Так и пошло, закрутился и наш конвейер. Они ведь к нам вроде бы на работу, как швеи на фабрику, а сами только и ждут, когда с пузом станут валяться на кровати и ждать следующей очереди на осеменение.

А все ведь знают! Знают, что тех эмбрионов на стволовые клетки, а потом на инъекции. Ведь все же, у кого бабки, так и присели на эти уколы! И колются, колются, хуже наркоманов! Те хоть за свою дурь не убивают никого живого, у них все больше по части химии да травы. А эти?

А теперь представь себе, где больше всего этого омоложения? Правильно! Там где самые бабки крутятся! Я тебе сто пудов даю, что тут в Париже только и делают, что эти самые эмбрионы перерабатывают и лепят эти самые препараты. А потом уже их под всякими умными называниями по всему Миру. Давайте, омолаживайтесь!

— А ты, кстати, не проходила такой курс? Уж больно ты классно выглядишь! И потом эта твоя коса! Она меня просто покорила! А хочешь, я все брошу ради тебя! А что? Я ведь так умею с девочкой, ты себе даже не представляешь, какая я могу быть ласковая и нежная и как я умею? И пальчиками и язычком так тебе…..

— Ну, вот что! Кто о чем, а гусары о бабах! Это что же тебе Чича такие указания дал? Разрешил тебе по полной программе со мной оторваться? А как же доченька? Она что же следом, как и ее мамка, как и она сама, как с ней поступали? Ты для нее ту же хочешь судьбу выбрать?

— Нет!!! — Почти взревела.

— Что значит, нет? Разве же Чича не для того сюда приехал, чтобы контракты заключить о поставках эмбрионов с вашей фабрики? Ты за кого меня принимаешь? Да я тебя и твоего Чича сдам полиции, как мафиози. И доченька твоя тут и останется, пока вы по здешним Бастилиям свои сексуальные заграничные университеты будете проходить. Ты этого хочешь? Говори, что вы задумали и почему Чича мне половину доли сразу же отгружает? А ну живо? А то я твою дочь не пожалею и тебя с ним….

— Ну что ты, что? Успокойся! Чича меня предупреждал, что ты напористая и чтобы я с тобой ухо востро держала, но ты превзошла все мои ожидания — бьешь по яйцам, по самым моим больным местам! Я же ведь тоже умею!

— О чем это ты? — Сразу же почувствовала за всеми ее словами неясную тревогу.

— Да очень все просто, красавица. Ты подписываешь контракт, и мы в долгу не останемся, как обещали, тебе перегоняем ежемесячно долю, да что там долю, половину от всех продаж. Как видишь, мы с Коленькой моим добрые, а ты что удумала и тут же в полицию…

Кстати, ты ничего не слышала о своей помощнице? Где это она с утра запропастилась? Они эти француженки такие изменчивые и говорят, что очень уж в сексе с нами женщинами нежные. Ты не находишь? Так что подумай о контракте, срок тебе мы даем три дня, а потом… Кто его знает, может из эмбрионов француженок самые лучшие инъекции получаются… Они ведь такие нежные и любвеобильные….

Она поднялась, легонько потрепала меня по плечу и поплыла в своем Гуччи, сексуально покачивая пышными бедрами, вызываю в окружающих желание, а мое к ней единственное желание — убить ее стерву, на месте и сразу же! И как таких невоспитанных монстров Земля носит?

И тут же, как кипятком, Мари у них!!! Это же ее слова о ней, как о невоспитанном монстре…

Первое что пришло на ум, надо немедленно обо всем поговорить с мужем.

— Ну да! Вот он обрадуется, чем это я тут занимаюсь. Ведь это же я сама, черт побери, влезла со своей темой, с этим чертовым пошивом… Ну кто, спрашивается, тянул меня за язык, с кем я связалась, с мафией? С русской и непобедимой мафией?

Представляю, чем они тут занимаются? Наверное девок наших эшелонами гонят на Запад, а тех кто не очень-то, тех на конвейер, на эмбрионы, кто выступает, того на запчасти! Ужас!

А я и правда испытывала ужас. Мысли все никак не могли успокоиться и скакали как ненормальные, особенно от того, что Мари наверняка уже где-то у них и они ее….

— Боже, Мари, девочка моя, видит бог не хотела я….

— Так вы говорите, что его зовут Николай Николаевич, а ее Мария Николаевна? — Это опять и в который уже раз расспрашивает меня инспектор.

Я понимаю, что ему пока что нечего мне сказать, но одно то, что я сразу же обратилась к нему, вселяет надежду, как он меня заверил. Ведь одно дело искать человека сразу же, а другое — спустя дни, месяцы.

— Некоторых, — он так и говорит, — ищут годами и представьте себе все равно находят! Это он меня подбадривает, догадываюсь я. Стали известны подробности последних часов из жизни Мари. Она как всегда уехала на велосипеде утром на рынок, помогая маме.

Велосипед тот нашли и даже привезли мне зачем-то на опознание. Я понимаю, что они стараются, тем более я сразу же им пообещала вознаграждение за ее освобождение в размере их годового оклада каждому. Пока даже не знаю, как все объяснить мужу, о таких тратах, но надеюсь, что он меня поймет.

— Он же ведь хороший! Хороший?

— Ну, да! И ты еще сомневаешься?

Несмотря на мои просьбы, в доме, где я обитаю, уже какой-то филиал полицейского управления. Повсюду снуют люди в форме и гражданские, они бесцеремонно разглядывают и приветствуют каждое мое появление к ним, пытаются о чем-то мне рассказать. На столе какая-то сложная аппаратура, которая должна вычислить место нахождения телефона, но звонка все еще не следует.

Уже истекают третьи сутки моих мытарств и тревог за Мари. Все попытки найти ее или какой-либо след Мари не увенчались успехом, и хоть инспектор по-прежнему бодро отвечает мне и приветствует спокойным взглядом, я все равно понимаю, что этот звонок — это наш единственный шанс.

Каким-то образом узнает пресса. Теперь вдобавок к полицейским перед домом столпились журналисты. Как только я выхожу или пытаюсь выйти из дома, мне тут же бросаются наперерез нахальные журналисты, кричат что-то, среди этих криков я с удивлением слышу русскую речь.

— Вы русский?

— Да!

— Вы из какой газеты?

— Видите ли, мадам… Со всех сторон просунуты микрофоны к нам, вспыхивают вспышки фотоаппаратов. — Я мадам уже второй день не могу передать Вам вот эти бумаги.

И сует мне в руки файл. Я под вспышки фотоаппаратов вытаскиваю и пробую читать, но текст, словно живой, прыгает перед глазами вместе со вспышками фотоаппаратов.

И я только успеваю ухватить, что это тот самый контракт, который я ждала получить поскорее все эти дни и освободить Мари, а вот и записка…

Трясущимися руками, прикрывая ее всем телом от журналистов, читаю:

«Прошу тебя, делай, что они говорят. Твоя М»

Подняла голову и вижу, как за спинами этих борзописцев по улице удаляется тот самый месье, что передал наконец-то мне этот файл с документами.

— Месье! Месье! Постойте, остановитесь! Я согласна! Ну, куда же Вы? Кому передать контракт? Когда отпустят Мари? — Кричу ему, а в лицо мне словно выстрелы вспышки фотоаппаратов: клац, клац, клац!!

Меня выручает инспектор, уводит меня в дом и пока я ему, рыдая навзрыд, говорю, он все понимает, что за этой шумихой мы теряем последнюю возможную нить для спасения Мари. Ведь ими потом просто будет указано место или мальчишка, который ловко и быстро передаст им подписанный мною контракт.

— А как же Мари? — Тревожно ему, своему инспектору.

— Теперь только ждать. Больше не остается ничего…

— Ждать? Как это ждать? Да они же за эти дни такое могут устроить с Мари?….

— Простите Мадам, но теперь только ждать и попытаться отследить вслед за бумагами.

— Ага! Опять прозевать, как этого месье?

— Нет, мадам, теперь им от нас не уйти.

— Это еще почему? Вы что же, за ними следом помчитесь как ведьма на метле?

— Вы мадам удивительно верно отметили. Именно так мадам, — говорит задумчиво, — следом и на метле… Так! Инспектор Жене, ко мне….

Потом я узнала, что с моей подсказки инспектор догадался и пометил документы изотопами, по этому следу полиция отследила, куда же в итоге попали эти документы.

А дальше я уже не знаю ничего, потому что мне становится очень плохо. Потом только помню все смутно: как помутилось в глазах, как меня переложили сначала на диван, а потом увезли в карете скорой помощи в госпиталь, где мне тут же какие-то уколы и прочее, прочее, отчего я уснула мертвецким сном…