Третьи считают, что Катастрофа – это современное жертвоприношение Ицхака, которое Бог потребовал от отца его Авраама. Этому испытанию Всевышний подверг Свой народ; каждый убитый является праведником, ибо отдал жизнь ради освящения Имени Всевышнего – "аль кидуш га- Шем". И приводят в пример рабби Иехезкеля, который вышел навстречу карателям в молитвенном облачении и произнес перед смертью: "Теперь я удостоился права на "кидуш га-Шем", теперь я готов". И если убийцы своей жестокостью отрицали существование Всевышнего, то жертвы своей святостью утверждали Его величие.

Четвертые не берутся обсуждать эту тему; они не желают определять свое отношение к обреченным, сумевшим сохранить веру во Всевышнего в лагерях смерти или потерявшим ее на краю могильного рва. Они считают их решения одинаково священными и возглашают: "Как могу я сомневаться в Боге, если те, в лагере, не сомневались? И как можно еще верить в Бога, если там, в газовой камере, они теряли веру?"

Пятые отрицают существование Всевышнего: "Бог не мог бы допустить Освенцима", но с ними спорят прошедшие через лагеря уничтожения: "Бог был и там. Он страдал вместе с жертвами". И цитируют слова многострадального Иова: "Неужели доброе примем мы от Бога, а злое не примем?.. Путь Он убьет меня – на Него надеюсь…"

Есть и такие, что запрещают задавать этот вопрос: где был Бог? Они говорят: "Весь вопрос в том: "Где был человек?" Где были люди, когда крики тех, кого пытали и мучили, не находили ответа? Где был человек, когда миллионы загружались в вагоны для скота за единственное преступление родиться евреем? Спрашивать: "Где был Бог?" – значит освобождать людей от их ответственности…"

"Я хочу вызвать на суд цивилизацию, для которой человек так мало значит. Но вызывать на суд Бога? За что Его судить? За то, что Он дал человеку способность выбирать между добром и злом?.. "

И наконец, невозможно обойти тот факт, что Катастрофа предшествовала образованию государства Израиль. В этом усматривают подтверждение союза Создателя с избранным Им народом, указанный свыше путь к сохранению, более того, непременный долг еврейского народа – выжить после неисчислимых потерь. "Государство появилось как раз в тот момент, когда, казалось, уже ничто не могло спасти народ от уничтожения. Оно – наша спасительная нить, связывающая нас с будущим… Возникновение Израиля – есть акт возрождения жизни, и в этом религиозное значение этого события… После Катастрофы само существование евреев становится великим утверждением веры".

Катастрофа явилась завершением многовекового изгнания, создание государства стало началом нового исхода, и в подтверждение этого исследователи приводят строки из Книги пророка Исайи: "На малое мгновение оставил Я тебя и с милосердием великим соберу тебя. В пылу гнева сокрыл Я на мгновение лицо Свое от тебя, и милостью вечной помилую тебя, – сказал Избавитель твой, Господь".

5

Раввин Э. Беркович (из книги "Вера после Катастрофы"):

"Вопрос должен стоять так: у кого больше прав судить об этом? У того, кто перенес ад гетто и концентрационных лагерей, гибель родных и друзей в газовых камерах, или же у того, кто читал, слышал о Катастрофе, возможно, даже переживал ее в своем воображении?..

Да, многие в то время потеряли веру. Я их понимаю. Они попали в ад похуже ада Данте. Думаю, что и Сам Бог их понимает и не ставит им это в вину…

Я преклоняюсь перед памятью "кдошим" – святых, которые шли в газовые камеры с "ани маамин!" ("я верю!") на устах. И я преклоняюсь перед святой памятью тех, кто шел в газовые камеры без веры, ибо то, что им пришлось пережить, было выше человеческих сил. Они не могли больше верить… В сущности, мне легче понять, почему люди теряли веру в концентрационных лагерях, чем то, почему они ее сохраняли. Сохранение веры в таких условиях – сверхчеловеческий поступок, утрата – человеческий. Я всего лишь человек, мне ближе человеческое, а не сверхчеловеческое. Вера свята, но и неверие и восстание против веры в нацистском аду святы…

Мы не были на месте Иова и не смеем отвечать так, как он отвечал Богу. Мы должны верить, поскольку наш брат Иов верил, и мы должны недоумевать, поскольку Иов недоумевал. Такая ситуация сложилась после Катастрофы. Только так мы можем подойти к правильному ответу, если он вообще имеется. Только так мы можем пробить брешь в стене нашего непонимания, не оскверняя святую веру или святую утрату веры в аду Катастрофы. А если брешь пробить не удастся, то единственное честное решение – остаться по эту сторону стены…"

И далее: "Мы не пытаемся оправдать Всевышнего и то, как Он поступил с Израилем. Мы хотим понять, можем ли мы осмысленно верить, несмотря на ужасное молчание Бога во время Катастрофы…"

Моше Флинкеру из Бельгии было тринадцать лет, когда началась Вторая мировая война. Он записывал в дневнике: "Наши бедствия уже намного превышают наши прегрешения. Какие намерения могут быть у Всевышнего, когда Он не предотвращает такие страшные беды?.." – "Две тысячи лет мы рожали детей, обреченных на страдания. Господь, Бог наш, неужели еще недостаточно?.. Неужели Ты забудешь нас, Бог Израиля? Сжалься, сжалься, Боже, над Своим народом, не медли, не жди, ведь еще немного – и будет поздно…"

Моше погиб в Освенциме, но в его дневнике осталось свидетельство глубокой веры, а для кого-то и ответ на вопрос, над которым безуспешно бьются мыслители: где был Бог во время Катастрофы? "Я никогда не перестану надеяться, – написал Моше. – Ибо как только перестану надеяться, я перестану существовать…" В его дневнике сохранилось стихотворение – и вот оно:

Будь евреем, когда уходишь,

будь евреем, когда приходишь,

Будь евреем, когда встаешь,

будь евреем, когда садишься,

Будь евреем, когда идешь,

будь евреем, когда стоишь,

Будь евреем, когда думаешь,

будь евреем, когда работаешь,

Будь евреем, когда бедствуешь,

будь евреем, когда радуешься,

Будь евреем, когда говоришь,

будь евреем, когда молчишь…

Будь евреем, когда живешь,

будь евреем, когда умираешь,

Будь евреем на небе,

будь евреем за земле, –

Евреем ты родился,

евреем ты умрешь.

***

Гетто Каунаса: "Отец молился дома. Он делал это ежедневно… За всё время пребывания в гетто он не возроптал на Всевышнего. Но я – я роптала. Я искала Всевышнего, но не могла Его найти. Где была в то время Его справедливость?.. Возможно, я потеряла веру, когда мой отец был расстрелян. Как я могла верить во Всевышнего, Который допустил, чтобы убили доброго, искренне религиозного человека только за то, что он попытался спасти ни в чем не повинных детей?.."

***

Э. Л. Факенхейм, раввин и философ: "Нам следует ввести в закон еще одну заповедь. Она должна гласить так: "Не дай Гитлеру посмертных побед". Это значит: мы не только должны бороться за жизнь своего народа и помнить о случившемся; наш долг также – не позволить Гитлеру уже после его гибели возобладать над нашими душами, не позволить ему убить в нас веру во Всевышнего".

***

Раввин И. Кемельман: "Если бы каждая еврейская чета "усыновила" душу замученного малыша, произведя на свет на одного ребенка больше, чем планировалось, это было бы самым подходящим памятником полутора миллионам еврейских детей, погибших в Катастрофе… и одновременно громадным вкладом в дело выживания еврейского народа.

В библейской истории о Каине и Авеле рассказывается, что Адам и Ева не могли успокоиться после убийства своего сына, пока не родили другого сына взамен Авеля. Так же и мы, евреи, не сможем утешиться и обрести душевный покой, пока не произведем на свет еще полтора миллиона детей вместо тех, кто был истреблен в жестокую ночь Катастрофы".