— Я думаю, это не проблема, — сказал он с явным тюрингским акцентом, — меня смущает другое.

Капитан облокотился на стол, покрутил между ладонями карандаш и добавил:

— Мне кажется, Рэке уже не тот, что был раньше. Вы разве не заметили, товарищ лейтенант? В чем причина, как вы думаете?

Альбрехт посмотрел на жилистые руки капитана и ответил:

— Да, я заметил в нем перемены. Вы спрашиваете меня о причине: я считаю, что это временный отдых. Просто передышка. У каждого когда-нибудь кончаются силы.

Гартман покачал головой:

— Рэке — и передышка? Не говорите чепухи! Он полон энергии, как никто другой. И вы знаете, куда он ее расходует? Он зубрит химию.

Альбрехт откинулся на спинку стула. Провел рукой по темно-русым, спадающим на лоб волосам, проговорил:

— Я знаю. И считаю, что это не так плохо.

Гартман подошел ближе, сел за стол напротив Альбрехта.

— Я бы тоже считал, что это неплохо, товарищ Альбрехт, если бы это оставалось в разумных границах, — сказал он. — Последнее время парню все легко давалось, и он решил, что достаточно работать вполсилы, чтобы все шло так же хорошо, как и раньше.

— Вот здесь вы попали прямо в точку, — поддержал его Куммер.

— Итак, теперь вопрос ясен, — подвел итог Гартман. — Если человек на своем месте не имеет возможности расти дальше, ему надо дать более сложную работу.

— Ну хорошо, а как ты собираешься с ним об этом говорить? — рассмеялся Куммер.

— Попытаюсь подействовать на его совесть. Я просто спрошу, возьмет ли он к себе Кольхаза на воспитание, и таким образом сразу убью двух зайцев.

Куммер обменялся взглядом с Альбрехтом и удивленно заметил:

— Но это не соответствует уставным правилам и нашим старым традициям.

— Ну и что же? — возразил Гартман. — Кольхаз тоже не похож на остальных. Так что же?

Куммер прикусил нижнюю губу, подумал несколько секунд, склонив голову набок, и сказал:

— Хорошо… Да, вот еще что: как быть, если он все же откажется?

— Он не откажется, — ответил Гартман. — Можешь мне поверить. — Он снова повернулся к Альбрехту и внимательно посмотрел на него. — Ты неважно выглядишь. Тебе с твоим желудком давно следовало бы обратиться к врачу. Не тяни, а то будет поздно…

После обеда Гартман вызвал к себе Рэке. Он расспросил его о том о сем, а затем стал рассказывать о рядовом Вольфганге Кольхазе, который вскоре должен был прибыть в часть.

Рэке слушал не особенно внимательно, он рассматривал Гартмана, его волосы, выгоревшие надо лбом.

Вдруг офицер нагнулся над столом и спросил:

— Вы не догадываетесь, почему я вам это рассказываю?

Рэке удивленно взглянул на командира и растерянно ответил:

— Нет. Я думаю… Нет, я и правда не знаю.

— Что вы скажете, если мы переведем Кольхаза в ваше отделение?

Фельдфебель мгновенно сообразил, какого солдата ему хотят дать, и, собравшись с духом, холодно ответил:

— Но прибывшие уже распределены. В мое отделение зачислены рядовые Поль, Кениг и Райнгард.

Гартман улыбнулся;

— Ну, если вас беспокоит только это… то это не проблема. Ну, так согласны?

— А почему именно ко мне?

Гартман встал, подошел к фельдфебелю, который тоже встал:

— Я объясню. Вы опытный воспитатель, уже через три года службы получили медаль «За отличную пограничную службу». К тому же вы член партийного комитета.

Заметив нерешительность и удивление в глазах фельдфебеля, спросил:

— Вас еще что-то беспокоит?

— Нет. То есть да. Ваше предложение кажется мне несколько необычным. Раньше об этом не просили, а приказывали.

Гартман с облегчением рассмеялся:

— Вы правы. Мы пока еще не отказались от такого метода. А если я сегодня решил поступить иначе, значит, на то есть причины.

Он взял со стола несколько листков и протянул их смущенному фельдфебелю со словами:

— Не теряйте мужества. Вот вам его автобиография и характеристика, через два часа скажите, что вы об этом думаете. Согласны? И не торопитесь. Обдумайте все как следует.

— Разрешите идти?

— Идите.

Рэке повернулся кругом и вышел из кабинета.

«Что бы это могло значить? — думал он. — Почему именно мне предоставлено право выбора? Почему командир не решил сам?

Вольфганг Кольхаз… Наверное, один из тех, кто вечно чем-нибудь недоволен. Фантазер какой-нибудь. Ну, да посмотрим».

Он сел за стол и начал читать бумаги. Ветер стучал в окно каплями дождя. Темнело.

В биографии солдата, на первый взгляд, не было ничего необычного. Двадцать лет, в десять лет потерял отца. В восемнадцать окончил школу, ушел из дому и работал в газете. Однако через полгода потребовал расторжения договора. До призыва в армию еще дважды менял работу.

Последние строчки заинтересовали Рэке, он улыбнулся, затем громко рассмеялся. Косым, несколько вычурным почерком в автобиографии было написано: «Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я решил изменить свое имя. Для меня очень важно, чтобы меня называли не Вольфганг, а Вульфганг».

Рэке еще раз пробежал глазами это место. «Итак, фантазер или в своем роде большой шутник, — думал он. — Значит, Вольф ему не подходит, только Вульф. Ну что же, чем бы дитя ни тешилось… Хорошо, если дальше хуже не будет». Но дальше было хуже. Написанная несколько дней назад характеристика свидетельствовала о том, что Кольхаз не сжился с коллективом.

В период одиночного обучения Кольхаз дважды получал дисциплинарное взыскание, причем во второй раз — строгий выговор за нарушение дисциплины и порядка в подразделении. Больше из скучного текста характеристики ничего нельзя было выяснить.

Кончалась характеристика следующими словами: «Рядового Кольхаза целесообразно поместить в крепкий, надежный коллектив, способный поручиться за его дальнейшее воспитание».

Рэке скривил губы в усмешке. «От таких всегда стараются избавиться», — подумал он, еще раз перечитывая характеристику. Первое, заочное, знакомство с Кольхазом состоялось.

Рэке встал, подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. В темноте было трудно что-либо рассмотреть. Дождь прошел, и лишь отдельные капли ударялись о стекло и сбегали вниз извилистыми дорожками.

«Если верить характеристике, то Кольхаз замкнутый человек, одиночка. Встречаются и такие. Но если я соглашусь взять его к себе, он, чего доброго, мне остальных солдат взбаламутит. Три опытных пограничника демобилизуются, а Шонер и Раудорн стали разводящими. Когда в отделении есть такой сумасброд, многое может пойти не так, как надо. А что будет, если я откажусь? Гартман, конечно, сделает вид, что ничего не случилось, но… Нет, так не пойдет. Принимать такое решение нельзя, не обдумав все как следует. Если бы он сказал: «Бери его — и точка!», то все было бы ясно. Но так… К тому же я о нем так мало знаю, — думал Рэке. — Сегодня я не дежурю. Вечер свободный. Надо съездить в батальон и поговорить с командиром взвода Кольхаза».

Взяв бумаги, Рэке пошел к Гартману. Старший лейтенант был один. Увидев Рэке, он спросил:

— Это вы? Так быстро?

— У меня к вам просьба, — сказал Рэке. — Я хотел бы съездить в часть, где служит Кольхаз, и поговорить с командиром взвода. День у меня сегодня свободный.

— Просьба несколько необычная, товарищ Рэке…

— Простите, — перебил его фельдфебель, — но предоставлять подчиненному право выбирать себе солдат — тоже не совсем обычно.

Гартман посмотрел на него уже спокойно. Рэке ожидал от офицера резкого замечания, но старший лейтенант лишь сказал:

— Хорошо, поезжайте. Здесь я вам ничего не могу возразить… Отметьтесь у ротного фельдфебеля, что уезжаете по служебному поручению, я его предупрежу. — Он подошел к Рэке и посмотрел ему прямо в глаза. — Меня все-таки радует, что вы просите об этом. Последнее время мне казалось, что свою энергию вы растрачиваете не туда, куда нужно…

Казармы учебного подразделения были построены большим четырехугольником на невысоком холме, неподалеку от расположенного в долине военного городка. У ярко освещенного входа Рэке ждал офицер.