Первым, кого Евгений Саввич увидел, подруливая к стоянке, был Агальцов. Птухин по-мальчишески изобразил улыбку, хотя знал, с чего тот начнет разговор.

— Слушай, я с тобой бороться не буду! Уже устал. Но Штерн [Г. М. Штерн — главный военный советник республиканской армии] запретил тебе летать, а меня предупредил, что отвечаю за тебя головой. Надеюсь, главный военный советник для тебя что-нибудь да значит, если ты, конечно, не махровый анархист.

— Так. Наябедничал. Своя «пятая колонна». — Но радость победы не могло омрачить даже напоминание о запрете Штерна. — Эх ты! Даже не спросил о полете! На худой конец, уж не портил бы «предкомидное» [Каламбур от испанского слова «комида» — «обед», по аналогии с русским «предобеденное»] настроение.

— Я тебя не для этого искал. Штерн приказал нам с тобой ехать к начальнику генерального штаба. Обойдешься комидой на ходу.

Висенте Рохо, начальник генштаба, приветливо слушал как Сиснерос представлял Птухина и Агальцова, называя их Хосе и Мартин.

— Я пригласил вас, чтобы поставить задачи авиации новой — мы назовем ее Брунетской — операции, цель которой отбросить мятежников от Мадрида и помочь Северному фронту. Положение этого фронта вызывает особую тревогу. Пусть вас не удивляет, что задачу я ставлю так необычно: здесь только те, кто будет участвовать в ее разработке. О подготовке операции знают единицы, даже не все командующие фронтами, в штабах которых слишком много друзей Франко. Опыт Харамской операции показал, что мятежники узнают о наших решениях раньше, чем мы доводим их до командиров корпусов и дивизий…

Слушая Рохо, Птухин невольно вспомнил те короткие сведения, которые слышал о нем, и теперь сопоставлял их со своим мнением.

Благодаря своим способностям Рохо месяц назад был назначен на пост начальника генштаба. Грамотный, энергичный, преданный делу республики, он выгодно отличался от своего бывшего начальника генерала Миахи, у которого когда-то служил в дивизии в чине майора, а последнее время у него же начальником штаба фронта. Птухин слышал, что такая перемена служебного положения очень осложняет отношения между Рохо и старыми генералами — командующими фронтами.

— …У меня есть к вам еще один вопрос, — продолжал Рохо. — Проведение операции совпадет с работой в Мадриде международного конгресса писателей-антифашистов. Это важное политическое событие, которое накладывает на авиацию дополнительные обязанности обеспечить безопасную работу конгресса. И не только днем, с чем, нет сомнения, авиация справится, но и ночью. Есть ли какие-либо возможности пресечь безнаказанные ночные бомбардировки Мадрида?

Вопрос относился не только к Птухину, но все терпеливо ждали ответа от него.

— Летчики, подготовленные к боевым действиям ночью, у нас есть. Нет прожекторов и другого оборудования… — Евгений Саввич начал перечислять необходимое.

Сиснерос что-то быстро записывал в блокноте.

— Я сделаю все от меня зависящее. А сейчас… — Рохо нажал кнопку звонка, — не откажите в любезности выпить по чашечке кофе.

Почти тотчас появился солдат в белой тужурке с подносом, уставленным маленькими чашечками.

— Франко охарактеризовал действия мятежной авиации как классический пример подтверждения теории Джулио Дуэ [Д. Дуэ — итальянский генерал, военный теоретик. Автор труда «Господство в воздухе», написанного в 1921 году, где утверждается абсолютная независимость воздушной войны. Переведена на русский язык в 1926 году Виноградовым]. — Рохо испытующе посмотрел на советских советников.

— В нелепости этого вывода он должен был убедиться с первых же дней войны, — вставил Агальцов.

— Вы знакомы с этой теорией?

— Изучал в академии…

— Вы закончили академию? А вы? — обратился он к Птухину.

— Я закончил летную школу и курсы при академии.

— В Испании это доступно только детям аристократов. Вы оба из дворян?

— Да, из тех, что на дворе работают, — пошутил Агальцов. — Я потомственный батрак. С семи лет коровами повелевал. Если бы не революция, дальше бы и не продвинулся. Вот Хосе почти из интеллигентов.

— Это правда? Вы имели состояние?

— Отец был почтовым служащим, а все его состояние — семь человек детей… Правда, работать я начал немного позже, чем Мартин.

— Значит, из нас всех только Идальго де Сиснерос аристократического рода. Я ведь тоже из бедной семьи, и мне стоило громадных усилий продраться через кастовые преграды и стать преподавателем кадетского корпуса. И вот теперь почти все мои ученики воюют против своего учителя. Поверьте, грустно это.

Подготовка авиации к Брунетской операции Центрального фронта происходила с лихорадочной поспешностью. Времени было мало, а дел невпроворот. Птухин добился, чтобы к началу операции было построено несколько новых посадочных площадок. На них возлагались большие надежды, поскольку все аэродромы были хорошо известны противнику, и только три из них еще не подверглись бомбардировке. Дни и ночи под руководством недавно приехавшего инженера Бобруйской бригады Ивана Прачика трудились техники, ремонтируя самолеты к предстоящей операции.

5 июля 1937 года на рассвете войска республиканцев начали наступление на Брунете. Скрытно сосредоточенная за несколько часов до наступления, авиация республиканцев в количестве 133 самолетов была полной неожиданностью для мятежников. С первых же дней начались ожесточенные воздушные схватки. Как только противник установил направление главного удара, его авиация стала численно расти, в то время как у республиканцев в резерве оставались только героизм, находчивость и толковое руководство.

Птухин метался от аэродрома к аэродрому, едва успевая сделать разборы особо трудных боев, поставить задачи. На подведение итогов и планирование боевых действий оставался маленький промежуток короткой ночи. С восходом солнца он уже был на КП в Каса-дель-Пино, где теперь располагался наблюдательный пункт командующего фронтом и начальника зенитной артиллерии. Отсюда в разгар ожесточенных воздушных боев через междугородную телефонную связь, без труда прослушиваемую мятежниками, он как мог любезнее вынужден был просить: «Сеньорита, соедините меня, пожалуйста, с таким-то аэродромом…» Ужасно раздражало, когда в самый напряженный момент отдачи приказа врывался безмятежный женский голосочек: «Вы говорите?»

9 июля Птухину показался самым тяжелым днем жизни. Прямо над головой появилась тройка наших «катюш» [ «Катюша» — так в Испании назывался наш самолет-бомбардировщик СБ] и звено сопровождавших их И-16. Внезапно с принижением на них ринулась шестерка «фиатов». Наши приняли бой. Через считанные минуты со стороны противника появился еще десяток самолетов. Птухин срочно вызвал три звена с ближайшего аэродрома. К тому моменту, когда они подошли, «воздушная карусель» катастрофически разрослась. Теперь на 12 наших Птухин насчитал 50 истребителей противника. Вой моторов смешался с непрекращающимся треском пулеметов. Трудно было уследить, сколько самолетов противника гоняется за каждым нашим и за каким «фиатом» охотится каждый наш летчик. Где-то минут через тридцать, подловив зависший на полуперевороте истребитель противника, наш летчик короткой очередью свалил первого фашиста. Объятый пламенем «фиат» не ускользнул из внимания всей массы летчиков, придав нашим уверенность, а фашистам смятение. Тотчас несколько самолетов противника штопором стали выходить из боя. Вскоре еще за одним «фиатом» потянулся дымный след. Это послужило окончательным сигналом к бегству мятежников. Трудно было поверить своим глазам, что наши вышли из боя невредимыми. Все, кто на КП наблюдал бой, с восхищением смотрели на авиационных представителей, словно это они только что продемонстрировали в воздухе пример стойкости и героизма. Потом Птухин узнал, что, прекратив перестрелку, этот бой наблюдали солдаты республиканских войск и мятежников.

Поздним вечером Птухин, как всегда, сидя за столом на КП, подсчитал оставшиеся боеготовные самолеты. Общее число неисправных и сбитых самолетов катастрофически росло день ото дня. Мозг неустанно сверлила мысль: где выход? Евгений Саввич машинально уже в который раз обводил роковую цифру.