Докуриваю сигарету почти до самого фильтра и бросаю окурок вниз. Иду в комнату и, взяв со стола уже всю пачку, возвращаюсь на балкон. Достаю и закуриваю вторую сигарету.

 Вторую курю быстро и жадно. Не знаю, что со мной будет через минуту, поэтому нужно накуриться сейчас. Может быть, балкон обвалится или мудаки из Кремля и Белого Дома что-нибудь всерьез не поделят и начнут ядерную войну.

 Мои окна и, соответственно, балкон выходят в сторону завода и железной дороги. Осенью это особо унылый пейзаж. Серые бараки, полуразрушенные, заброшенные и разворованные цеха, сырая ржавчина рельс. Товарняки ползут медленно, словно гусеницы, которым никогда не дано стать бабочками. У ларька возле заводской проходной постоянно трутся алкаши и работяги. Они проебывают свою жизнь, потягивая дешевое «Жигулевское», разбодяженное со стиральным порошком и димедролом.

 А я просто проебываю свою жизнь, гния в этой дыре, исходя на нервы, занимаясь саморазрушением. Проебываю ее, тусуясь с таким ублюдками, как Макс. Нет, что ни говорите, а мужики – все козлы.

 Слабый пол. Хрен теперь дождешься принца на белом коне. Нет, я, конечно, понимаю, что, наверное, и мужиком быть трудно, но, по-моему, их настолько задавил комплекс силы, как я это сама называю, что они стали слабыми. Ну что делает большинство мужиков: просирают жизнь на работе или бухают. Пиздят жен, доводят детей до состояния полного отвращения и ненависти к себе. Снова работают и снова бухают. Есть, конечно, всемирно известные спортсмены, типа Бекхема или Дель Пьеро, актеры – лично мне нравятся Кину Ривз и Роберт де Ниро – бизнесмены. Биллы Гейтсы всякие или как их там. Но это ведь единицы. А все остальные – тупые свиньи. Свиньи и похотливые козлы. Ненавижу!

 Еще я ненавижу своего папашу. Он слинял от мамы, когда мне было два годика. Уехал в командировку или что-то вроде того и не вернулся. Мама мало мне рассказывала о том, как это произошло, но, насколько я сама поняла, ее это мало удивило, наоборот, это в какой-то степени решило часть ее личных проблем. Трудно было, конечно, в одиночку с маленьким ребенком, но, по крайней мере, гораздо легче, если бы пришлось еще не один год жить с таким мудаком. А теперь нам с мамой и так хорошо. И на хрен никаких мужиков не надо.

 Внезапно меня охватывает такая волна ненависти, отвращения и гнева, что я начинаю метаться по комнате, ища цель для мести, для выхода нахлынувших эмоций. На глаза попадается плюшевый медвежонок, которого подарил мне Макс год назад. На Новый Год или день рождения. Не важно. Он – воплощение всего мужского в моей комнате. Блядь, ему конец!

 Я хватаю медвежонка и тащу на кухню. Хватаю первый попавшийся нож, немытый, весь в сливочном масле, и наношу ожесточенные выверенные удары. Обшивка легко вспарывается, изнутри летит набивка – что-то типа поролона – а я все кромсаю и кромсаю. Впиваюсь зубами и рву его на части. Это Макс, это все мое прошлое.

 Вакханалия эта длится минуты две, потом я без сил опускаюсь на пол. Разжимаю побелевшую от напряжения ладонь, и нож падает на покрытый линолеумом пол. От медвежонка остались только странные бурые лохмотья да гора набивки, разбросанной по всей кухне. Черт, нервы. Мама права – я кончу в психушке.

 Медленно, как во сне, тащусь к себе в комнату. Оттуда на балкон. Курю. Неумело – я так толком и не научилась, хотя Макс пробовал мне показывать, – пускаю кольца. Но получаются какие-то уродливые зигзаги. Во дворе работает экскаватор. Что-то роют. Маленькие фигурки рабочих в спецовках снуют вокруг канавы и экскаватора, умильно размахивая руками. Депрессия.

 Я начинаю вспоминать, что осталось в моей «тайной» аптечке. Циклодол – кончился, валиумом мы с Натахой на прошлой неделе закидывались, трамал мама нашла и выкинула. Остается димедрол. Но это вновь апатия и вялость. На хрен фармацевтику.

 Лучше сразу залезть в горячую ванну и чиркнуть опасным лезвием по венам. Так было бы проще. Но горячую воду эти суки с экскаватором отключили еще с утра.

 Вновь хочется плакать. Нервы. А, может, я беременная? Хоть мы с Максом и предохранялись, но… Хотелось бы быть беременной. Тогда к тебе все по-другому относятся, ходят вокруг, помогают. Даже мужики не такими мудаками, как обычно, становятся. Я иду в прихожую.

 Встаю перед зеркалом и задираю кофточку. Долго присматриваюсь к своему животу – в профиль и в анфас, если можно так сказать – но никаких признаков залета не замечаю. Дура! Поворачиваюсь к зеркалу спиной и приспускаю джинсы вместе с трусиками. В зеркале моя небольшая попка. Вот тебе! Иди ты в жопу.

 Настроение мое улучшается. Я возвращаюсь к себе в комнату и решаю поставить кассету. Долго роюсь на полке, выбирая что бы такое послушать. Земфиру? Не катит. Может, битлов или Мумий Тролля? Нет, только не Мумий Тролля – его подарил Макс. В итоге беру «Стену» Пинк Флойда и ставлю в магнитофон. Голос Уотерса тянет «Хэй ю».

 Классное время было! Шестидесятые, семидесятые. Не у нас, конечно, а там, в Штатах. Вудсток, Дорз, Лед Зеппелин. Я бы многое отдала, чтобы родиться тогда. Хотя, говорят, что большинство тогдашних бунтарей, хиппи, «детей цветов», как они сами себя называли, теперь стали банкирами, менеджерами среднего звена и прочим тухлым сбродом, зашибающим копейку, вкалывая на систему. Тогда это, блядь, не интересно. По крайней мере, мне.

 Иду курить, но дверь на балкон оставляю открытой, чтобы слышать музыку. Терпкий дым слегка обжигает легкие, приятно суша горло. Это реально успокаивает.

 Внезапно не к месту вспоминаю, как пару дней назад – как раз тогда, когда мы расстались – я делала Максу минет. Ну, у меня же месячные, поэтому трахаться нельзя. Вот я и взяла у него в рот.

 Это было в какой-то парадной. Его член был вялым, слабо эрегированным. Лишь по мере моей работы губами и языком он увеличился в размерах. Внезапно я почувствовала странный знакомый привкус во рту. Это был вкус никотина. Либо этот мудак дрочил после того, как покурил, либо, что более вероятно, давал в рот до меня какой-нибудь шлюшке. Шлюшке, которая курит не иначе как «Беломор».

 Сука! Меня чуть не стошнило. Конечно, я сосать перестала. Вот тогда-то мои нервы и сдали. Я ему все сказала, не забыв упомянуть еще и то, что он, блядь, даже член не моет.

 А он стоял с каменным лицом и все твердил свое «Извини… так дальше продолжаться не может…»

 - Извини, так дальше продолжаться не может… - громко говорю я вслух, тщательно имитируя интонацию голоса Макса. Мудак, что бы ты понимал…

 Все-таки «Стена» - классный альбом. Конечно, не «Темная Сторона Луны», но все равно отличная запись. Флойды – настоящая музыка, совсем не то, что то говно, которое гоняют по радио.

 Наверное, все потому что на радио работают в основном мужики. Хотя Флойды тоже представители этого пола, но они настоящие мужчины. Принцы на белых конях. Как бы я хотела переспать с Уотерсом. Пусть он даже старый, но все равно он меня возбуждает. Потрахаться с ним – предел моих мечтаний.

 А вместо этого алкаши у заводского ларька и всякие ублюдки вроде Макса и моего папашки. Короче, жизнь – полное говно. И не спорьте.

 …Я сижу и от не фиг делать прыскаю в мух, в огромных количествах летающих по комнате, дихлофосом. Маленькие вонючие твари! Я ненавижу их жужжанье и вечную возню. Они – переносчики заразы. От них появляются маленькие белые черви. Хотя, если по честному, настоящие черви и переносчики заразы все-таки люди. Они хуже мух.

 Я прыскаю такой плотной струей химиката, что мне самой разъедает нос и глаза. Трупы мух уже усеивают пол моей комнаты, и лишь те, что посмекалистей, быстро летят в сторону открытой двери на балкон. Но я все равно их настигаю. И непременно убиваю.

 Тут вдруг меня посещает мысль. Если мухи дохнут, значит… А что если?..

 И я, довольно улыбаясь, направляю очередную струю токсичной гадости в воздух, в котором разливаются звучные аккорды Пинк Флойд…

 Дождь расстелился по заспанной улице. Прозрачные близнецы сползают по стеклу, сплетая тонкую водяную нить на поверхности оконной рамы. У плиты с алюминиевой ложкой склонился Гена.