— А я и не сомневаюсь, лоб у тебя крепкий, выдержит не такие нагрузки.

— Братцы, перехожу на Женькин метод учебы, — вмешался Саша Анисимов, — по крайней мере, ему ночью не снится еда, ведь он спит днем, наевшись.

Вечером после занятий, как обычно, друзья собираются в курилку для обсуждения проблемы питания следующего дня. Адам — неугомонный выдумщик самых невероятных продовольственных операций. Это ему принадлежит идея добывать харчи на завтраки и ужины, не предусмотренные продснабжением, коллективно на барахолке. Поверив в его сообразительность, все пятеро курсантов, живших в одной комнате, без возражений вытряхнули перед ним свои пожитки.

— Да, — в шутку Адам презрительно поднимал то одну, то другую тряпицу, — мог бы ты, Птухин, у Врангеля и почище портяночки позаимствовать, если думал учиться на летчика… Ну, вы посмотрите на этих беспечных святых братцев, — стал он перед Туржанскими, — у них одна гимнастерка на двоих и такая короткая и широкая, как распашонка. Вы что же, в ней в обнимку ходите, так сказать, каждому по рукаву и один ворот на двоих?.. А тебя, Анисимов, я даже не знаю, как принять в нашу «коммуну». Ты хоть бы прежде по дворам Егорьевска попобирушничал на вступительный взнос.

Женя, давясь от смеха, вывернул котомку Адама, в которой самым стоящим оказалась пара старого нательного белья.

Собрав тряпье в кучу, Адам запихнул все в один вещмешок и объявил:

— Ходить менять наши наряды у паразитов на теле трудового народа — спекулянтов будем по очереди, начнем с меня. Предпочтительно обмен производить на картошку, как истинно сытную народную пищу, которая в отличие от молока и масла не поддается подмешиванию мела или воска. Можно, конечно, брать паюсную икру и ананасы, но только как дополнение к картошке.

Когда настала очередь идти менялой Жене, он принес всего десять картошек за адамовское исподнее.

— Вот, пожалуйста! С помощью Птухина мы к весне можем откинуть ноги, не узнав до конца, как при посредстве аэронавигации можно заблудиться в воздухе. Ты, конечно, просил пять картошек, а сердобольная бабка, увидев перед собой ненормального, положила тебе десять, так, да?

Адам смягчился только после того, как узнал, что Женя половину наменянного отдал голодным детишкам, часто сидевшим перед воротами «терки».

В конце концов скоро подошло время, когда друзья с нетерпением ждали, что скажет «продовольственный комиссар» Адам Залевский, потому что, кроме его неистощимой фантазии и юмора, менять оказалось нечего. Однако Адам молчал. Нахохлившись, словно петух, наглотавшийся сухого гороха, сидел он на скамейке в келье, оборудованной под курилку, кутаясь в обшарпанную, ставшую короткой для него шинель, — состояние для Адама явно необычное. Анисимов приложил к его голове руку и объявил, что Адам болен. Его уложили в постель, закутали своими шинелями. Борис Туржанский сходил в монастырский сад, набрал кое-где оставшиеся плоды шиповника, крепко заварил кипятком и стал отпаивать Залевского.

Адам, конечно, простудился в казарме. Его кровать стояла вплотную к окну. За ночь в побитые стекла наметало на подоконник и подушку целые сугробы снега. Ложась спать, Залевский не только не раздевался, но еще и кутал голову портянками. А вчера, проснувшись, Адам не мог встать: примерзли волосы к металлическим прутьям кровати.

— Братцы, а в монастырском саду галок тьма, прямо базар, только не видно, чем торгуют, — рассказывал Борис, поддерживая пьющего Адама.

— Сейчас будет царский ужин! — вскочил Женя. — Сашка, марш за касторовым маслом!

Малокалиберная винтовка была доверена на хранение Птухину как лучшему стрелку ротных соревнований. Ему же Одоров доверил и патроны, а со временем и всю организацию стрельб, часто практиковавшихся в школе.

Перебравшись ближе к монастырской ограде, Женя оказался в шумном галочьем царстве, раскинувшемся на кронах старых кленов и тополей. Глаза наполнились охотничьим азартом. Выбрав, как казалось, самую жирную галку, он прицелился и с волнением нажал курок. Не расправляя крыльев, словно лоскут черной мокрой тряпки, галка шлепнулась в талый снег. Женя подскочил, схватил ее за крыло и с сожалением увидел резко выдававшиеся кости, обтянутые тонкой кожей, просвечивающейся сквозь редкие перья.

— Ясно. Как мы — одной упитанности.

Выбирать было нечего. Он не стал ждать, когда угомонится потревоженная выстрелом стая, и стал сбивать галок на лету, каждый раз называя тип сбитого белогвардейского самолета: «Есть «анасаль», есть «хеви-ленд»…

После того как друзья, казалось, утолили голод, Женя поднял за лапку оставшуюся галку и сказал, что если нет возражений, то он отдаст эту «куропатку» своему близнецу Попелюхину, который на днях во время занятий сжевал полтетради в надежде утолить голод.

Когда удавалось как-то приглушать голод, ребятами завладевала одна и та же тема разговора — воспоминания из фронтовой жизни, споры о качествах самолетов, моторов, о воздушных боях. Поражал курсантов своей «авиационной» эрудицией Саша Туржанский, знавший, казалось, каждый бой, обстоятельства и фамилии летчиков. Зато когда речь заходила о качествах матчасти самолетов или отдельных узлов моторов, авторитет Жени был непререкаем.

Его авторитет особенно вырос после случая, который мог стать причиной отчисления его из школы.

Привезли из Гатчины большие самолетные ящики. На стенках по диагонали между двумя царскими гербами было выведено: «Модрах».

Ящики вскрыли, удивленно посмотрели на необычный фюзеляж круглого сечения. Не было никакой документации. Никто не слышал о таком конструкторе.

Женя долго ходил вокруг ящиков, не решаясь предложить свои услуги собрать самолет. Но любопытство и какая-то внутренняя уверенность толкнули его на это.

— Давай, Птухин, покажи свои способности, — согласился преподаватель Косцов. Сам он каждый день заходил в ангар-палатку посмотреть на монтаж. Однако самолет не только не собирался, а, наоборот, растаскивался по полу на все более мелкие узлы, как будто Птухин задался целью превратить его в груду хлама.

— Жаль Женьку, кажется, он крупно влип с этим самолетом, — сокрушались друзья, забегавшие в палатку после занятий.

— Да, Птухин, по-моему, здесь и Модраху делать нечего, — удрученно шутил Косцов.

Однако через день детали стали монтироваться в блоки, а к концу недели перед изумленными курсантами предстал собранный самолет, который Женя уверенно раскачивал, давил на плоскости, демонстрируя прочность. Но тем не менее энтузиастов облетать его, к огорчению Птухина, в школе не оказалось.

Близился выпуск. Адам задумал в клубе поставить силами курсантов спектакль. Однако, когда он предложил Птухину сыграть роль барона Врангеля, реакция была бурной и неожиданной.

— Ты мне что предлагаешь? Ты забыл, что я член РКП (б), да?

Остальные, глядя на Птухина, тоже отказались от этой роли, хотя и не были членами РКП (б). Спектакль так и не состоялся!

В середине каре начальник школы Попов заканчивал перечисление выпускников летного класса. Он сделал паузу и продолжил: «Нижеозначенных считать закончившими моторно-авиационный класс с присвоением звания авиамоториста: Птухин Евгений Саввич…»

И хоть это была формальность, поскольку Женя давно знал, что успешно закончит школу, приятный озноб пробежал по телу. Он видел, как в шеренге, где стояли его друзья, Борис Туржанский незаметно выставил левую руку с поднятым большим пальцем.

А через день при расставании начальник школы крепко пожал Жене руку.

— Прощайте, товарищ Птухин. Желаю успеха, не сомневаюсь, со временем вы станете крупным инженером, а возможно, и авиаконструктором, — напутствовал Попов,

— Я буду летчиком, товарищ начальник школы.

— Да? Ну что ж, в таком случае до свидания, скорее всего мы опять увидимся.

Распоряжением Главвоздухфлота Птухина назначили старшим мотористом Отдельной истребительной авиаэскадрильи № 2 в Подосинках.