Когда Кэйд наконец взглянул на часы, то обнаружил, что уже глубокая ночь. Он поднялся, чтобы уходить.

— У меня есть несколько свободных дней, — сказал он. — А как у вас со временем? Могли бы мы встретиться где-нибудь завтра? Может быть за город выехали…

Она посмотрела на пачку рисунков с моделями одежды на большом столе у окна.

— Не могу. Так бы хотелось куда-нибудь съездить, но только не завтра. А вы можете придти завтра вечером поужинать. Вас это устраивает?

— Очень даже. Хорошо. Мы можем сходить куда-нибудь. Я знаю хорошее место…

Она улыбнулась.

— Вы боитесь моих кулинарных опытов?

Вдруг он вспомнил Хуану. Викки заметила мимолетное выражение страдания, отразившееся на его лице и сразу же отреагировала:

— Ну, тогда пойдем в ресторан. Мне там нравится.

— Да нет, я как раз предпочел бы придти к вам. Здесь лучше.

В последующие десять дней он проводил каждый вечер у нее.

После четвертого вечера, после того, как он рассказал ей о Хуане, о своем алкоголизме, о кошмарных неделях, проведенных в индейской хижине в полном безразличии к тому — жив он или мертв, он вдруг осознал, что влюбился в нее. Он был достаточно осторожен, чтобы не говорить ей об этом, хотя почувствовал, что она тоже в него влюбилась. Призрак Хуаны все еще был слишком близок и опасен. Кэйд боялся начать нечто такое, что снова разлетится в прах, как разлетелся в прах весь период его жизни с Хуаной.

Он с радостью поехал в командировку вместе в Бурдиком в Париж. Стоял май, и Бурдик считал, что они сделают хороший материал о нашествии американских туристов в Париж. Кэйд был согласен. Ему нужно было "переключиться", чтобы подумать о будущем.

В Париже Кэйд, наконец, принял решение. Он разведется.

Не посвящая в свои планы Бурдика, он посоветовался с юристом по бракоразводным процессам. Тот ему сообщил, что трудностей не будет. В Мексике развод оформлялся быстро и легко: ему нужно будет слетать в Мехико на неделю-другую. Юрист дал ему адрес американского представителя в Мексике, который, по его словам, все сделает, как нужно.

Кэйд сказал Мэтисону, что по личным обстоятельствам берет двухнедельный отпуск. Мэтисон не возражал: у него было полно материалов, подготовленных Кэйдом для публикаций.

Бурдику Кэйд сказал, что отправляется в Мехико, чтобы оформить развод. Бурдик пожелал ему удачи.

На следующее утро Кэйд вылетел в Мехико.

Кэйд пересек главный вестибюль отеля "Прадо", где большая толпа американских туристов осматривала настенную живопись — огромную картину Риверы "Воскресный полуденный сон".

Он пообедал в одиночестве в гриль-баре и теперь не знал, куда себя девать. Было воскресенье. Последние три дня он провел с мексиканскими юристами, которые с готовностью заявляли, что никаких проблем с разводом не будет, но при этом настаивали, чтобы он консультировался с ними почаще, подписывал какие-то бумаги, проверял и перепроверял очевидные свидетельства о похождениях Хуаны, которые ему надоели до тошноты.

Он подошел к книжному киоску купить какое-нибудь чтиво, собираясь до заката посидеть в саду Аламеда.

— Сеньор Кэйд!

Он обернулся и увидел улыбающееся лицо Адольфо Крила. Груз одиночества, лежавший камнем на душе, вмиг улетучился. Увидеть вновь этого толстого мексиканца, который стал для него таким замечательным другом, — большей радости Кэйд не мог себе и представить. Пожимая ему руку, он ощутил угрызения совести за то, что не разыскал мексиканца раньше, и знал почему: слишком близок Крил к его прошлому. Но теперь, когда они были вместе, это уже не имело значения. Кэйд был рад от души.

— Какой счастливый момент в моей жизни, сеньор, — сказал Крил, и глаза его увлажнились от избытка чувств. — Я и не подозревал, что вы здесь. И выглядите прекрасно, сеньор Кэйд! Я так счастлив! Так счастлив!

— Я тоже, дорогой мой человек, — сказал Кэйд. — Пошли в бар, возьмем чего-нибудь и потолкуем. У тебя время есть?

— Конечно! — Крил последовал за Кэйдом в слабо освещенный бар. — Я даже не спрашиваю, как у вас дела. Знаю, что все отлично. Видел вашу великолепную работу в "Сан". Простите меня, глупого и необразованного человека, но ваши снимки задевают меня за живое.

Кэйд был рад, что в баре темно. Он стиснул толстую руку Крила, и они сели к столу бок о бок. Себе он заказал кока-колы, а Крилу кофе. Только теперь он смог, наконец, сказать ему:

— Адольфо, ради бога, хватит называть меня сеньором Кэйдом. Я считаю тебя лучшим другом в своей жизни, и давай переходи на ты. Называй меня просто Вэл и брось эти разговоры о глупости и необразованности.

Крил просиял от удовольствия.

— Хорошо. Скажи мне, зачем ты приехал?

Кэйд не колеблясь, поведал ему:

— Приехал получить развод. Видимо, я тогда с ума спятил, спутавшись с этой женщиной. Сейчас в моей жизни появился смысл, и я хочу освободиться от нее.

— Я понимаю, — сказал Крил, бросая три кусочка сахара в кофе. — Хуана не для тебя. У нее роковая судьба. Единственное, что ее интересует, это плоть и деньги. Она заражена этим.

Кэйд болтал кубики льда в бокале.

— А что с ней стало? — спросил он.

— Она здесь, — ответил Крил.

— С Диасом?

— Нет. Когда они вернулись из Испании, все было кончено. Как раз сегодня я пойду смотреть, видимо, последний бой Педро Диаса.

Кэйд смотрел с удивлением:

— Что ты имеешь в виду… Его последний бой?

— Он превратился в развалину. Да, я знаю, из-за него ты был зверски избит. Он был наглый, жестокий и злобный человек, но у него была отвага. Она отняла это у него, и теперь он владеет только мастерством. Но мастерство без отваги ничего не стоит. Тебе стало бы жаль, если бы ты увидел его. Вчера в него кидали бутылки. В прошлую субботу его освистали. А сегодня..

Крил развел толстыми руками и тяжело уронил их на колени.

— Но почему, Адольфо?

Толстый мексиканец внимательно посмотрел на него и отвернулся.

— Ты помнишь одну индейскую лачугу? И спрашиваешь еще почему?

Кэйд поморщился.

— Какими же дураками мы, мужчины, бываем порой, правда?

— Пожалуй, верно. Она привораживает…

— И как она сейчас?

— Живет в том самом доме, который ты когда-то арендовал в парке Чапультепек. В настоящее время свободна. Диас сделал ей множество ценных подарков. Каждый вечер она проводит в ночном клубе Сан-Пабло, где бывают богатые американцы. А в общем, свою жизнь она устраивает хорошо. Даже очень.

Кэйд постарался прогнать прочь ее образ.

— А могу я пойти с тобой, Адольфо? Хотелось бы посмотреть на Диаса.

— Твое желание мне понятно. Пойти можно: свободных мест будет полно. Нынче на Диаса ходят только те, кто ожидает трагедии. Знаешь, как грифы слетаются.

— И ты среди таких?

— Понимаешь, это для меня конец главы, — сказал Крил, пожимая плечами. — Часть своей жизни я жил вами — тобой, ей, Диасом. А потом, ведь из-за него я лишился колес на машине. Мы, мексиканцы, помним такие мелочи. Да, возможно, я один из таких грифов, но когда что-нибудь начинается, я хочу видеть также и конец.

В 16.20 они шли по узкому проходу к своим местам вдоль красной ограды, опоясывавшей арену. Свободных мест, как и говорил Крил, было много, но и народу тоже было все-таки более, чем достаточно.

Внизу, в нескольких метрах от них, Кэйд увидел оруженосцев. Легко узнал Реджино Франоко в белой рубашке с пышными рукавами и в розовых панталонах. Он точил шпагу привычными ловкими движениями, на лице его застыло угрюмое выражение.

Заметив, что Кэйд наблюдает за ним, Крил сказал:

— Да, он по-прежнему с Диасом. Один из немногих верных друзей. Когда в Диаса швыряли бутылками, он плакал.

На противоположной стороне арены под прямыми лучами солнца они строились в колонну.

Кэйд узнал Диаса, одетого в черный костюм с серебряным отливом. Он стоял в ожидании, справа и слева от него по матадору — оба пожилые и толстые, один из них лысый. За ними выстроились пикадоры на конях.