-Олег Борисович он слышит нас?

-Трудно сказать. Длительное коматозное состояние, часто приводит к разным последствиям. Нужно понимать, что у него в любом случае есть нарушение мышечной моторики из-за долгосрочного отсутствия нагрузки. Кроме того, могут отказывать органы, может быть амнезия, может нарушение деятельности ЦНС. В любом случае, нужно ждать. Прошел всего лишь месяц. Этого мало.

Олег Борисович подошел к нему, опять светя фонариком в глаза, пощупал пульс, надавил на какие-то точки, причинив ему боль.

-Ну что ж, реакция есть. Завтра принесите планшет, будем пытаться разговаривать.

Этот разговор вымотал Мика, и закрыв глаза он снова нырнул в густую черную пустоту. Кома. Я был в коме.

Почти два месяца прошло с тех пор, как он впервые открыл глаза и увидел эту палату. За это время она стала ему ненавистной, как и люди без конца приходившие. Они подолгу сидели и говорили с ним, задавали вопросы, заставляя моргать два раза, если нет, и один раз если – да. Он ненавидел их. Но больше всего он ненавидел эту светловолосую – Марину и Олега Борисовича, они заставляли его писать. Давали в руки планшет, показывали буквы, но он никак не мог вспомнить, что нужно с ним делать. Поначалу он даже взять его не мог, он казался ему слишком тяжелым, да и чувствительности в пальцах не было совсем. Он желал написать им, что бы они оставили его в покое, но мозг никак не мог вспомнить как это – писать? Дотянувшись в первый к раз планшету он смог лишь нажать несколько кнопок подряд, и силы его исчерпались. Он заснул, но слышал, как радовалась Марина.

«Я обязательно вспомню, как это писать и говорить, и скажу им, что бы они оставили меня в покое», мечтал Мик. Но каждый день, эти люди вновь приходили.

-Дружище! – наконец он услышал голос этого мужчины. Что-то было в нем. Мик не чувствовал к нему той ненависти, которую испытывал к остальным. Ему нравилось, когда он приходил, но раньше его голос не доходил до ушей Мика – ну что, как успехи? – он посмотрел на планшет, – когда уже сможешь послать меня?- спросил Сашка, улыбаясь и сжимая его руку.

-Сашка! – в палату зашла Марина.

-Привет.

-Как Энна?

Это имя, вызвало целую бурю в его душе, запищали приборы, прибежали люди, последнее, что он помнил это лицо медсестры, она что-то кричала. Но темнота поглощала его, голоса эти стали далекие. Энна. Он не помнил кто она, но это имя что-то значило, что-то важное, очень важное.

-Что произошло? – спросил опешивший Алекс, когда Олег Борисович констатировал, что состояние стабилизировалось.

-У него остановилось сердце, мы снова подключили искусственную вентиляцию легких.

-Нет – прошептала Марина.

-О чем вы говорили, когда это произошло?

Сашка не мог вспомнить. Он очень старался, но то, что произошло, выбило его из колеи. Расширившиеся зрачки Миши, пальцы, резко сжавшие его руку, судорога, сведшая все его тело. А потом врачи. Дефибриллятор, шприцы, медсестры. И теперь этот постоянный шикающий звук, давящий на виски. Пшик, пшик, и легкие Миши поднимались в унисон с этим звуком. Пшик, Пшик.

-Я спросила об Энне – так же тихо сказала Марина.

-Ну что ж, вероятно он вспомнил случившееся. Постарайтесь не упоминать ее в разговорах. Пока что.

-Хорошо.

-Долго он пробудет так?- спросил Саша.

-Не знаю, может несколько дней, может часов, потрясение было очень сильным. Но, не будем загадывать.

Сашка оставил Марину и вошел в соседнюю палату. Олег Борисович сказал, что Энна выходит из комы. Медленнее чем Мишка, ее зрачки стали реагировать на свет. Появилась реакция тела. Он сказал, что если все будет идти так же, она очнется.

-Просыпайся малыш – прошептал он, целуя ее в висок, и усаживаясь в кресло, у кровати. Реакция Миши была ясна. Он вспомнил Энну, и нервное потрясение свело на нет все их усилия. Но Энна до сих пор в коме, может рассказать ей о нем, и она быстрее выйдет?

Сашка, гладил ее руку, кожа ее всегда была тонкой и светлой, почти прозрачной, а теперь почему-то казалась ему еще тоньше, еще прозрачнее. Маленькие синие венки, узорами разбегались по телу. Сердце его разрывалось от боли, глядя на нее.

-Энни, ты скоро проснешься, я знаю. У меня новость, Димка стал папой, теперь у тебя есть племянница. Ее назвали Аней. Такая хорошенькая. Вот, утром приходили родители. Мама принесла горячие бутерброды. - Пик, пик, вторили ему индикаторы. – Уже почти два месяца назад очнулся Мишка, я рассказывал тебе, помнишь? Сегодня он услышал твое имя, и опять отключился. – ему померещилось, что тонкие пальцы сжали его руку. – с ним все будет в порядке, Олег Борисович сказал что это нормально. Мишка молодец, правда, приходится заново учить его всему, но скоро он уже сможет писать нам, правда, не знаю, когда заговорит.

Он еще долго рассказывал ей о событиях прошедшего дня, пока сам не отключился, положив голову на кровать, рядом с ее безжизненно лежавшей рукой.

Энна плавала в черном море, темнота окутывала ее, и успокаивала. Что- то тревожило ее, что-то требовало вынырнуть из этих мрачных глубин, но она не могла вспомнить, зачем ей это делать. Мужской голос что-то нашептывал, он приходил периодически, она слышала его, но не могла расслышать слов. Иногда ей казалось, что кто-то держит ее за руку. «Миша», услышала она так отчетливо, будто говоривший был рядом. Это слово что-то значило для нее. Что-то, важное, сердце вдруг дернулось. Но спросить было не у кого. Темнота надежно охраняла ее, от других людей.

Мужчина опять говорил, и теперь его слова звучали совсем рядом, но она их не понимала. Это какой-то чужой язык, думала она, не похожий на тот, на котором я думаю. Мужчина опять сказал слово Миша, и по его интонации она поняла, что с этим чем-то, что так называют, что-то произошло. Это было очень важным для нее, это она поняла. «Миша, мне нужно вынырнуть, нужно найти выход, мне нужно увидеть его. Миша! Это имя, да, это человек!». Какие-то воспоминания кружились в ее голове, лица и события, но разобрать их было не возможно. Сердце ее стучало все быстрее, она испугалась, что слишком долго наслаждалась этим морем темноты, и забыла, как вернуться на поверхность. «Миша», стучало в ее голове, «Миша!».

Множество невидимых рук схватили ее, они тащили и причиняли боль, она пыталась вырваться, но это было не возможным. Внезапно темнота стала сгущаться, она превращалась в темную, тягучую жидкость, дышать становилось тяжелее, и вскоре совсем невозможно. Она задыхалась, пытаясь вырваться из этих оков невидимок.

Яркий свет поразил глаза, и шум ворвался в сознание. Перед лицом мельтешили люди, они что-то говорили, но голоса их тянулись и разливались как масло в воде. Тяжесть собственного тела прижимала спиной к какой-то поверхности. Было тяжело и больно, она хотела пошевелиться, но тело не подчинялось. Хотела заговорить, но губы так и не открылись.

-Состояние стабильно – сказал мужчина.

-Будет жить – проговорила женщина, и блаженная темнота вновь сомкнулась вокруг нее.

Теперь она не плавала в ней, невесомая и прозрачная, она стояла, не видя своего тела, но ощущая его.

-Энна, - голос звал ее, это ее имя. Но голос чужой. Ей не хотелось откликаться на него. Вспомнилась боль, и невидимые руки, хватавшие ее, звуки, страшные и не понятные. «Не зови меня», подумала она. Но мужчина настаивал, и победил. Она открыла глаза, не сильно, лишь слегка приподняла веки. Что-то пищало справа, над самым ухом, и этот звук злил ее. Появилось мужское лицо. Темные волосы, светлые глаза. Он улыбался ей, и она знала его. Но не могла понять откуда.

-Я люблю тебя, - проговорил он, и поцеловал ее в щеку.

Но это не тот голос. Другой голос говорил эти слова, и тогда Энна им верила. Не этот. Этот добрый, но чужой.

Прошел месяц, и память постепенно возвращалась. Алекс постоянно говорил с ней, рассказывал все, что она пропустила, рассказывал о Мише, о том, что он уже пишет на планшете и Энна тоже скоро начнет. Она помнила его, помнила их жизнь. Это мой муж, вспомнила она. Но сердце не особо обрадовалось. Ее память постоянно возвращалась к другому, кто он, она не помнила. Но они часто виделись, это она помнила, но почему –то не разговаривали. Был еще Миша, он в соседней палате. Сердце ее стучало сильнее, когда Алекс рассказывала о нем, но она не могла вспомнить его лица. Она помнила родителей, помнила брата. Их она любила. Но была еще женщина, Марина, когда она приходила, Энна испытывала стыд. И радовалась, что не может говорить.