Ему не сказала, и он меня продолжал тискать чуть ли не до самой смерти! Все искал, во мне что-то такое, от чего потом нам пришлось заплатить за испорченное постельное белье и еще за все то, где мы и на чем, и все время как безумные. Совсем-совсем!

И даже вместе пошли на представление в знаменитую ресторацию, ну ту, что мельницей называется у них и с варьете — Мулен Руж. И нам обоим понравилось, и я ему потом такое варьете и фуэте, и еще такое накрутила в постели, что он взвыл, мой милый под балдахином! А ты что же любимый хотел? Что бы они его, значит возбуждали, а я бы, его законная жена, и я такая да эдакая, да я бы, да своего любимого и не смогла? Ничего, потом, как оказалось, все пригодилось: и мельница та, и варьете, и кровать Людовика семнадцатого, налюбленная как икона за века. Все помогло! Ну, а Парижу что?

Как стоял, так и стоит! И только по ночам французы, да и мы с ними поднимали им дух, услаждали им воздух и слух, и все то, отчего не случайно французы по праву самая сексуальна нация считается на Земле! Не верите? Спросите у любого! Хотя бы у нас?

Это когда в утренний час только и слышишь, как весь Париж вздыхает и стонет от сотен и тысяч тел, соединенных в горячих объятиях. И уже не только французских, но и нас, русских! И я не знаю даже в чем дело, наверное, так тут со всеми? Во всем виноват видно сам имидж, ведь это же Париж!

У них по утрам секс семейный, а по ночам они, парижанки, не только вино и пиво пьют, но вечно забавный и такой сосуд, из которого поколениями французские женщины пьют. И что-то такое в себе оставляют, отчего потом у них до самой глубокой старости такой веселый характер и привлекательный и аппетитный вид и, простите за точность, очень уж соблазнительный сексуальный образ остается до самой березки.

Ну и мы им во всем помогали. Правда, были с нами несколько инцидентов. Это когда мы с милым гуляли, а к нам французы все приставали. Коса им моя, видите — ли сильно понравилась, да и я сама. И мне потом не раз предлагали у них пройти кастинг в агентство модельное. Я каждый раз Игорьку.

— Ну что? Что скажешь мой господин, мне пойти?

— А ну его или их! Лучше я их все пошлю к нашей матери! Нет? Тебе что сказали?

И мне было так интересно видеть, как за меня он, мой муженек, впервые, как петушок ревновал и распылялся! Потом я ему сказала, что вот видишь, будешь себя плохо вести, то я с ними и на кастинг, ты понял? И ты меня только и будешь на подиумах видеть!

Но что интересно, что мы так с ним и попали на просмотр кутюрье одного. Причем он мне баснословно дорогие билеты, и мы с ним в первом ряду. Я сижу и не верю себе и своим глазам. Я такая простая и я где? В Париже! На представлении, не на показе, то неправильные слова, потому что мы видели все своими глазами — это же представление! Образы, мода, покрой, ткани и музыка, и девочки на дефиле, и все-все от чего я чуть не сошла с ума!

И потом он меня, мой милый, я даже не знаю, как это ему удалось, но мы за кулисы куда-то туда к ним, к тем феям и тому кутюрье! Среди всех этих модных фасонов и девиц. Я и не думала, что на меня обратили внимание у кутюрье. И вот уже ко мне подходить стали. А Игорь мой растерялся и им, мол, да что вы? Да она же, это моя жена! Видела я, как он испугался сначала, а потом ничего — возгордился даже. И было ведь от чего!

И нам тот кутюрье продал сразу такое платье мне! Ой, мамочка!

Я надела его, а оно словно пошито на меня. Хотя слегка полновата я, да и грудь немножечко не та. Но он потом меня элегантно взял за руку и повел за собой, и только крикнул кому-то туда в зал.

И вот я вышла на подиум одна: свет вспыхнул, и под музыку началось мое дефиле в Париже! Такая счастливая пошла сначала с ним, а потом сама! И я, как и они, все те их красавицы пошла заплетая ножку за ножку. И вот, когда я дошла до конца, а потом обернулась, чтобы назад, тут вспыхнули вспышки. Фотоаппараты и вслед мне затем аплодисменты! Рукоплескали мне все они! Просто отпад! И все это мне!

Ну, а потом шампанское! Но не такое как у нас, у них кислое брют, они такое пьют. И тот кутюрье мне приглашение сделал, а Игорь ему от моего имени: нет, говорит, не приглашение, а предложение и в двух словах, но все на английском языке. Он-то ведь, мой Игорек, на нем, как на родном! А вот я пока, только как маленькая девочка лепечу отдельные слова, да и те невпопад.

А потом мы расставались тепло. Он платье тут же передал кому-то с указаниями, как подогнать его под меня, ну а потом на прощание у них принято целовать в щечку, и я с ним, тем кутюрье, а он меня, и не просто ведь поцеловал, но и что-то шепнул! А вот что? До сих пор не пойму я, вся просто теряюсь в догадках, так что же он мне тогда шептал?

От этого всего я своему любимому со слезами на глазах.

— Боже мой — Игорь! Ты даже не представляешь, что ты для меня сейчас сделал!

Вышла и как заплачу от счастья!

Я ведь знаю, что так, как я, не плакали из женщин никогда, ведь я никаких макияжей от роду, потому плачу счастливо! Иду и радостно реву! Сразил меня Париж! Навзничь упала я у его ног!

Я-то упала, а вот мой Игорек уже не мог, бизнес у него и дела! Он мне — оставайся, посиди пока дома день-два, пока я к тебе не пришлю кого-то из дома. Я ему стала возражать. Потому что у меня сразу же закружилась голова, как подумала я, а вдруг он сюда пришлет для меня охранника его? Ведь мне сейчас после всего, того вовсе не надо! Разволновалась даже, вспоминая свои обещания ему, тому охраннику дома. А он меня успокоил. Оказывается он просто волновался за меня!

— Тебе без языка будет трудно. А потом вот тебе чековая книжка на твой счет. Пользуйся всем!

А я ему, да как это, да что? А потом, когда он все объяснил, то я его спрашиваю: а сколько же там денег? Он как сказал, так мне дурно!

— Сколько, сколько и что, все мне?

— Да тебе, моей жене!

Ночь всю не спала. И вовсе не от того, что я с мужем миловалась всю ночь, нет! Только глаза закрою, а я снова на подиуме иду.… И так до самого утра: то он во мне, то я сама иду на подиуме, то снова мы, то я, словно звезда иду по подиуму, то опять он во мне, и так до самого расставания с ним, телом любимым моим.

Утром он уехал, а я одна, одна осталась в Париже!

Впервые мне так! Хоть и привыкла я одна, но мне непривычно тут и даже немного страшно. Полежала — встала, опять легла, стучат.

— Мадам! — И что-то такое говорит прислуга мне сначала на английском языке. Но я не поняла ничего, только сообразила, что мне предлагают завтрак. А вот что? А потом она на французском языке поясняет. Но, то я не поняла ничего, а только сказала ей.

— Да, можно! — А она так смешно, в нос себе повторяет.

— Мошно? Та?

— Да несите Вы скорей! Можно да, можно, давай скорей! — Проголодалась я, как зверь! А она. — Мошно? Тафай? Нет! Не мошно, нет тафай!

Что это думаю, она? То можно завтрак, то не можно, это еще почему? Я ей говорю, что я заплачу! И пальцами так ей показываю и говорю, мол, смотри.

— Мани, мани есть! Есть да! Давай, можно мне, надо мне!

А она головой мотает все, мол, нет и вышла. Потом снова стукнула пару раз и зашла. Опять что-то говорит по-французски мне, причем, как мне кажется все как-то не очень по-доброму, осуждающее. Надоела уже и я ей:

— Да хватит уже, давай несите завтрак! Ну, мне яйцо, — говорю, — курица, петушок.

И ей как-то так показала двусмысленно на пальцах.

— Вот такое яйцо! Можно, давай уже!

Потом лежу, жду. Устала уже ждать. Стук в дверь.

— Входит она же, а за ней какой-то парень. Такой красивый, и смелый, как вошел так сразу же ко мне и руку целует. А я ей:

— А это кто?

— Бой!

— Вижу что бой, не надо, — говорю, — никакого боя! Неудобно мне, надо чтобы со мной была женщина, вумен! — Говорю ей, — потому, что мне надо помочь с косой.

— Давай мадам! — И еще так показала руками, мол, нужна дама с грудью такой.