Поглощённый этими мыслями, Володя не заметил, как навстречу ему выбежала сестра.

— В селе — каратели! Приехали на машинах, обыскивают каждый дом. А командиры — у нас… Их нужно немедленно увести к леснику.

— Они и теперь у нас? — всполошился Володя.

— Нет, я их успела, вывести. Но это совсем рядом с домом, стоит немцам начать прочёсывать окрестности…

— Так чего же мы стоим!

Не заходя в село, брат и сестра кружным путём поспешили к опушке. Под густым кустом орешника лежал пожилой мужчина в ватнике, из-под которого выглядывала командирская гимнастёрка. Голова у пожилого была перевязана грязным бинтом. Второй был помоложе, в одной форме, хотя по ночам уже было холодно. Он встретил их с пистолетом в руке и, лишь узнав Сашу, облегчённо вздохнул.

— Спасибо, девушка, — сказал он, — за молоко. Ему теперь легче. Пожилой открыл глаза и попытался встать. Товарищ помог ему.

— Нужно уходить? — спросил он у Саши.

— Да, каратели близко…

Шли долго. Раненый командир часто отдыхал. Извинялся, что доставляет столько забот.

Володя изо всех сил помогал ему идти, подставляя своё плечо.

— Где-то горит, — вдруг насторожился командир.

— Точно, горит, — подтвердил Володя.

— Наверное, лесник хату топит, — предположила Саша.

— Не похоже… Дым злой, глаза ест, — не согласился командир.

Когда они добрались до хутора, дом лесника догорал.

— Каратели, — только и промолвила Саша.

…Они возвратились в Соловьяновку спустя два дня. Мамы не было, она ушла на лесоучасток — так назывался рабочий посёлок в лесу. Саша слегла — простудилась во время ночёвки на сожжённом хуторе. Уже больная, она всё-таки провожала командиров до соседнего села, в котором их ждали проводники-комсомольцы.

Вскоре у Саши поднялась температура, начался бред. Володя опасался за её жизнь и решил сходить к матери на лесоучасток.

Чтобы выиграть время, он пошёл через лес напрямик. Ориентировался Володя легко, потому что с детства знал тут каждое деревце. А темнота и непогода не пугали его — в лесу он всегда чувствовал себя уверенно.

…На подходе к посёлку Володю перехватил знакомый бухгалтер — до войны он работал вместе с Сашей. Вид у пего был ужасный: без шапки в пальто, наброшенном прямо поверх нижней рубахи. От холода и волнения бухгалтер едва мог говорить.

— Туда нельзя, Володя… Там каратели… Всё сожгли, многих расстреляли… Мамы у вас больше нет, Володя…

Когда в клетнянских лесах появились первые отряды соединения Фёдорова, Володя сказал окрепшей сестре, что уйдёт к партизанам:

— Мне надоело наблюдать за фашистами! Я хочу бить их!

— Ты думаешь, мне легко делать вид, что я смирилась с новой властью? Наша задача — разведка.

Трудно сказать, чем бы закончился разговор, не появись Геннадий Андреевич Мусиенко. Он поздоровался с Володей за руку. Снял телогрейку, аккуратно повесил её на гвоздь в прихожей. Саша вытащила из печи тёплые щи и налила до краёв глубокую миску. Мусиенко жадно ел и не переставал говорить.

— Сегодня километров сорок уже намотал. Увязались за мной полицаи, пришлось крюк дать. Думал, не дойду до вас. Рассказывай, Сашок, как у вас в селе. Полицаи помнят, что поблизости партизаны?

— Держатся нагло, уверены в своей силе, — сказала Саша.

— Ну, ничего. Скоро они иначе запоют. Ваша задача сейчас — не упустить ничего важного. А важно всё: сколько их и когда меняют караулы, где ночуют и куда ходят за самогоном, как часто наезжают немцы.

— А Володя вот в лес собрался, к вам…

— Правду сестра говорит? — не поверил Мусиенко.

— Правда. Считать и Саша сумеет. Я хочу воевать с фашистами! — Володя был настроен воинственно. Мусиенко почувствовал это. Помолчал, обдумывая, как лучше возразить.

— Ну, что же Володя, законное желание у тебя.

— А я о чём ей толкую! — обрадовался парнишка.

— Теперь представь такое положение. Ты, твои товарищи, Саша, словом, все, кого мы считаем нашими ушами и глазами в стане врага, уйдут в лес. Готовим мы очередную операцию, ну, скажем, получили задание разгромить управу и комендатуру в селе Соловьяновка. Проверили оружие, построились и отправились на задание. Подошли к селу, развернулись в цепь. Где находятся опорные пункты, мы не знаем. Когда меняются часовые — тоже. Сколько вообще против нас немцев и полицаев — не имеет понятия. Пошли в атаку. А нас из пулемётов встретили! Так встретили, что в живых никого не осталось. И всё почему? Да потому, что такие, как Болодя Казначеев, делают лишь то, что им захочется!

Как ни горько было Володе отказываться от задуманного, но он согласился — прав, тысячу раз прав Мусиенко.

— Завтра, Володя, пойдёшь в Берёзовку. Там немцы что-то затевают, а сведений мы не имеем. Двое разведчиков оттуда не вернулись. Учти это…

В ту ночь Володя спал плохо, его мучили тревожные сны. Забылся перед самым рассветом. А когда Саша растолкала его, Мусиенко уже не было.

— Геннадий Андреевич предупредил, чтобы ты был осторожен, ты сирота, ходишь по сёлам, побираешься, кормишься подаянием.

Володя молча кивал головой. Память у него была цепкая, лёгкая. Он ещё в школе, бывало, прослушает объяснение учительницы на уроке и дома даже не заглядывает в учебник. Поэтому ему легко было запомнить, куда и к кому обращаться в Берёзовке за помощью.

— Будь осторожен, Володя, — попросила Саша и обняла брата.

— И я с тобой, — запросился Толя.

Толя был на три года младше Володи, ему шёл одиннадцатый год, но он уже ходил на встречи со связными и партизанскими разведчиками.

— Ты тут Саше помогай, Толя, — сказал Володя брату. — Ты — резерв главного командования!

— Сам ты резерв, — обиделся брат.

Володе повезло. По дороге его догнала подвода. Пожилой возница придержал коня.

— Садись, подвезу. Тебе куда?

— Всё равно, — ответил Володя. — Лишь бы к ночи в село попасть…

Больше возница ни о чём не спрашивал. Иногда лишь покрикивал на лошадь и помахивал в воздухе кнутом. Телега катила по большаку, подпрыгивала на выбоинах да рытвинах. Зарядил нудный осенний дождь. Возница накинул на Володю толстую домотканную дерюгу. Володя согрелся и задремал.

На развилке Володя попросил остановить и сказал, что, пожалуй, зайдёт в Берёзовку. Когда-то жили там родственники матери, может, примут.

— Возьми, хлопец, — сказал возница и сунул Володе кусок чёрного хлеба

— Спасибо, дядя! — поблагодарил Володя.

Хлеб он съел по дороге. Когда входил в соло, опускались сумерки. Холодный ветер продувал насквозь его старенькое пальтишко. В воздухе кружились редкие снежинки. Улица, по которой он шёл, словно вымерла — ни души. Кое-где на домах сохранились таблички. В этом большом селе Володя никогда не бывал, но от расспросов осмотрительно удержался. Неприветливо чернели тёмные окошки. Ноги скользили в размокшей глине. В центре села размещалась управа — каменный добротный дом с намокшим фашистским флагом. Часовой торчал у крыльца. В окнах мелькали какие-то фигуры. Заглядевшись, Володя едва не наткнулся на патруль, но в последний момент успел юркнуть в чей-то двор. Он укрылся за сараем. Двое полицаев с винтовками не спеша прошли мимо.

Нужно было найти семьдесят первый номер. На доме, во дворе которого он спрятался, виднелся написанный прямо на бревенчатой стене номер «36».

«Значит, семьдесят один — на противоположной стороне. Вот только в какую сторону — вправо или влево от управы?»

Прижимаясь к заборам, Володя разведал обходы опасного места. Обрадованно вздохнул, когда уяснил, что мимо управы ему пробираться не понадобится.

Но там, где должен был стоять указанный Мусиенко дом, он увидел старое пепелище.

«Что же теперь делать?» — растерялся Володя. Надвигалась ночь, снег усиливался. «Заберусь к кому-нибудь на сеновал или в сарай», — решил Володя.

Осмотревшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, медленно побрёл по улице. Он приглядывался, где получше можно укрыться. Конечно, проще всего было постучать в первые же двери и попроситься переночевать. А вдруг нарвёшься на полицаев? Нет, он не мог рисковать: задание должно быть выполнено.