— Его величество швырнули пирожки прямо в бульон!

— Ничего подобного! Он вылил бульон прямо в блюдо с пирожками!

В довершение всего на кухню ввалилась снежная баба, если только на свете может быть снежная баба, от которой клубами валит горячий пар. Говоря попросту, это был слуга, весь, с головы до ног, облепленный манной кашей.

— Комочки… — сквозь манную кашу, забившую ему рот, еле выговорил слуга.

— Комочки?! — бледнея, повторил главный повар. — Как? Что? Не может быть!

— Я-то причем? — всхлипнул слуга. С его растопыренных рук пластами съезжала манная каша и с приятным звуком шлепалась на пол. — Я подал ее. Его величество изволили даже улыбнуться…

— Улыбнуться?! Тебе?!

— Не мне, а каше. Они изволили отправить в рот одну ложку и вдруг как завопят: «Комочки!..» Потом они начали икать, стонать, плеваться, вопить и топать ногами. А потом… — Снежная баба развела руками, указывая на себя.

— Кто варил кашу?

Пять придворных дам засморкались еще жалобней.

— Где Барбацуца?

— За ней послали девяносто семь голубей, карету, семерых стражников верхом и капитана.

Вбежал перепуганный слуга:

— Его величество требуют манную кашу. Сейчас же! Немедленно!

Вбежал еще один слуга:

— Его величество стучат ложкой по столу!

Главный повар оперся рукой о плиту и тут же завертелся волчком, хватаясь обожженными пальцами за мочку уха.

— Нельзя меня так нервировать! Мои соусы и подливки! Мои пирожные! Им передается мое настроение!

— Едут! Едут! — заверещал поваренок, подскакивая около окна.

По мосту, изогнутому, как спина испуганной кошки, катила карета.

— Ее любимую кастрюлю с помятым боком! Ее старую поварешку!

Через минуту двери распахнулись, и в кухню со скоростью летящего снаряда ворвалась Барбацуца.

Все как-то сразу стали пониже ростом, потому что у всех невольно подогнулись колени.

Барбацуца была тощая, длинная старуха. Один глаз у нее был закрыт черной повязкой, что делало ее удивительно похожей на морского разбойника. В другом глазу полыхало поистине адское пламя, отчего она сразу становилась похожей на ведьму.

Остальное было не лучше. Длинный нос криво оседлали разбитые очки с закинутой за одно ухо петлей из бечевки. Из-под чепца торчали пучки волос, напоминающие перья седой вороны.

Одета старуха была в старый домашний халат, на ногах стоптанные шлепанцы.

— Лентяйки! Бездельницы! Белоручки!

Придворные дамы разом уткнулись носами в коленки. Только мелко дрожали лопатки.

— Молоко! — рявкнула Барбацуца.

Она опрокинула кувшин с молоком над кастрюлей, щедро поливая молоком раскаленную плиту.

— Соль! Сахар! Крупу! — послышалось из клубов молочного пара.

Все это Барбацуца тут же, не глядя, бухнула в кастрюлю.

— Дровишек!

Загудело пламя.

Барбацуца взгромоздилась на табуретку. В клубах белого пара мелькнули ее локти, зеленые, как недозрелые бананы. Барбацуца повыше засучила рукава и старой поварешкой принялась размешивать кашу.

Пузыри вздувались и оглушительно лопались, как будто в кастрюле началась война. Летела к потолку копоть и черными бабочками валилась в кашу.

Барбацуца продолжала бешено вертеть поварешкой.

Соскочив с носа, в кастрюлю нырнули очки Барбацуцы. Вслед за ними в кашу полетел ее старый чепец.

— Готово, — прошамкала Барбацуца.

Поварешкой выудила из каши очки и чепец.

Двое слуг с благоговением наклонили кастрюлю. На золотое блюдо потекла манная каша: белая, пышная, как взбитые сливки.

Маленький поваренок подцепил пальцем повисшую на кастрюле каплю, лизнул палец и зажмурился.

Слуга поднял блюдо над головой и вышел торжественным шагом.

— Дорогая Барбацуца! — растроганно сказал главный повар. — Вы знаете, манная каша — самое любимое блюдо нашего короля. А манная каша, которую варите вы, божественна, бесподобна. Вероятно, вы знаете секрет, как ее варить.

— Надоело… — мрачно проворчала Барбацуца, глядя вниз и шевеля пальцами, вылезшими из драной туфли.

— Как — надоело? — изумился и испугался главный повар.

— Я тоже человек… Всю жизнь — манная каша. Без выходных. Надоело.

— Дорогая Барбацуца, я начинаю волноваться… — с дрожью в голосе сказал главный повар.

— А кто обещал мне помощниц?

— Но… — Главный повар беспомощно указал на придворных дам, уткнувшихся в носовые платки. Можно было подумать, что носовые платки просто приросли к их носам.

— Эти?! — взвизгнула Барбацуца. — Манную кашу надо хорошенько мешать, размешивать, перемешивать. Вот и весь секрет. А моя поварешка, видите ли, слишком тяжела для их нежных ручек. Нет, клянусь последней коровой на этом свете, последней каплей молока, я возьму себе в помощницы первую попавшуюся нищенку, побирушку, оборвашку! Только не этих лентяек! Уф! Да тут задохнуться можно!..

Барбацуца по пояс высунулась из окна.

Над королевским садом в пустом небе висел месяц, острый и желтый.

Прямо под окном на дорожке, посыпанной мелким песком, сидела большущая жаба.

Она была похожа на старый потертый кожаный кошель. Кожа складками сползала на короткие лапы. В лунном свете, как изумруды, сверкали ее бородавки.

Вокруг нее чинно сидели шесть лягушат. Их молодые, туго натянутые шкурки блестели.

Старая жаба строго и задумчиво посмотрела на Барбацуцу глазом, выпуклым, как стекло фонаря. В горле у нее забулькало.

«Или я выжала из ума и из меня пора насушить сухарей, — подумала Барбацуца, — или эта жаба все понимает. Давно не видела такой умной физиономии…»

Жаба что-то скрипнула и уползла в шелковую от росы траву. Лягушата — за ней.

Когда золоченая карета довезла Барбацуцу до ее крепкого деревянного дома с голубятней на крыше, городские часы отбили полночь.

Барбацуца увидела около крыльца какую-то скорчившуюся фигурку.

Она разглядела тощую девчонку в тряпье. В широко открытых глазах девчонки повис месяц.

А Лоскутик, потому что это была именно она, увидела страшную одноглазую старуху. На голове у старухе дыбом торчал чепец, твердый, как коробка из-под торта. Впрочем, для нас в этом нет ничего удивительного, если мы вспомним, что чепец Барбацуцы побывал в котле с манной кашей.

— Вам не нужна служанка? — чуть слышно прошептала Лоскутик.

— Ты бы лучше спросила, не нужна ли мне воровка? — закричала Барбацуца таким страшным голосом, что в окнах соседних домов зашатались огоньки свечей. Барбацуца вытащила Лоскутика из-под крыльца.

— Я не воровка! — вскрикнула Лоскутик, стараясь вырваться из цепких рук Барбацуцы.

— Ах, не воровка! — захохотала Барбацуца. — Шатаешься по ночам около чужого дома — раз! — Барбацуца загнула кривой тощий палец. — Глаза горят — два! — Барбацуца загнула второй палец. — Живот так и распевает песни от голода — три! Хочешь удрать — четыре! Чего же еще? Ясно, воровка!

Барбацуца, держа Лоскутика за руку, втащила в дом. Швырнула ее на лавку. С грохотом придвинула тяжелый стол, так что он врезался Лоскутику в живот и припер к стене.

Затем Барбацуца выхватила из печки целиком зажаренного гуся и шлепнула его на блюдо, стоящее перед Лоскутиком:

— Ешь!

Налила кружку воды, с маху поставила на стол, расплескав половину:

— Пей!

За окном раздался еле слышный вздох облегчения. Барбацуца подскочила к окну.

Она увидела что-то белое и туманное, прилипшее к стеклу.

— Это еще кто тут? — рявкнула Барбацуца. — А палки не хочешь?

Но белое и туманное поморгало выпуклыми глазищами, тихо отлетело от окна и исчезло в темноте.

Тебе, мой дорогой читатель, наверно, совершенно непонятно, как это Лоскутик в такой поздний час очутилась под крыльцом Барбацуцы? И откуда она могла узнать, что Барбацуце нужна служанка?