28

Дети уже давно спали. Они долго лежали с Мариной, не засыпая, не включая телевизор, а потом она встала. По звукам ее шагов, он понял, что она спустилась на кухню. Резкий порыв ветра отворил окно, взметнув штору. И вдруг воспоминания пронеслись со страшной, сметающей все на своем пути скоростью. Он увидел множество людей и множество событий, в голове его разом зазвучали миллионы голосов. Вот он маленький сидит у папы на руках, и учится водить машину, вот мама ругает его, за то, что тренируясь в квартире, он сбил ногой телевизор. Школа, первая любовь, вечер с друзьями где-то на даче, первая выкуренная сигарета, дождь, клуб, Марина. Он снова проживал свою жизнь, стремительно, ярко и осязаемо. Он видел беременную жену, и своих детей. Видел похороны родителей и отправлял старшего сына в первый класс. Снова был маленьким мальчиком, которого принимали в пионеры, и взрослым мужчиной, руководившим агентством. А потом была авария, и тот сон. Странный, почти настоящий сон, в котором Энна подарила ему меч, сделанный когда-то давно его отцом для него. Длинный сон, длящийся несколько лет, в котором он скучал по детям, и слышал их голоса. В котором предал друга, и нашел ту единственную женщину, с которой хотел прожить отведенное ему Богом время. Жизнь обрушилась на него водопадом эмоций и чувств, мыслей и желаний, и в них он терял себя, того себя что был ему знаком, того, который однажды утром проснулся в больнице, в окружении чужих людей, и чужой жизни.

«Эни. Это ты. Мне снилась ты. Снилась». Радость от того, что он нашел себя, и в то же время ужас от того, что это случилось, все это вдребезги разбивалось об мнение, что сформировал он о себе, о своей семье. Ему думалось, что он один человек, но сейчас, наконец-то вспомнив себя самого, оказалось, что он другой. И не было у него потерянного рая, о котором, он, казалось, помнил. Не было женщины, которую любил, и которая любила его, был лишь сон. Долгий, яркий, живой, сон.

В комнате было темно, свежий ветерок играл гардиной, и она, то поднималась к самому потолку, впуская сладкий, наполненный ароматами цветов воздух, то, как будто напротив, пыталась выскользнуть за окно, и дотянуться до неба. Миша продолжал воспроизводить в голове события этого сна, испытывая необходимость делать это снова и снова, как голодающий, наконец, добравшийся до еды не в силах остановиться, хоть и зная, что ему будет плохо потом.

А после были новые воспоминания, теперь он понимал, как старалась измениться Марина, как повзрослел Стасик, как замкнулась Энна. И Саша, каким другим он стал. Он вспоминал глаза друга, наполненные грустью и тяжестью, и от случившегося, и от того что еще случиться.

«Саша знал», понял Миша, «он чувствовал, сам не понимая, что именно».

Сев на кровати, он еще какое-то время смотрел на гардину, которая никак не могла определиться остаться ей в комнате, или же вылететь в ночь.

В доме было темно, лишь свет, бивший с первого этажа, сквозь лестничный проем, немного освещал холл. Миша стоял в дверях спальни, и новые воспоминания приветствовали его. Вот он первый раз заходит в дом, осматривает его. Вот они с Мариной выбирают обои. Вот маленький Стасик чуть не упал с лестницы, погнавшись за мячом. Он зашел в комнату к сыну, тот спал на животе, и одна рука свисала с кровати, будто пытаясь дотянуться до упавшей подушки.

«Я тоже постоянно ее теряю» - улыбнулся он, видя самого себя в собственном ребенке. Он поднял ее, и осторожно положил сыну под голову.

Миша подоткнул легкую махровую простынь, укрывающую Антона, и поцеловав детей спустился вниз.

Из кухни доносился шум перебираемой посуды. «Что она делает?» но когда подошел к дверям, сердце его больно кольнуло. Марина стояла спиной к нему, делая то, чего не делала ранее, то, о чем он просил ее двадцать лет подряд. Она достала всю посуду, и теперь складывала ее обратно. Так, как Миша просил. На полках стояли аккуратные стопки тарелок и блюдец, не перемешанные между собой, а сложенные по размеру. Из открытого рядом ящика, ему улыбнулись расставленные чашки, как бы говоря, что больше не попытаются упасть ему на голову.

Он стоял в дверном проеме, ничем не выдавая своего присутствия. Просто наблюдал, как жена выполняет его просьбу. Теперь, когда он готов был уйти, когда понял, что жизнь может стать другой, она вдруг делает то, чего он уже не ждал от нее.

«Ну и куда я теперь денусь?!». Чувство долга, чувство уважения, и еще множество других чувств, проскочили в его сердце. Он не любил жену, и прекрасно понимал это, как и то, что она тоже не питала к нему особой нежности. Но одно то, что она делает это, делает исключительно для него, потому как ей самой на это плевать, заставило Мишу задуматься. «Все-таки, я двадцать лет просил ее измениться! Ну почему она решила сделать это сейчас? Испугалась, наверное», решил он.

Марина расставляла посуду, так как этого хотел Миша, сегодня, она сама как бы со стороны посмотрела на нее. Тарелки и блюдца, мелкие и глубокие, все были составлены, как попало. «Это ведь действительно неудобно» - подумала она, вспоминая, как красиво и аккуратно составлена посуда у Энны, как легко, практически с закрытыми глазами она брала с полки то, что ей нужно, и ей не приходилось вытаскивать блюдце из-под горы больших салатников. «Да что мне, сложно?!», «нет», поняла она, «не сложно, и не лень. Нет. Это просто из упрямства, какого-то неясного, необоснованного упрямства. Только потому, что он хотел руководить всем и вся! Меня никогда особо не волновало, как чашки стоят. Но ему это было важно. Господи, сколько же ссор я могла бы избежать! Сколько лишних слов не наговорить!» сейчас все эти глупые и пустые бытовые мелочи, из-за которых они то и дело ругались, виделись ей иначе. Еще более пустыми и еще более глупыми. «Зачем я это делала? Что пыталась доказать?!». Она осторожно, стараясь не сильно греметь, составляла на рабочей поверхности салатники, когда теплые мужские ладони легли на плечи. Сердце прыгнуло, не понимая его жеста, не осознавая, что за изменения произошли с ним. И испытывая смущение за то, что он увидел ее занятие, и в то же время, радуясь его амнезии. «Он ведь все равно не поймет!» но когда она обернулась, на нее посмотрели улыбающиеся, карие глаза, и взгляд этот сказал больше, чем любые слова.

-Миш, - прошептала она, и расплакалась. «Он все вспомнил! Он помнит!».

И он обнял ее, давая то, в чем она действительно нуждалась, не просто тепло, не только объятия, а особенное, душевное прикосновение мужа. Положив подбородок на ее светлую макушку, он просто закрыл глаза, пытаясь забыться.

Теперь жизнь его наполнилась, полностью, до краев. Дети, жена. Он делал то, о чем мечтал, в той жизни, в коме, «Я мог умереть, и не сделать этого. Второй шанс, вторая жизнь. Я не упущу его». Он учил Стасика водить машину, а Антона плавать, они запускали воздушного змея, и строили шалаши. Он учил сыновей айкидо, и рассказывал истории о своем детстве. Лишь изредка, встретившись с ней, он позволял рассудку сравнивать, выискивать, спрашивать себя «Что было бы если… если бы они встретились раньше… если бы это произошло на самом деле..» но видя, как улыбается она Сашке, как гордится им, как наслаждается, он заставлял себя забыть тот сон, забыть чувства которые он привнес в его жизнь. «Я поменялся благодаря тебе» мысленно говорил он Энне. Рассуждения его приводили к разным выводам и утешающим и будоражащим. «Потому что мы были вместе, когда это произошло», думал он, ты приснилась мне, потому что была тогда рядом. А, мог, привидится кто угодно. И хорошо. Хорошо, что это случилось. Теперь я понимаю больше, вижу больше… да… если бы не мой характер…. Если бы я позволил Марине проявить себя… все было бы иначе. Ну, что же, лучше понять это поздно чем никогда. Я ведь понял. И она тоже».

И он опять вспомнил тот разговор, в ночь, когда память вернулась:

«-Миш, мне просто хотелось как-то само реализоваться, не знаю. Быть кем-то кроме твоей жены…. Чего я достигла? Что сделала? Вышла за тебя замуж… и все… все. А ведь целая жизнь прошла….