таких детей работать не заставляют. Мы дома играли целыми днями. А ты с утра до вечера стоишь над душой. Сколько это выйдет часов? Уж больно долгий рабочий день у нас получается.

— Вот как! — издевается та. — Ты что же, рабочий день требуешь сократить? Ишь, бездельник! Хорошо хоть, Обжора с Балбесом такого не слышат, а то бы уже в обед домой заявлялись. Да их тогда горячей кочергой из дому не выгонишь! Смотри, не вздумай при них такой разговор завести. Вот возьму клюку да проучу тебя как следует!

— Ну тогда, бабушка, хоть бы кормила получше, — не унимается Кусти.

— Получше? Как это понять — получше? Да разве бывает еда лучше той, чем мы тут едим?

— Вот-вот! Вы едите! А что нам с Ити даёте? Похлёбку пустую да кости обглоданные!

На это старуха ничего не ответила. Потом поскребла в голове и пообещала сходить за клюкой. Однако не вернулась — ни с клюкою, ни без неё.

Через некоторое время мальчик идёт в избу и видит: старуха, забравшись на печь, растирает старику ноги каким-то снадобьем. Про свою угрозу она вроде и забыла.

Так проходит день за днём, и ничего в их жизни не меняется. Рабочий день по-прежнему долог и труден, вот только кормить разве стали чуточку лучше. Обжору с Балбесом видят они редко, по ночам, когда те, шумя и ссорясь, возвращаются из лесу. Судя по всему, днём страшилы охотятся, потому что всегда приносят какую-нибудь дичь. Иногда ночью при свете керосиновой лампы они гнут луки, строгают стрелы, и Кусти догадывается, что птицу добывают они при помощи самострелов. Кроме того, братцы, кажется, помаленьку разбойничают — однажды притащили кошель, высыпали деньги на стол и ссорились над ними до самого утра. То-то глаза у них разгорелись! Даже старикан загрёб костылём несколько монет, потребовал свою долю. За дележом они подняли такой крик, что старухе пришлось взяться за клюку и вмешаться. Кончилось тем, что старая ведьма сгребла все монеты себе в чулок, а страшил в лес услала за новой добычей.