Вы нищенствуете? Просите помочь меня деньгами на лечение, на покупку протезов, на билет в обратный конец? Или, дыша мне в нос перегаром, убеждаете меня, что голодны, и просите дать тех же денег исключительно на пропитание? Я никогда не упускаю случая положить в протянутую руку монетку-другую. Тем более что после очередной деноминации у меня их скопилось несметное количество.
Иногда вы обрываете мой сон своими поздними шумными застольями? А мне все равно радостно за вас. И за себя в том числе. Вы не представляете, какой полет фантазии я испытываю, поглощая издаваемые вами звуки.
Во дворе и на работе вы распускаете всевозможные слухи и сплетни. Но, выдавая желаемое за действительное, вы на многое открываете мне глаза. Вообще я ценю каждое сказанное вам» слово. Знали бы вы, сколь велико удовольствие общаться с вами! В общем, одним своим существованием вы подталкиваете меня к новым достижениям. Без вас бы я не смог стать тем, кем стал. За что я вам от души благодарен!
Так будьте же вы счастливы, умницы вы этакие! И храни вас Господь!
И угораздило же Колпакова попросить прощения у жены. Ну, день такой. Все просят. Он раньше этого не делал, а тут вдруг поддался соблазну.
— Прости, — говорит, — меня, Марин.
— За что? — округлила глазки супруга.
— А, за все! — весело гоготнул Колпаков.
— Так, так… — заинтересовалась жена, уперев руки в боки. — А ну-ка с этого места поподробней.
— Да ты че, Марин? Сегодня ж прощеное воскресенье! Все друг у друга прощения просят.
— Дак ты ж раньше никогда не просил…
— Ну, как-то все не получалось…
— Так! Понятно. Не получалось, говоришь? Да скажи просто — не за что было. А теперь вину за собой почуял?
— Да какая вина? Чист я перед тобой!
— Тогда почему извиняешься?
— Я ж объясняю — день такой! Старая русская традиция.
— Да ты нарочно ждал этого дня, чтоб грехи свои замолить! Нашкодил, а теперь прощения просишь! Так! Кто она?
— Ты о ком?
— Сам знаешь!
— Понятия не имею.
— Та, которой ты предпочел меня — свою законную супругу.
— Да будет тебе! Никому я тебя не прочел… не предпочел… Фу ты, черт! Язык уже заплетается. Может хватит, а?
— Нет, не хватит! О детях бы подумал!
— Да при чем здесь дети? Я ни в чем не виноват!
— Тогда почему извиняешься?
— Я ж говорю — все сегодня… Вот и я решил…
— Ах, все?! А если все начнут биться головой о стену? Ты тоже начнешь?
Внезапно зазвонил телефон. Колпаков пулей бросился к аппарату, дабы прервать затянувшийся диалог. В трубке он услышал до боли знакомый тещин голос:
— Здравствуй, дорогой зятек!
— Здравствуйте, мама… — сдавленно пролепетал Колпаков.
— Прости меня! — скорбным тоном вещала мать жены.
— За что? — на автомате выпалил Колпаков.
— За все! — продолжала теща.
— Не прощу!!! — яростно прошипел он и бросил трубку.
В этот день слесаря Дерябина механик участка направил на помощь сварщику, так как постоянный ассистент сварщика неожиданно занедужил. Их тандему было поручено покрывать металлическими листами крышу строящейся бытовки, и Дерябину в этом ответственном деле отводилась сугубо вспомогательная роль.
Работа была несложная. Он фиксировал лист, пока сварщик в нескольких точках прихватывал его электродом. Затем сварщик брался проваривать шов, а у Дерябина наступала вынужденная передышка.
В эти моменты о работе Дерябин думал меньше всего. Его больше заботили события предстоящего дня, ибо на следующий день был назначен бракоразводный процесс, в котором он, как одна из сторон, должен был принимать самое непосредственное участие. Он мысленно прокручивал варианты возможного поворота событий, произносил про себя наиболее вероятные реплики.
День пролетел незаметно, и, переодевшись в чистую одежду, Дерябин благополучно убыл домой. Наутро он проснулся со странным ощущением дискомфорта. В глазах его рябило. Он начал было растирать их руками, что обычно делает большинство людей по утрам, но ощущение рези усилилось, и глаза непроизвольно начали увлажняться.
Он пошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Вид человека, представшего перед ним в зеркальном отражении, был довольно жалок. Верхние и нижние веки воспалились. Только тогда он сообразил, что это последствия вчерашней работы. Такой эффект в народе называется «поймать зайчиков».
Заседание суда было назначено на 10 часов утра, и ему не оставалось ничего другого, как одеться в отутюженный с вечера костюм и выйти из дома в направлении автобусной остановки.
Когда он вошел в здание суда, все уже были в сборе, однако само заседание, как выяснилось, откладывалось. Потупив голову и сухо поприветствовав всех собравшихся, он примостился на стуле. Супруга как-то настороженно поглядывала в его сторону, а вездесущая теща не упустила момента и начала что-то энергично нашептывать ей на ухо.
Но вот наконец-то пригласили всех в зал. В качестве судьи перед собравшимися предстала дама бальзаковского возраста, с пронизывающим взглядом из-под узких очков.
Так как инициатором развода была супруга, то первый вопрос судьи был адресован именно ей. Она подтвердила твердость своего намерения. Следующий вопрос адресовался Дерябину. Ему хотелось быстрее покончить с этой утомительной процедурой, и, привстав со стула, он как можно бодрее сказал, что его желание также непоколебимо. Но так как по его лицу катились крупные слезы, судья вынуждена была повторить свой вопрос, а впоследствии и вовсе засомневалась в искренности Дерябина.
Все присутствующие обратили свои взоры в его сторону, и в их глазах читалось столько сочувствия, что у Дерябина невольно вырвался нервный смешок. Но это только подлило масла в огонь.
Рассмотрение дела о разводе было отложено на месяц. А на следующий день в квартире Дерябина раздался звонок. Звонила супруга с предложением попробовать начать жизнь с нуля, во имя их общего сына. Дерябин, поразмышляв некоторое время, согласился. Это был шанс восстановить семью.
На войне, как на войне. На работу пробиваешься с боем. Причем нарываются все. Пытаешься войти в вагон — стена, непоколебимая твердь. Уперлись руками в поручни — и ни с места. Одни спины. Ну, нарываются! Хоть какую-нибудь бы точку опоры — бордюрный камень или упоры для ног, как у бегунов на старте. Так нет же — голый мрамор, не оттолкнуться. Благо находятся соратники, подхватывают и вносят в вагон. Чувствую их могучие руки каждым позвонком. И эти нарываются! Разворачиваюсь всем корпусом. Шапка набекрень. Напротив мужик подозрительно щурится. Ну, явно — или вор-карманник, или нарывается. Мысленно встаю в стойку, готовлюсь к удару. Сосредоточиться не дают. Второй слева протягивает руку к поручню — и как раз над моей головой. Явно нарывается! Ударом головой в локоть даю понять, что протестую. Получаю ответный, локтем по голове. Шапка слетает. Ухожу в глухую защиту. Заодно поднимаю шапку. Готовлюсь к атаке. Опять отвлекают. Кто-то отдавил ботинок. Ну, нарываются! На всякий случай пинаю по ногам всех окружающих. В рядах противника смятение и ропот. Победу необходимо закрепить… Не дают. Остановка. Народ хлынул к выходу. Плыву против течения. Бесполезно. Выносят.
Встречным потоком заносят обратно. Двери закрываются. Кто следующий? У мужика справа на плече сумка. Уперлась прямо в мой бок. Нарывается, гад! С непринужденным видом давлю на сумку. Под натиском противник оседает. Но, помогая себе руками, возвращает сумку в исходное положение. Отъявленный задира! Обрезать бы ремень, да нечем. А этот, впереди, свернув газету вчетверо, пытается читать. Тычет газетой в лицо безобидной старушки. Грех не заступиться. Ан нет, не такая уж она и безобидная — поднимает хай. Тоже нарывается! В конфликт не вступаю. Своих проблем по горло. Обступили со всех сторон. Нарываются уже все поголовно. Пулемет бы сейчас, всех бы покрошил. Объявляют мою остановку. Пора пробираться к выходу. Расставляю локти, чтобы жизнь малиной не казалась. У самого выхода получаю пинок под зад. Нарвался… Ну что ж, завтра продолжим.