От нечего делать я стал смотреть на воду, над которой кружились стрекозы со стеклянными крыльями. Они носились среди камышинок и длинных тощих хвощей, то исчезая, то появляясь вновь; а затем я понял, что они вовсе никуда не исчезают, а, складывая крылышки, прилепляются к хвощам и камышинкам в виде волосяно-тонких стручочков.

Спугнув стрекоз, из невидимой за срезом берега норки вышла водяная крыса и поплыла на ту сторону, держа над водой остренькую мордочку. Ей вдогонку припустили на суставчатых ножках два водяных паука.

Громкий стук фигурки о шахматную доску оповестил о найденном решении задачи. Паренек откинулся с довольным видом и, словно только что приметив мое присутствие, вежливо поздоровался.

У него была круглая, крепкая, как грецкий орех, голова, чуть припухлые веки, зеленоватые глаза с миленькими, острыми зрачками.

— К экзаменам готовитесь? — кивнул я на стопку книг.

— Не-ет, пока только почитываю, книжки не мои — Хлопина, здешнего пастуха. Он заочником зоотехникум кончает…

— Так вы знаете Хлопина? — обрадовался я.

— Как же мне его не знать, — усмехнулся паренек. — А вы что — к нему? От газеты? Я так сразу и решил. Не повезло вам — он с час назад в деревню уехал.

— Да мы с ним встретились на дороге. Только мне в голову не пришло, что это Хлопин. Больно уж не похож он на пастуха.

— Это почему же?

— Да как вам сказать? Во-первых — на своей машине, и затем…

Он иронически глянул на меня из-под своих припухлых век.

— А, знаю, вот — вы как о пастухе понимаете! — Проворно вскочив на ноги, паренек по-стариковски сгорбился, как-то осел телом и, опершись на воображаемый посох, прошамкал: — Пастуху вот таким полагается быть, да?

Я засмеялся: мой собеседник словно угадал мои недавние раздумья.

— Но согласитесь, что и Хлопины — далеко не общее явление в колхозной деревне.

— Да, но Хлопиных по колхозам становится все больше и больше. И правильно о нем писали в нашей районной газете, что он показатель процесса, который идет в деревне…

— Ну вот и расскажите мне о Хлопине! Что же он сделал такого, чтобы стать «показателем процесса»?

— Что сделал… — паренек задумался. — Как вам сказать? Он совсем по-новому подошел к стаду. Да и самое-то слово «стадо» он терпеть не может. «Для постороннего взгляда, — говорит он, — это, может, и стадо — что-то общее, безличное, а для меня не бывает двух одинаковых коров, каждая чем-либо да разнится от другой, и, значит, требует особого подхода. Вот эти-то различия пастух и должен угадывать, знать, понимать…»

— Что же тут нового? Всякий хороший пастух должен знать своих коров.

— Знать-то можно по-разному, в этом вся диалектика и состоит. Одно дело знать «норов» коровы, выбивать из нее кнутом «блажь», как это делал прежний пастух, а другое дело — знать по-хлопински, по-научному. Нужно изучить физиологические особенности каждой коровы, ее характер, привычки, и создавать для нее на пастбище особые условия…

— Выходит, к каждой корове надо приставлять особого пастуха.

Ом коротко усмехнулся.

— Нет, этого, конечно, не требуется. Давайте, я вам лучше на примере покажу. Вот есть в залетинском стаде коровы: Буянка и Ветка. В стойловый период они дают по двадцать два литра молока в сутки, а в пастбищный — надой временами резко снижался. Ведь, такое дело — позор для пастуха! Хлопин понаблюдал их и заметил, что при пастьбе на искусственных выпасах их тянет к траве с естественных пастбищ. И вот, по предписанию Хлопина, их стали подкармливать луговой травою. И надой сразу же поднялся!

— Приведите еще пример…

— Такой был случай. Говоруха, мировая рекордистка, в отдельные дни стала терять удой. Долго не могли понять, в чем тут загвоздка. Всей фермой думали, и бестолку. Один Хлопин понял, что она не переносит запаха мяты, а у нас есть такие участки, где попадается мята. На эти дни он стал ее выделять, и дело сразу же поправилось… Вы, может быть, думаете, что все это от какой-то там особой наблюдательности Хлопина? Ну, а сам он другого мнения: «Наблюдательность, — говорит он, — можно развить в себе, но цену ей дают наука и опыт…»

— Что же, это правильная мысль. Но вот что меня интересует: способен ли Хлопин только выправлять недостатки, изъяны в стаде, или содействовать также общему увеличению надоя в пастбищный период?

— А как же! — Паренек даже привстал от волнения. — Ведь это главная, творческая задача пастуха. В летнем содержании животных скрыты такие возможности, что только знай шевели мозгами. Возьмите хоть Кокетку — сильная, хорошая корова с ровным суточным надоем в двадцать литров. А Хлопин задумался: что, если это не предел? Он долго присматривался к ней, понял ее физиологию, и сократил ей время дневного отдыха вдвое против других коров. И что же вы думаете — она прибавила около трех литров в день! А ведь и это еще грубый, простой пример. А есть такие, что прямо диву даешься… Да все равно, всего не перескажешь, — заключил он вдруг с широкой мальчишеской улыбкой, — давайте лучше сгоняем партию в шахматы!..

Я бы предпочел продолжить разговор, но не хотелось обидеть паренька отказом. К тому же, я рассчитывал, что партия быстро кончится: в школьные годы у меня была вторая категория.

Мы сделали несколько быстрых ходов, и мой партнер с важностью заметил:

— Сицилианская.

Я сдержал улыбку и нарочно сделал ход, не полагающийся в классическом сицилианском дебюте. Он азартно дернул козырек кепки и погрузился в раздумье. Я тоже задумался, но не о шахматах. Я снова вспомнил своего друга Яшу, и мне показалось, что я живу на свете несколько столетий: ведь не могло же мое знакомство с ним происходить всего два с половиной десятка лет назад?..

— Гардэ, — сказал паренек.

Я отвел ферзя, не заметив примитивной «вилки». С алчным видом и затаенным торжеством партнер съел моего коня. Разозлившись, я ринулся в атаку, принесшую мне потерю качества и двух пешек. Тогда, примирившись с неизбежным поражением и желая сделать для своего партнера выигрыш более ценным, я сказал:

— А знаете, — у меня вторая категория.

Он недоверчиво посмотрел на меня, перевел взгляд на доску и погрузился в длительное раздумье. Затем лицо его затекло густым румянцем, он резко, почти грубо смешал фигуры.

— И я ведь не совсем мазила, — проговорил он хриплым, мужским голосом. — Ловко же вы подвели: мат в четыре хода!

Он был прав: серия моих «жертв» действительно приводила к этой эффектной концовке. Беда в том, что сам я этого не заметил. Надо же было мне соваться со своим признанием!..

Несколько минут мы сидели молча, слушая, как вода со сверлящим звуком подтачивает обнажившийся корень старой ветлы. Затем со стороны стада послышался глухой шум. Подпасок ходил среди коров и, трогая то одну, то другую кнутом, заставлял их подниматься на ноги.

— Мертвый час кончился? — спросил я.

Он медленно повернулся на локте.

— Нет, только для некоторых…

Мы еще помолчали, потом я сказал пареньку с профессиональным упорством:

— Мне все же хотелось бы вернуться к нашему разговору. По-вашему выходит так, что пастух как бы подменяет собой зоотехника. Раз Хлопин…

— Нет, зачем же! — вскинулся он в защиту Хлопина с такой горячностью, какой я, по правде сказать, не ждал от него после происшедшего между нами маленького недоразумения. — Зоотехник ведает всем животноводством колхоза, а по коровьему стаду пастух — его самый близкий и незаменимый помощник и товарищ! Да разве зоотехник имеет возможность так пристально наблюдать коров, как пастух, который с ними и днем, и ночью, и в вёдро, и в непогодь? Я знаю, у многих даже больших специалистов есть еще недоверие к пастуху: они полагают, что пастух не в силах вести зоотехнического наблюдения над стадом, — это, мол, дело зоотехника. А вот Хлопин утверждает, что пастух может и должен вести такое наблюдение. И не только утверждает, но и доказывает делом. Да и почему бы пастуху, имеющему зоотехнические знания, не вести такого наблюдения и не делать из него выводов?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: