Лишь этот человек оставался спокойным посреди всего, что творилось вокруг. Хлестал дождь. Ветер гнал сизые рваные тучи к нависшей над городом крутолобой горе. Тучи огибали гору и уплывали к северу. Время от времени короткие молнии жалили шпили костелов, высокие деревья и башни древней крепости на самой макушке горы.

А внизу, на земле, неистовствовали уже не стихии, а люди. Стреляли отовсюду. Из Низкого замка и костела Кармелитов, с городских валов и просто из окон. Но худой, сутулый человек с узким лицом аскета, одетый в кирасу и серый суконный плащ, приспустив поводья, медленно ехал по улице, будто не было ни молнии, ни дождя, ни стрельбы, а сам он возвращался с обычной загородной прогулки. Может быть, из «за своей сутулости и опущенной почти на грудь головы он напоминал усевшуюся на коня огромную ворону. Вокруг человека суетились охранники-драбанты, стремясь заслонить его от шальных пуль. Узколицый махнул рукой: пустое, город уже взят, а солдат не должен бояться смерти.

Вскоре кавалькада добралась до центральной площади города, носившей название «Рынок». Тут находилось здание магистрата — ратуши, — растянутое по фасаду строение, состоявшее из трех возведенных в разное время домов, но так точно подогнанных друг к другу, что лишь опытный глаз мог отметить различие почерка зодчих. Венчала ратушу шестидесятиметровая башня со шпилем и смотровой площадкой, а главный вход караулили два каменных льва. Сейчас, вымокшие под дождями, они казались какими-то озябшими, а выражение их каменных морд стало тоскливым и обиженным.

Человек спешился, жестом отстранив драбанта, попытавшегося ему помочь, все так же сутулясь, обошел мощенную камнем площадь. Остановился у каменного колодца, рядом с которым была установлена огромная бронзовая русалка.

— Что это? — спросил он. — И зачем?

Драбанты ответить на вопрос, естественно, не могли. Затребовали кого-нибудь из сведущих.

Из ближайшего костела выволокли немолодого хромающего и путающегося в рясе человека, ксендза Шимановского. Драбанты поддерживали его под локти.

Шимановский объяснил, что русалку поставил здесь еще сто двадцать пять лет назад, а именно в 1580 году, известный архитектор и скульптор Петр, по прозвищу Итальянец. Считалось, что русалка спасает колодец от загрязнения и высыхания.

Узколицый пожал плечами, но ничего не сказал. Затем он подошел к Лобному месту. И здесь была скульптура как бы бога Януса о двух ипостасях. Одно лицо было мужским, второе — женским. Шимановский рассказал, что тут некогда казнили преступников, а также многих молдавских господарей и казацкого атамана Ивана Подкову.

— А теперь?

— В последнее время, слава богу, казней меньше.

— Некого или некому? — спросил узколицый.

Шимановский не понял вопроса. Ему растолковали: нет палача или же вывелись преступники? Нет, и должность палача существовала, и преступники еще водились. Может быть, все дело в том, что вокруг война…

— Ясно, — сказал узколицый. — Значит, некогда.

Затем, оставив ксендза под дождем и даже не поблагодарив, он неспешной, твердой походкой направился ко входу в ратушу.

Утро этого человека — а именовали его Карлом XII, королем шведов, готов и вандалов, — началось в палатке на горе у Высокого замка. На рассвете пропел петух, разбудив своего хозяина. Карл поднялся с походной кровати, сам натянул ботфорты (он спал одетым, лишь расстегнув две верхние пуговицы сюртука), умылся и выпил поднесенные ему два сырых яйца и стакан молока.

Дождь ненадолго прекратился. И сразу же стал виден внизу, под горой, город, опоясанный стенами, мощно укрепленный Низкий замок, еще не пришедший в такое запустение, как Высокий, предместья и неширокая речка Полтва.

Этот город предстояло сегодня взять штурмом. Ничего другого не оставалось.

Комендант Львова Зигмунт Галицкий вот уже два месяца не отвечал на ультиматумы Карла, а теперь, судя по всему, вознамерился даже сопротивляться. Если он считал себя сторонником свергнутого с польского трона короля Августа II, то все равно такое поведение было чистейшим безумием.

Но, как донесли лазутчики, комендант был человеком отчаянным. Кроме того, он считал, что стены у Львова крепки, а шведы не успеют подтянуть осадную артиллерию. И оказался прав.

Карл явился к городу лишь с конным отрядом, без пехоты и без обозов.

Галицкий и тут удивил короля. Он выслал навстречу шведам двести драгун, которые с криком: «Не дозволим! Не разрешим!» — лихо врубились в шведские ряды.

Эта атака была столь неожиданной и до такой степени не вязалась ни с какими правилами военного искусства, что Карл в изумлении выгнул бровь. Что бы подобное значило? Не отвлекающий ли это маневр? Уж не последует ли вслед за первой атакой еще одна? Может быть, хитрый комендант держит в резерве еще три-четыре сотни конников, чтобы внезапно ударить во фланг наступающим шведам? Но в подзорную трубу город был виден как на ладони. Зигмунту Галицкому просто некуда было «спрятать» резерв.

Бровь короля Карла опустилась: нет, комендант города, конечно же, был просто безумен. И атака львовских драгун, как считал король, была просто-напросто жестом отчаяния. Впрочем, драгуны дрались лихо. Шведам не сразу удалось опрокинуть атакующих. Драгуны были упрямы и бесстрашны. Они так и не отступили — частью полегли на поле брани, а частью взяты в плен.

Но, даже сброшенные с коней, драгуны пытались сопротивляться. Один из них успел выхватить седельный пистолет и в упор застрелил шведского полковника. Другой принялся подрубать саблей сухожилия шведским коням. Он обрушил на землю минимум четырех всадников, пока его самого не сбили и не затоптали…

Городские ворота сразу же закрыли. Мосты подняли. Со стен по шведам ударили пушки.

Карл потер мизинцем переносицу и спросил у своего первого министра графа Пипера:

— Может быть, он сумасшедший?

Король имел в виду коменданта Львова Зигмунта Галицкого.

— Не исключено, ваше величество, — ответил Пипер. — Но все же прошу обратить внимание на то, что крепость достаточно сильна.

— Уже обратил, — сказал король.

Вскоре в шведскую ставку прибежал львовский шляхтич Челуховский. Одет он был небогато. Да к тому же по пути умудрился изваляться в глине — полз под обстрелом — и выглядел жалко и уныло.

Он утверждал, что происходит из очень старинного и некогда могущественного рода. Теперь он готов служить делу возрождения величия Польши под мудрым руководством шведского короля. Что же касается Зигмунта Галицкого, то это обыкновенный выскочка и наглец. Никакой конкретной партии он не представляет, а оборону Львова затеял лишь по недомыслию и из упрямства, заявив, что каждый нормальный воин должен сопротивляться, если на него нападают, и отвечать ударом на удар.

— Но как ему взбрело на ум тягаться с «Северным Александром»? — причитал Челуховский.

«Северный Александр» не любил, когда его с кем-нибудь сравнивали, кроме его великого прадеда, шведского короля Густава Адольфа.

Кончилось тем, что Карл приказал допросить Челуховского с пристрастием, выяснить, не подослан ли он строптивым Львовским комендантом. «Северного Александра» интересовало, сколько ружей, пороху и гранат хранится в двух львовских арсеналах — королевском и городском.

Челуховский ничего толком не знал, кроме того, что городские ворота укреплены хорошо, а около Босяцкой фортки установлены пушки. Зато около другой. Иезуитской фортки еще не успели насыпать земляные валы и подвезти к ней пушки.