Костёр догорал, и Гунтер впихнул в огонь последние ветки. Уже рассвело, серебристое небо на востоке приобрело на востоке золотисто-розовый оттенок — скоро из-за холмов появится солнце, рассеивая тёплыми лучами утреннюю прохладу. Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а то скучно и мысли невесёлые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец взялся за толстый, торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.

Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины, недовольно заворчал, просыпаясь, некоторое время поворочался, видимо пытаясь снова задремать, а затем сел потянувшись и осоловело уставился на Гунтера.

— Зачем огонь, когда еды нет?

— Холодно… — ответил германец, переламывая ногой особо прочную ветку. Пока Гунтер бродил по окрестностям, у него зрела одна мысль, претворить которую в реальность было возможно лишь имея источник тепла. Шагах в двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой, заполненный прозрачной водой, овражек с чистым дном, устланным прошлогодними листьями. Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь непременно замёрз бы, а потом и вовсе заболел.

«Заболел? Вот уж не думаю, — усмехнулся про себя Гунтер, — Это ты, не спав почти двое суток, едва держишься на ногах, а наш сэр, наплевав на все события, начиная от явления Люфтваффе, и заканчивая аутодафе, которое по нашей милости устроил сараю милейший Лорд, дрых как ребёнок. И, кажется, совершенно не замёрз. Всё правда, другие они…»

— Эй, сэр! — начал было германец, но сэр Мишель недовольно перебил:

— Не зови меня так — «эй»! Сэр рыцарь — можно, сэр Мишель — тоже, просто «Мишель», наконец. А у тебя непочтительно получается.

Гунтер поморщился, но тут же сказал себе, что в этой «пьесе» и в самом деле следует подавать реплики согласно сценарию. Ведь не назовёшь же командира дивизии ВВС «ваша милость»?

— Ладно, потом обсудим… наименования (аналога слову «субординация» в норманно-французском германец не нашёл). Тебе не кажется, что ты… испачкался?

— Кажется, — согласился сэр Мишель, — А что делать, если собственный оруженосец купает тебя в помоях?

— Помыться! — твёрдо заявил Гунтер. — Я и местечко присмотрел. Тут рядом. Только прежде чем полезешь в воду, напейся, а то потом вода грязной будет. Пойдём со мной.

Рыцарь нерешительно встал, критически осмотрел свои скверные одеяния, прекрасно понимая, что благородному сэру так выглядеть не пристало, и осторожно двинулся за Джонни.

Ямина была неглубокой, так что плохо плававший сэр Мишель, утонуть не боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да ещё в холоднющей воде. Утро-то свежее…

— Давай раздевайся, полезай в воду, — скомандовал Гунтер, наблюдая за нерешительно мявшемся у берега овражка рыцарем.

Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру не след спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс с пустыми ножнами, поднял руки и приказал:

— Помоги мне снять кольчугу!

— С удовольствием! — Джонни потянул кольчугу за воротник. — Тьфу, пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!

Гунтер отбросил кольчугу и отошёл на пару шагов. Он и раньше ощущал исходящий от благородного рыцаря запашок, но постепенно принюхался, а теперь в ноздри ему ударила волна густого запаха давно немытого тела, застарелого пота, и подгнившей ткани. Даже вонь от свиных помоев заглушалась крепкими естественными ароматами. Гунтер невольно помахал рукой, пытаясь развеять амбре. Под кольчатой бронёй на благородном отпрыске славного рода была напялена войлочная безрукавка, состоявшая большей частью из дыр и прорезей. Кое-где на ней виднелись тёмные пятна, похожие на запёкшуюся кровь с давнишних ран, и кроме того, были совершенно явственно различимы крупные платяные вши, намертво вцепившиеся в войлок. Обратив внимание на брезгливый взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одёрнул фуфайку, при этом несколько насекомых оторвались от ворса и упали в траву.

— Тебе что-то не нравится? — спросил рыцарь, казавшийся без кольчуги голым, хотя помимо подкольчужника на него было намотано изрядно всевозможных тряпок, причём одна из них явно претендовала на роль белой шёлковой рубашки с кружевным воротником. — Ну, упал я год-полтора назад тоже в лужу — озеро отбросов в каком-то городишке, пришлось потом ещё и в реку лезть… Мыться! Как-никак я к даме шёл…

— Бедная дама… — задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер, — хотя и она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие…

— Что ж, всё приходиться делать самому! — воскликнул сэр Мишель, с воинственным видом твёрдой походкой вошёл в воду, но тут же с шумом вдохнув, выскочил обратно.

— Холодная… прямо лёд! — жалобно посетовал рыцарь, зябко передёрнув плечами.

— Марш в воду! — не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал свободной рукой сэра Мишеля в воду.

Растопырив руки и ноги рыцарь влетел в овражек, скрылся с головой, но моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.

— Ну, как водичка? — съехидничал Гунтер.

— Мокрая, — брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул её к ногам Гунтера и принялся ожесточённо тереть руки, плечи, бока, подмышки, шею, окунаясь с головой.

— Ты одёжку мою пока … в порядок приведи, — бросил он Гунтеру, как нечто само собой разумеющееся. Гунтер хотел было возмутиться, но вовремя вспомнил о тяжкой работе оруженосцев, которую ему волей-неволей придётся осваивать. Выругавшись вполголоса, он стащил в воду бесформенный комок тряпок и принялся их полоскать.

Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из воды и, подбежав к костру, начал скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер посмотрел в его сторону и на краткий миг его взяли сомнения насчёт века, в котором он очутился. Ни дать, ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный дикарь, чудом догадавшийся нацепить драную набедренную повязку… Гунтер встряхнул головой, прогоняя наваждение, и отжал одёжку сэра Мишеля.

Развешивая вокруг костра лохмотья, в которые был облачён сэр Мишель, Гунтер подивился их разнообразию: тут была и совсем новая шёлковая рубашка, правда, разорванная пополам на спине, и войлочная безрукавка, подшитая кусочками разнообразного меха — основной рассадник платяных вшей, которые, по счастью, почти все исчезли после стирки… Впрочем, пара-тройка самых живучих тварей спряталась в складках расползающейся в руках ткани. Наиболее прилично выглядели штаны — отлично выделанная кожа стоически переносила все испытания, коим подвергало её благородное рыцарское седалище. Видно было, что сэр Мишель любил и берёг свои штаны пуще пропитого меча: порванные места, похоже, были аккуратно залатаны самим рыцарем, а потёртости говорили о том, что ходил сэр Мишель в них уже несколько месяцев, не снимая.

— У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?

— Да зачем? — пожал плечами сэр Мишель. — Когда домой к папе возвращаюсь, беру другую. Эй, ты их зачем вешаешь?

— Сушить буду! — отозвался Гунтер.

— На мне высохнут, — рыцарь облачился в свои лохмотья и устроился у костра сохнуть. — А кольчугу ты вымыл? — поинтересовался он, заметив, что оруженосец, явно страдая от безделья, присел рядом, протянув к костру промёрзшие в ледяной воде руки. — Кольчуга-то самое главное — сверкать должна, как солнышко.

Скрипнув зубами, Гунтер сгрёб в охапку кольчугу, вернулся к яме с водой и несколькими энергичными движениями прополоскал броню. Сверкать, «как солнышко» она, конечно, не стала, но сквозь чёрно-серый налёт грязи мелькнул серебристый металл. Конечно, в идеале броню следовало бы отодрать песком да отшлифовать зубным порошком в нашатыре, но чего нет, того нет. Чем же они зубы-то чистят? Скорее всего, вообще не чистят. Зубы у них и так здоровые.

Гунтер вздохнул, припомнив мучительные походы к дантисту в детстве: приходилось ездить к зубному доктору Хасфурту в Кобленц — ближайший от поместья Райхерт крупный город. По дороге к приёмной доктора, они с матерью заходили в игрушечный магазин герра Шифмана, невысокого худощавого еврея с аккуратно подстриженной седой бородкой и снежно-белыми волосами. Он знал всех своих маленьких клиентов по имени, и его любимая фраза была: «Ну, молодой человек (или милая дама), какую мечту мы осуществим сегодня?» Постоянной, но, увы, несбыточной мечтой пяти-шестилетнего Гунтера была железная дорога с заводным локомотивом и семью вагонами. По утверждению герра Шифмана, рельсами можно было опоясать весь его магазин, филигранно выполненный паровоз страшно было взять в руки — казалось, тончайшие детальки развалятся в неловких детских ладошках. К железной дороге прилагался макет тоннеля, несколько миленьких деревенских домишек и пакетик с каучуковыми деревцами. Но она стоила настолько дорого, что Гунтер и не надеялся заполучить её. Отец в своём университете зарабатывал очень мало, поместье дохода напрочь не давало, а все сбережения семьи сгорели в результате чудовищной инфляции двадцатых годов.