— Вижу, снимаете вы, Яков Борисович, все подряд, — сказал мне один партизан. — Только кому это будет интересно?

— Людям, — отвечал я. — Вот закончится война, станем мы жить снова свободно, красиво и будем вспоминать боевых товарищей.

Покачал головой партизан и рассмеялся: «Что, и этого мальца тоже будем вспоминать?»— и указал рукой на мальчика, торопливо доедавшего краюху чёрного хлеба.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Любичев, Николай…

— Сфотографировать тебя хочу, Коля. По возражаешь?

— Если нужно…

— Нужно, Коля. Чтоб через много-много лет, когда на земле и следа от войны не останется, мальчишки и девчонки увидели — вот каким был партизан Николай Любичев.

На Украину шестиклассник Коля Любичев приехал из Омской области — к деду в село. Тут, в селе Хромное, и застала его война. Оккупанты устанавливали «новый порядок»: жгли дома мирных жителей, уничтожали коммунистов и комсомольцев, всех, кто не хотел мириться с захватчиками.

Дед собрался в лес.

— А ты, Коля, погоди, — сказал старик на прощание. — Не всем в лесу скрываться, нужно, чтобы кто-то и здесь за немцем присматривал да нам, партизанам, докладывал.

Дед и внук обнялись на пороге разом опустевшего дома. Старик закинул за плечи охотничью берданку, с ней он раньше на зайцев да лис ходил, и скрылся в вечерней мгле. Вскоре немцы и полицаи почувствовали на себе удары народных мстителей отряда имени Кирова. Партизаны нападали внезапно. Соберут фашисты обоз с продовольствием для Германии, а партизаны перебьют охрану, часть хлеба себе заберут, остальное раздают мирным жителям. Задумают фашисты карательную экспедицию, стянут силы, засекретят день наступления — и снова ничего не получается у них. Партизаны или успеют покинуть стоянку, или упредят врага и дерзким ночным нападением разгромят карателей. Понимали немцы, что есть у лесных воинов по сёлам да хуторам глаза и уши — связные, разведчики. Охотились за ними люто. Облавы, обыски, аресты. По деревням чернели виселицы.

Как-то Коля возвращался домой из рейда по району. В памяти мальчика хранились ценные сведения о численности вражеских гарнизонов, о расположении огневых точек. Нёс Коля и донесение из соседнего отряда в отряд имени Кирова. Не знал он, что было зашифровано на крошечном кусочке тетрадного листка, но твёрдо помнил, что он должен попасть прямо в руки Алексея Фёдоровича Фёдорова и пи при каких обстоятельствах не должен достаться немцам.

За плечами у него болталась старенькая котомка, где лежали десяток картофелин, две луковицы и краюха хлеба, — всё, что Коля добыл себе на жизнь. Записку он засунул в прореху па перчатке — между кожей и подкладкой. Перчатки достались ему от деда и были настолько старые, что на них не позарился бы даже самый жадный полицай. Вечерело, пуржило, и Коля спешил добраться домой. Правда, давно там не топлено и, наверное, холодно, как на улице. «Дрова оставались с прошлого раза, — вспомнил Коля. — Растоплю печку и сварю две… нет, три картошки «в мундирах». Соль спрятана за ведром с водой». В предвкушении пира Коля зашагал быстрее, чтобы ещё дотемна миновать зону патрулей.

— Стой! — раздался грозный окрик.

Коля хотел было юркнуть в первый попавшийся двор и сбежать огородами, но полицейский загородил ему дорогу.

— Иди сюда! — велел он ему.

Коля узнал его. Ещё бы! Начальник полиции слишком хорошо был знаком всякому, чтоб ошибиться. Это был краснорожий, длиннорукий двухметровый детина.

— Кто, куда и откуда?

Коля привычно начал излагать историю, что мама умерла, а отец как ушёл на призывной пункт в начале войны, так больше о нём ничего и не слышно. Закончил рассказ тем, что развязал котомку и показал нехитрый харч, выпрошенный в разных сёлах.

— Двигай с нами! — приказал краснорожий.

Начальник, забравший котомку, шагал первым, за ним семенил арестованный мальчишка, а замыкали шествие двое полицаев с винтовками наперевес.

«Как же быть с запиской? — мучительно соображал Коля. — Если начну вытаскивать сейчас, заметят и отберут. Потерять рукавицу?» Но Коля тут же отбросил эту мысль: идущие за ним полицаи внимательно наблюдают за каждым его движением. Не знал Коля, что полицаи были напуганы недавним случаем в соседнем селе. Там тоже остановили подростка, хотели его обыскать, а он вынул гранату из-за пазухи — и в полицаев…

В просторной избе было жарко натоплено. Полицаи — кто спал на нарах, кто сидел за столом и чистил оружие — при виде начальника полиции повскакивали на ноги. Тот подержал их некоторое время в напряжении и, удовлетворённый, коротко бросил: «Вольно, хлопцы».

Став посреди комнаты, начальник приказал Коле раздеться. Мальчик снял ватник, шапку, рукавицы бросил небрежно на пол и принялся стаскивать сапоги. Он стоял перед полицаями босиком, а те выворачивали карманы, прощупывали швы. Если возникало подозрение, отрывали подкладку. Когда начальник полиции взял в руки рукавицы, ни один мускул на лице Коли не дрогнул. «Ищи-ищи, — ухмыльнулся про себя Коля, — записочку я ещё в коридоре успел сжевать…»

Начальник полиции вывернул рукавицу наизнанку, оторвал подкладку, осмотрел внимательно и, ничего не обнаружив, швырнул на пол.

Коле было до слёз обидно, что он не доставил донесение, но за главное он был спокоен — враги уже не узнают партизанскую тайну.

— С кем живёшь, малец? — с трудом скрывая разочарование, спросил начальник. Он изо всех сил хотел казаться добрым, даже улыбнулся, но лицо его стало ещё багровее и угрюмее.

— Один…

— Давно один?

— Считай, полгода. Как дедушка умер…

— Ну, лады… Переночуешь здесь. А утром мы все твои побасёнки проверим. Гляди, если сбрехал…

Утром Колю отпустили. Возвращался он домой, а из головы не шла мысль — что это начальник полиции такой приветливый стал, когда отпускал — даже кусок хлеба с салом на дорогу дал. Никак не мог понять этого Коля. Не похоже это на него, ведь люди одного взгляда его боятся. Но так и не разгадал Коля эту загадку.

Дома было холодно, как в леднике. Дрова никак не хотели разгораться. Коля дул на них, даже в глазах красно стало, но печку так и не удалось растопить. Последние две спички, которые он бережно хранил завёрнутыми в тряпицу, сгорели без пользы. «Пойду к соседям, возьму у них уголёк и разожгу», — решил Коля. Но прежде чем выйти из хаты, выглянул осторожно из окна. И заметил полицая в шинели, прятавшегося за сараем. «Ага, так вот оно в чём дело! — догадался Коля. — Хотят выследить, куда я пойду и с кем встречусь!»

Из дома он выбрался через окно, которое выходило на огород, потом кустами да буераками кинулся в лес.

В отряде Колю Любичева сначала определили развозчиком продуктов по отрядам, а чуть позже, после выхода из окружения в злынковских лесах, перевели во взвод боепитания. Взводом командовал Анатолий Сергеевич Киселёв, человек мужественный и добрый. Это он первым подал мысль, когда каратели стали преследовать соединение Фёдорова, отправить всех подростков на Большую землю. В число их попал и Коля Любичев. Как ни просился Коля, как ни доказывал, что у него ещё не сведены свои счёты с фашистами, командир был неумолим.

Но не улетел в тыл Любичев. Посидев два дня на партизанском аэродроме, сбежал в отряд. И прямиком к начальнику штаба Рванову.

— Разрешите остаться, товарищ начальник штаба, — обратился он.

— Почему?

— Хочу участвовать в окончательном разгроме немецко-фашистских захватчиков! — бодро выпалил Любичев. Потом добавил просительно:

— Поймите, не могу я учиться в такое время…

— Ладно, иди. Доложи Киселёву, что я разрешил остаться!

Из Крюковки, районного центра Черниговской области, в соединение А. Ф. Фёдорова пробрался связной. Его сообщение потрясло даже бывалых партизан: в тюрьме каратели держат около девяноста арестованных, им грозит казнь. На минувшей неделе более ста советских граждан было расстреляно «за связь с партизанами», как значилось в приказе коменданта. Жизнь остальных заключённых находилась в смертельной опасности. Среди арестованных немало семей партизан, были там жена и дети командира взвода Феодосия Ступака, бывшего председателя Тихоновичского колхоза.