«Ни одной травинки…» — думала старая лошадь.

Она тащила за собой тележку. На тележке большая дубовая бочка с надписью: «Вода принадлежит королю». Под надписью королевский герб: золотое ведро и корона.

Рядом с тележкой шагал дядюшка Буль, продавец воды.

— Эу, кому воды! Ключевой, холодной! — бодро покрикивал дядюшка Буль.

Телега прогромыхала по мосту. Но реки не было. Под мостом торчали сухие пыльные камни.

«Какой же это мост, если под ним нет воды? — думала лошадь. — Одно название. А ведь старый филин, Ночной Философ, который в темноте прилетает на крышу моей конюшни, сколько раз мне рассказывал, что раньше здесь текла река и воды было сколько угодно. Только, может быть, он уже спятил с ума от старости? Бедный Ночной Философ…»

Теперь телега катила по кривой улочке. По обе стороны стояли серые от пыли дома.

«Разве это канава? — думала лошадь. — Какая же это канава, если в ней ни травинки? Ей даже стыдно называться канавой. А деревья без листьев? Разве это деревья?»

— Мама, глоточек! — захныкал тощий мальчишка.

— Дядюшка Буль! — окликнула продавца воды бледная женщина. — Налей кружку воды моему сынишке.

— Тпрру! — крикнул дядюшка Буль, натягивая вожжи. — А что дашь за это?

Моток кружев, дядюшка Буль, — заторопилась женщина, — тонких, как паутинка! Ты же знаешь, какая я мастерица.

Мальчишка одним духом опорожнил кружку, а мать держала раскрытую ладонь под его подбородком, чтобы не упало ни капли.

Лошадь проехала мимо колодца, доверху заваленного большими булыжниками.

Около колодца, привалясь к нему спиной, сидели два стражника: Рыжий Верзила и Рыжий Громила. От скуки плевали: кто дальше.

«Какой же это колодец, если из него нельзя напиться? — подумала лошадь. — Одно название…»

— Как дела? — поинтересовался дядюшка Буль. — Никто не про?..

— Чего — не про?.. — лениво переспросил Рыжий Верзила, приоткрыв один глаз.

— Не пробовал ли кто-нибудь отвалить камни и набрать воды?

— Днем все тихо, — зевнул во всю пасть Рыжий Громила. — А по ночам около каждого колодца ставят пушку. Попробуй подступись!

— Эй, кому воды! Ключевой, холодной! — снова завопил на всю улицу дядюшка Буль.

Но на его крик никто не вышел из домов. Двери захлопывались, закрывались окна.

«Нигде ни травинки, ни листка. Бедная земля. Мертвый город. Траву увидишь разве только во сне да за решеткой королевского парка. Как плещется вода в бочке, с ума сойти!»

Вот о чем думала старая лошадь дядюшки Буля.

— Эй, Мельхиор! — крикнул дядюшка Буль, когда его тележка поравнялась с маленькой лавчонкой. Над дверью лавчонки, на кособокой вывеске, было выведено: «Иголки, булавки, разные острые вещи и все, что пожелаете».

В дверях показался лавочник. Сразу было видно, что он торгует острыми, жесткими и колючими вещами. Взгляд у него был колючий. Ресницы как иголки. Брови и усы похожи на жесткие щетки.

— Говорят, подешевела водичка, — сказал лавочник и хихикнул.

— Пока нет, — грустно ответил дядюшка Буль.

— Так, значит, за одну серебряную монету два ведра? — еще веселей спросил Мельхиор.

— За две монеты одно ведро, — совсем загрустил дядюшка Буль.

Увидев, что обмануть дядюшку Буля все равно не удастся, Мельхиор перестал улыбаться и крикнул:

— Эй, Лоскутик, неси ведро!

Из темноты лавки с пустым ведром в руках выскочила девчонка.

Обыкновенная девчонка. Нос — лопаткой, да еще к тому же густо посыпан веснушками. Глаза — зеленые. Жесткие рыжие косицы торчат в разные стороны.

Только вот одета она была необычно.

Все ее платье было сшито из разных лоскутьев: больших, маленьких, шерстяных, синих, красных, в полоску.

— Глоточек… — прошептала Лоскутик, уставившись на ведро с водой.

— Еще чего! — прошипел лавочник.

В этот момент случилось кое-что странное. Старая лошадь дядюшки Буля, всегда такая унылая и сонная, вдруг резко вскинула голову и заржала. Мало того, она поднялась на дыбы, насколько позволяли оглобли, и принялась быстро и радостно кивать головой, как будто с кем-то здоровалась. Но и этого мало. Она в изумлении таращила глаза, махала хвостом, трясла гривой и продолжала ржать, как легкомысленный жеребенок.

Дядюшка Буль даже пролил немного воды на землю. Это случилось с ним в первый раз с тех пор, как он стал королевским продавцом воды.

Мельхиор покачал головой, взял ведро и понес его в дом.

При этом он делал такие осторожные и бережные шаги, как циркач, который держит на носу шест, а на шесте поднос, уставленный хрустальными бокалами.

Лоскутик вздохнула и поплелась к себе на чердак.

Это был самый обычный чердак. Мебели там было не особенно много: всего только куча соломы в углу.

Лоскутик подняла с полу соломинку и принялась ее жевать. И вдруг она что-то увидела на чердачном окне.

Трудно даже сказать, увидела она что-нибудь или нет.

Но если считать, что увидела, то на окне сидела лошадь дядюшки Буля, с трудом взгромоздившись на узкий подоконник.

С другой стороны, можно считать, что она вовсе ничего не увидела, потому что лошадь дядюшки Буля, сидевшая на подоконнике, была совсем прозрачной. Такой прозрачной, что ее почти что и не было.

— Воды… — жалобно простонала лошадь.

Лоскутик замерла. Она не могла пошевелить и пальцем.

— Я так и знала… — безнадежно проговорила лошадь и в отчаянии махнула хвостом. — Я знала, все равно воды не будет. Вместо воды будет открытый рот и глупый вид.

Лоскутик с изумлением увидела, что хвост у лошади исчез. Исчезли и задние ноги.

— Вы… кто? — пролепетала Лоскутик.

Лошадь мягко качнула гривой. Живот ее стал совсем прозрачным.

— Я так и знала… — сказала лошадь, с упреком глядя на Лоскутика, — я знала, когда я буду погибать, мне будут задавать вопросы. Вместо воды — одни вопросы…

Голос ее слабел. Лоскутик увидела, что ее передние ноги, длинная шея и грива исчезают прямо на глазах.

— Воды… — прошептали лошадиные губы и пропали.

Лоскутик скатилась вниз по лестнице.

Из спальни хозяев слышался дружный храп. Лавочник храпел, как медведь в берлоге, лавочница попискивала, как суслик из норки.

Чтобы быть честным до конца, надо сказать, что Лоскутик задумалась и больно укусила себя за палец, глядя на ведро с водой. Никогда прежде она не осмеливалась сделать и глотка без спросу.

Но уже через минуту Лоскутик, задыхаясь, как могла быстро поднималась по лестнице, и вода выплескивалась из ведра, текла по ее голым ногам.

Нисколько не сомневаюсь, мой читатель, что, если бы ты очутился на месте Лоскутика и это у тебя на подоконнике сидела бы грустная прозрачная лошадь и просила напиться, ты бы поступил точно так же.