У всех этих многочисленных и безвестных людей были разные обязанности, роль их была неоднозначна – от малых винтиков до основным деталей сложного механизма, но все они работали четко, аккуратно, добросовестно на благо хорошо отлаженной машины истребления. И все они, как правило, доказывали после войны, что были лишь послушными исполнителями приказов. А. Эйнштейн: "Не раз в моей жизни я говорил‚ что возможности познания безграничны‚ и безгранично то‚ что мы должны узнать. Сейчас я думаю о том‚ что у низости и жестокости тоже нет границ..."

А. Эйхман, из показаний на допросе в Израиле: "Я был всего лишь верным, аккуратным, корректным, прилежным исполнителем. Был вдохновлен чувствами к своей родине, имел честь принадлежать к СС и служить в Главном управлении имперской безопасности… Всю свою жизнь я привык повиноваться… И что дало бы мне неповиновение? И кому пошло бы оно на пользу?.."

Одни отдавали приказы об уничтожении, но сами не стреляли. Другие планировали графики железнодорожных перевозок, но сами не заталкивали обреченных в вагоны. Третьи стояли за чертежными досками и решали чисто технические задачи – как спроектировать крематорий или газовую камеру с наилучшей эффективностью, но им не приходилось открывать краны для подачи газа.

Перечень можно продолжить – вплоть до почтальонов, булочников, зеленщиков, мясников, садовников, которые поставляли почту и продукты в лагеря для охранников, обеспечивали их разными бытовыми удобствами, высаживали там цветы и подстригали газоны, а после войны каждый из них заявил, что лично он даже не догадывался о массовом уничтожении людей в том лагере. Сюда же следует добавить служащих железнодорожных станций, стрелочников, машинистов паровозов, смазчиков колесных букс и сцепщиков вагонов, в которых люди задыхались в невероятной тесноте, из которых доносились крики, стоны, хрипы, сдавленные просьбы о глотке воды, – они тоже ничего не знали, не слышали? А жители окрестных городов, мимо которых провозили и прогоняли колонны живых скелетов? А женщины, любящие жены – опора и поддержка мужей, занятых важными (и не очень важными) делами на благо рейха? А девушки, милые девушки, толпами, шеренгами встречавшие фюрера, – восторг на их лицах, самозабвение, слезы радости, вплоть до обмороков, истерик, а то и полного сексуального удовлетворения при виде своего кумира?

Среди множества исполнителей "окончательного решения еврейского вопроса" встречалось немало садистов, которым доставляли наслаждение причиняемые ими страдания. Но сотни тысяч неприметных участников массового преступления являлись самыми обычными людьми, которые ходили на работу, получали зарплату, откладывали сбережения в банке, пили пиво с друзьями, спали со своими женами, баловали детей, почитали родителей, отдыхали после дневных трудов (или после расстрелов), а их жены, должно быть, говорили: "Тише, дети. Папа устал на работе…" Эти люди, возможно, не оказались бы убийцами или пособниками убийц, если бы годы их жизни пришлись на иные времена, а это и является самым страшным уроком Катастрофы – те зерна зла, которые дремлют в человеке и ждут своего часа, ждут своего фюрера, чтобы вырваться наружу.

А. Миллер, американский писатель: "Беда как раз в том, что они люди…"

5

Немецкие солдаты-резервисты, непригодные для боевых действий, призывались в полицейские батальоны; они охраняли гетто и рабочие лагеря, участвовали в карательных акциях, сопровождали "марши смерти", расстреливая отстающих и обессиленных.

Один лишь пример. 101-й резервный полицейский батальон. Солдаты – в основном немолодые рабочие, семейные, малообразованные, аполитичные. Перед первой карательной акцией командир батальона сообщил им, что придется расстреливать не только мужчин, но также женщин и детей, и предложил тем, кто не способен на это, выйти вперед, – их переведут на другие работы. Из 500 солдат и офицеров отказались расстреливать 12 человек, остальные послушно исполнили приказ. Это случилось в Польше, в местечке под Люблином, где солдаты этого батальона убили за один день 1200 евреев. Как показал один из них после войны: "Когда мы возвращались, у некоторых мундиры были забрызганы мозгами и кровью евреев; все мы над ними потешались". 101-й резервный батальон участвовал затем в расстреле десятков тысяч польских евреев; один из солдат сообщил впоследствии: "За эти два года не было дня, чтобы каждый из нас не убил хотя бы одного еврея".

Таких полицейских батальонов было немало, их состав обновлялся время от времени, взамен отслуживших свой срок присылали новых резервистов – можно предположить, что через эти батальоны прошли сотни тысяч немцев. Из показаний германского военнослужащего о расстреле евреев (Браилов, Винницкая область): немец- полицейский "устроил себе перерыв и закурил сигарету. Я заговорил с ним и спросил, не тягостно ли ему заниматься таким делом. Он сказал, что и у него есть дети, двое, но он к этой работе привык. Казалось даже, что он делал это с величайшим удовольствием…"

Из допроса Г. Зорге, "железного Густава": " Если человек кашлял, вы избивали его?" – "Так точно. Если человек кашлял или у него было неприветливое лицо, я бил его". – "А если у него было приветливое лицо, вы его тоже избивали?" – "Тогда я находил причину, чтобы избить его…" – "Получали ли вы от своих начальников какие-либо льготы?" – "Так точно. При повышении в должности мне всегда отдавали предпочтение…"

Из письма бывшего немецкого заключенного В. Клинга:

"В Заксенхаузене был раппортфюрер, которого называли "железный Густав". Это был кровожадный волк в человечьем обличье. Однажды я видел его плачущим перед лагерным врачом. Заболел его ребенок. Зийрес, комендант Маутхаузена, подарил сыну ко дню его 14-летия несколько заключенных в качестве мишени для стрельбы… В частной жизни он считался любящим семьянином и страстным садоводом- любителем.

Непосредственно после нашего освобождения я наблюдал добрую сотню этих "железных", для которых ежедневные массовые убийства были наскучившим делом… Они превратились в мерзко визжащих, отрицающих всё субьектов, каждый из которых был достаточно бесстыден, чтобы подскакивать с просьбой к бывшему заключенному, входящему в камеру: "Нет ли у вас сигареты?" Следующие их слова: "Во всем виноват Зийрес", а Зийрес… проклинал Эйгрубера, гаулейтера Верхней Австрии, который, мол, один виноват во всем и один якобы несет ответственность…

Неужели это правда, что "вовне" никто не знал о преступлениях за стенами лагерей? Правда состоит в том, что миллионы немцев, отцы и матери, сыновья и сестры, не видели ничего преступного в тех преступлениях. Миллионы других совершенно ясно понимали это, но делали вид, что ничего не знают…"

Дж. П. Стерн, английский историк: "Граждане Третьего рейха, по-видимому, знали ровно столько… сколько хотели знать. А то, чего они не знали, им по очевидным причинам было удобнее не знать. Но сам факт, что они не хотели чего-то знать, указывает на то, что они знали достаточно для того, чтобы не желать знать больше".

6

Т. Манн: "Знает Бог, я не рожден для ненависти, но этих развратителей людей и кровожадных дураков я ненавижу до глубины души и желаю им ужасного конца; они его заслужили…"

Судебный процесс в Нюрнберге над главными нацистскими преступниками начался в ноябре 1945 года и продолжался десять месяцев. На скамье подсудимых оказались бывшие политики, военные, промышленники, дипломаты, идеологи нацизма, которые несли главную ответственность за совершенные преступления. И. Эренбург: "Я жадно разглядывал подсудимых‚ как будто искал разгадку трагедии. Геринг улыбался хорошенькой стенографистке, Гесс читал книгу, Штрейхер жевал бутерброды. А в то время читали документы: убиты в застенках триста тысяч‚ шестьсот тысяч‚ шесть миллионов... Когда показали фильм о лагерях смерти‚ Шахт повернулся спиной к экрану – не хотел смотреть; другие глядели‚ а Франк плакал и вытирал глаза носовым платком... увидев на экране то‚ что много раз видел в действительности. Может быть‚ он плакал над собой – понял‚ что его ждет?.."