— А ты не дергай так, — сказала Авдотья, — того гляди, дойки напрочь оторвешь. Разожми кулак-то, непутевая! Доечки маленькие, их тремя пальцами надо брать.

Авдотья говорила в обычном бранчливом тоне, но беззлобно. Раздаивать первотелок — сложная наука, и Авдотья давно уж боролась против того, чтобы доверять это дело малоопытным дояркам.

— Не дается!.. — проговорила Граня трудным от подступивших слез голосом и тылом ладони утерла рот.

И вдруг Авдотья приметила, что кончики пальцев у Грани яркокрасные. Авдотья побледнела.

— Вертихвостка, маникюрщица!.. Подь отсюда, чтоб духу твоего не было! Ишь, когти отрастила…

Не пытаясь слова молвить в свою защиту, Граня встала со скамейки и, пряча за спиной руки, попятилась к двери.

— Ужо я скажу комсомольской организации! — пообещала Авдотья, занимая ее место.

— Я еще не в комсомоле, — прерывистым шепотом проговорила девушка.

— Ясно, куда тебе!.. Стой тут, учись, как с первотелками работают!..

Каменно-тугое, но с поверхности нежное, не покрытое еще защитной огрубелостью, вымя Василисы было чистым и розовым, но зоркие глаза Авдотьи обнаружили припухлости на кончиках сосков, голубоватые ободки растертостей.

— Нет, — сказала Авдотья, — не могу я, чтоб ты рядом дышала. Поди остриги ногти, после вертайся.

Летучими и вместе с тем сильными, жимистыми движениями Авдотья массировала маленькое вымя коровы, чувствуя, как трепещет под ладонями плоть напуганного дурным обращением животного.

— Ох, уходи, Гранечка, добрым словом говорю тебе, — с просительной нежностью сказала Авдотья, а то я за себя не ручаюсь…

Залившись слезами, Граня выбежала из коровники.

Авдотья осторожно и прочно взяла дойку тремя пальцами, большим нажала у основания, потянула книзу, — тугая тонкая струя рванулась из сосца, ударилась о дно подойника и разлетелась брызгами. За ней вторая, третья. Корова шумно вздохнула и потянулась к кормушке.

Жилистые, темные руки Авдотьи ритмично двигались вверх и вниз; жестяной звук, сопровождавший дойку, вскоре сменился тихим, мелодичным бульканьем молока…

Вблизи проходной Граня столкнулась с председателем колхоза Стругановым и зоотехником Черновым, — высоким, костистым человеком. Они были заняты разговором, и Граня надеялась, что ей удастся прошмыгнуть незамеченной. Не тут-то было..

— Ты что встрепанная какая? — обратился к ной предколхоза.

Граня замерла, вобрав кисти в рукава халата.

— Да что с тобой, девочка? Говори же! — ласково сказал зоотехник.

— Голикова… — сквозь судорожные всхлипы проговорила Граня. — Пришла… накричала… выгнала…

— Голикова? Вот неугомонная старуха! — воскликнул Струганов.

— Совсем житья от нее нет! — всхлипнула Граня, по-своему поняв его восклицание.

— Ну-ка, пойдем разберемся, — и Струганов взял девушку за плечо.

— Не пойду!..

— Идем. Авось не съест… — Лицо Струганова вдруг стало суровым. — Давай начистоту: набедокурила?

Граня опустила голову.

— Эх ты, а еще в комсомол вступать собираешься!

— Что же я, преступник какой?! — неудержимо разрыдалась Граня. — Она и не прогоняла меня даже… Просто велела в порядок себя привести и после прийти. Она мне урок даст!..

— Постарайся хорошенько запомнить этот урок, — мягко сказал зоотехник, — это тебе и для комсомола нужно будет. Ну, пошли, Николай Иванович…

Граня забыла затворить за собой дверь, и, проходя мимо отделения первотелок, Струганов и зоотехник увидели Авдотью. Хотя они остановились в нескольких шагах от нее, поглощенная своим делом доярка не заметила их. Руки ее двигались с удивительной быстротой, сухие губы были плотно сжаты, суровым покоем дышало ее худое, ореховой смуглоты лицо…