Сердце билось тревожно и заставляло бегать между перекошенными тёмными хибарами всё дальше и дальше. Шёл четвёртый час. Два раза я возвращался домой. Безрезультатно. Инга со Стёпой тоже не ложились. Пора было идти к пристани, а я всё искал.

Вдруг какой-то свет замаячил впереди и я увидел, что выхожу на центральную площадь посёлка. перед райсоветом. Посередине стоял знакомый уже памятник Ленину и рядом с ним горел одинокий, единственный здесь фонарь. Под фонарём кто-то стоял. Сердце забилось сильнее. Я уже чувствовал, кто это. Но всё равно побежал.

Человек стоял, упираясь в фонарный столб, очевидно, давно. Лица не было видно — оно было в тени, так как свет бил прямо сверху и непонятно было, то ли он спит, то ли умер давно. Запыхавшись, я не сразу мог говорить, а тронуть его боялся. Но нет, это был не Олег. На человеке был какой-то подранный грязный халат или пальто. Причём накинуто оно было на голое тело, во всяком случае так казалось. Ноги из-под него выглядывали тоже голые, одетые в высокие расшнурованные ботинки, больше похожие на сплошные комья грязи. Голова в двух местах была разбита и из слипшихся волос кровь уже не текла. Он даже не обнимал фонарь, а просто упирался в него.

—Эй! — Прошептал я, подходя и осторожно дотрагиваясь. В этот момент ноги незнакомца, от слабого прикосновения, не выдержали и подогнулись. Он бухнулся со стуком на колени, всё так же упираясь в столб, проскрежетав лицом и зубами по металлу трубы. Прошло ещё пару секунд и бедняга, наконец, уперевшись руками в землю, медленно — медленно повернул ко мне своё, страшное изуродованное лицо, с налитыми кровью, совершенно пьяными глазами и промычал что-то, вернее, пробулькал.

—Чего ты здесь торчишь, братан? Иди домой. Простудишься. - Опустив голову в землю, он опять что-то прохрипел и, наконец, сказал, не поднимая головы:

— Оставь меня, Игорь! Оставь! Иди себе. — Это был Олег.

Он перевернулся и сел на голый разбитый асфальт. Я стоял, не в силах ни говорить, ни двигаться. Ярость поднималась в груди комом и душила.

—Ты видишь, не судьба мне отсюда вырваться. Пропал я! Пропал! Я вечный раб. — Он похрипел ещё, собираясь силами и всё время вздрагивая всем телом. И вдруг, как сидел, так и бросился на меня, раскорячив руки и растопырив пальцы, со страшным истеричным криком. Но не удержавшись, перевернулся, упал, ударившись голой грудью о лужу и начал биться в ней, стуча кулаками о землю и продолжая кричать:

— Пошёл вон отсюда! Спаситель засраный! Пошёл вон, селюх! Рогуль! Быдло! Какое тебе до меня дело?! Вали отсюда! Козел! - И тут я сделал то, чего не смогу простить себе никогда. Олег уже почти подполз ко мне, пытаясь схватить за ногу. Я один раз отступил на шаг, он бросился снова. Я ещё раз отступил. Ярость и отвращение боролись во мне. Жалости не было. И, когда он бросился в третий раз, я, не отступая, изо всей силы ударил его ногой прямо в грудь. Аж хрякнуло что-то внутри.

Удар, видно, сбил ему дыхание. Он застыл на минуту, потом захрипел, задёргался. И, вдруг, перевернулся на спину, лежа всё в той же огромной луже и захохотал.

Пора было идти. Четыре часа минуло уже давно. Я развернулся и побежал. А сзади меня всё догонял и бил, бил в спину его страшный хохот. Он и сейчас ещё стоит в моих ушах.

Игорь замолчал. Самолёт заходил на посадку. Низкое уренгойское серое небо почти слилось со снегом и только чёрные пятна пограничных дублёнок, оцеплявших аэропорт, выделялись на унылом пейзаже. Здесь была граница огромной зоны — нашей Родины.

12/2 — 1995

ПУТЕШЕСТВИЕ В МАЙЮ.

Часть 1.

МАРИНА.

Андрей лежал на огромной белой кровати и испытывал необыкновенное блаженство. Десять лет он ждал этой ночи. И вот, наконец, она пришла. Долгожданная майская ночь. Всё, как в сказке. Луна. Музыка. Ветерок шевелит шторы. Через стеклянную дверь в ванную доносится шум воды и угадывается обнажённый силуэт моющейся Марины.Боже мой! Какая необыкновенная встреча! Какая странная судьба. И именно сегодня, когда он уже окончательно потерял надежду! Неужели, наконец, такое счастье. Вот как бывает...

Впервые Андрей увидел Марину на вступительных экзаменах в институт. Он был высоким парнем с приятным спокойным лицом. Некоторым оно казалось, правда, несколько простоватым. Его наивная добродушная физиономия вытягивалась по стойке смирно и деревенела, как флюгер на ветру, как только где-то показывались стройные длинные Маринкины ножки. Но она смеялась и категорически не принимала всерьёз, зная, конечно, что он, как, впрочем, и многие другие, влюблён до безумия.

Несколько раз, ради шутки или от скуки, ходила с ним в кино. А он не мог идти рядом. Она умела возбуждать во всем теле такой огонь, что он вынужден был, придумывая на ходу какой-то предлог, останавливаться, прижиматься к близлежащему парапету или долго шнуровать кроссовки, чтобы не было видно топорщащихся джинсов.

Маринка, конечно, всё понимала. Она смеялась, подшучивала и разжигала его ещё больше. А после кино, встречались они, как правило, днём, без всяких угрызений совести, бежала на другое свидание. Андрей страдал, ревновал, бил, кого знал, из её ухажеров. Но ничего не помогало. Он был ей безразличен.

А самое страшное было то, что Марина была необыкновенная лгунья. Она лгала всегда, во всем и всем. По поводу и без повода. Она лгала даже тогда, когда это было совершенно не нужно и, больше того - когда это шло ей во вред. Она не могла иначе. Это была её страсть, её образ жизни. И это было бы просто смешно, если бы не было так невыносимо. Увы, она делала это так непосредственно и мило, что Андрей скрипел зубами, вздыхал, терпел и прощал.

Он терпел не так её, как сам себя со своей любовью, ревностью, муками. Целых пять лет он не спал по ночам, что, впрочем, способствовало его успехам на научном поприще, и, наконец, плюнул.

Плюнуть он решил как раз во время выпускного бала, когда Маринка, в очередной раз, пообещав ему одному и вечер и ночь, тут же с кем-то сбежала. Коварно улыбаясь, как он себе представлял.

* * *

Через несколько дней, получив направление в Киев в “Институт стали и сплавов”, новоиспечённый инженер, не попрощавшись, уехал и постарался всё забыть.

Работа в институте оказалась, на удивление, необыкновенно интересной. А он, будучи талантливым молодым человеком, сам неожиданно и незаметно для себя, не отвлекаясь и не тратя времени на такие пустяки, как женщины, иногда, правда, о чем-то вздыхая, получил квартиру, стал старшим научным сотрудником. И, вообще, заработал уважение, авторитет и всеобщее внимание, как загадочная угрюмая личность. А, кроме того, холостая личность.

Прошло пять лет после окончания института. Родители Андрея жили во Львове. Его отец и дед были известными львовскими ювелирами, имели своё дело и долго не могли смириться с тем, что единственный наследник не продолжил родительской династии. Но, наконец, видя его успехи, сочтя, от нечего делать, всё божьей волей, простили непутёвого отпрыска и, в знак примирения, подарили любимцу японскую автомашину.

Здание, где работал Андрей, было на Подоле и добираться до Дарницы, где он жил, было не близко. Голубая маленькая “Нисаночка”, не торопясь, везла его по переполненной вечерней автостраде. В салоне звучала музыка. Только что зажглись фонари, но было ещё светло.Андрей любил это время вечера. Он ехал и наслаждался красками заката над почти чёрным, залитым искорками огней, городом.

Трудная, необычная задача стояла сейчас перед ним. Ещё не встречались в его жизни такие преграды, которые он не смог бы преодолеть сам. Не считая единственной сердечной неудачи. Но с тех пор он десятой дорогой обходил подобные препятствия. И был почти спокоен. А теперь вот столкнулся вплотную. И самым неожиданным образом. Ни обойти, ни объехать.

Вчера утром, как ком с горы, Андрея вызвал начальник отдела и в лоб, без подготовки заявил: