Но по его внешнему виду никто не мог бы ничего заметить. По-прежнему прямо держал он свои широкие плечи, по-прежнему спокойно смотрели его серые глаза.

Валенс знал, что Ганна и Крайнев любили друг друга, и потому часть своих теплых чувств перенес на нее. Порой ему хотелось подойти к Ганне, просто, по-хорошему поговорить о Крайневе, о ее любви к нему, о своем личном горе.

Молчаливое горе — самое тяжелое. А горе Ганны было молчаливым и суровым. Валенсу хотелось поговорить с этой сдержанной спокойной женщиной, может быть, и собственное горе он сумеет облегчить. Но такой разговор казался ему неуместным, и он всякий раз откладывал его.

После работы, пообедав, Ганна часто оставалась в институтской комнате отдыха. В такие часы рояль заменял ей друзей. Она могла часами сидеть за ним, лениво касаясь клавишей, словно перебирая медленно текущие мысли.

Ее часто видели там, и никто не нарушал ее одиночества. Иногда в комнату заходил Валенс, и тогда Ганна сразу обрывала тихую музыку и переходила на бравурные марши. Но Валенс удалялся, не сказав ни слова, и опять лилась тихая музыка.

Инженер Матяш, друг Юрия Крайнева, почти ежедневно после работы приходил на балкон комнаты отдыха. Оттуда, невидимый, он всматривался в лицо Ганны, и теплое сочувствие обволакивало его сердце. Он понимал ее печаль, вслушивался в тихую музыку, и ему так хотелось чем-нибудь помочь девушке.

Как-то он подошел к Ганне — они были уже давно знакомы — и рассказал, как часто слушал ее музыку. У Ганны сразу же появилось чувство неловкости — словно кто-то подслушал ее затаенные мысли.

И в то же время от этого высокого, мешковатого парня веяло каким-то целительным теплом. Оно как бы растапливало ее горе, и это было ей приятно.

В тот день, когда газеты принесли известие о гибели самолета и смерти Крайнева, Валя была в отчаянии. Она сидела в гараже на маленькой скамеечке в отдаленном углу и смотрела в одну точку. Слезы катились из ее глаз. Она не вытирала их, не стыдилась своего нежданного горя. Да никто и не обращал на нее внимания: это было горе для всех, многие плакали, и некому было задумываться над слезами светловолосого шофера.

С того дня Валя, как улитка, замкнулась в себе. Она работала по-прежнему точно и уверенно, но улыбки никто уже не видел на ее лице. Юрий Крайнев неотступно стоял перед глазами. Девушка никак не могла смириться с его смертью. Это не укладывалось в ее сознании.

«Когда-нибудь вы будете у меня пилотом на таком вот самолете» — эта фраза Юрия не выходила из ее головы.

И всякий раз при воспоминании о Крайневе у Вали тоскливо замирало сердце. Она ревновала его к Ганне, ревновала зло, по-детски.

Бежать! Бежать скорее из этого института, от открытой черной машины, где каждый винтик напоминает Юрия Крайнева.

Однажды она пришла к заместителю директора института и подала ему заявление об уходе. Тот категорически отказал: Валя считалась лучшим шофером.

Тогда она пошла в приемную к Валенсу и терпеливо стала ожидать своей очереди на прием. Она дождалась и, волнуясь, как девочка, вошла в кабинет директора.

Валенс сидел за столом, спиной к окну. На фоне солнечных лучей, лившихся в окно, фигура Валенса казалась темным силуэтом.

Валя подошла к столу и протянула свое заявление.

— Садитесь, — приветливо сказал Валенс, с трудом разбирая резолюцию своего заместителя. Разобрав, наконец, неясный почерк, поднял на Валю глаза.

Он был из тех, кто близко принимает к сердцу чужую беду. В глазах сидевшей перед ним девушки он увидел подлинное горе. Валенс дружелюбно улыбнулся и спросил:

— Почему же вы все-таки хотите от нас уйти?

— Я не могу больше, просто не могу больше здесь работать, — бледнея, ответила Валя.

— Не можете? Почему? Вокруг вас склока? Нетоварищеские взаимоотношения?

— Нет, нет, просто не могу… просто… это мое личное дело. Мне тяжело сейчас работать в институте стратосферы.

И Вале вдруг захотелось рассказать Валенсу все. Она чувствовала к нему большое доверие. Это случалось со всеми, кто приходил к нему: он ничего не спрашивал, а ему рассказывали все. Для Вали этот разговор был тяжелым, неприятным, и директор отлично это понимал.

— Хорошо, я отпущу вас, — сказал он, — но мне очень жаль. Когда-то Крайнев говорил мне о вас как о лучшем шофере института. Он хотел сделать из вас пилота.

Судорога прошла по выразительному лицу Вали. Тяжелый клубок подкатился к горлу. Она старалась сдержать слезы, но не смогла и громко заплакала, откинувшись на спинку кресла. Тело ее вздрагивало от рыданий.

В ту же секунду Валенс понял все. Он протянул Вале стакан воды. Пить она не могла.

— Я… я не могу больше… Я пойду… Не задерживайте меня, — рыдала Валя. — Здесь все напоминает Крайнева…

Последние ее слова глубоко поразили Валенса. Он разобрался в чувствах этой девушки и начал говорить тихо, дружески. Скоро в институте начнут готовить летчиков для реактивных самолетов — стратопланов. Валя за два-три года сможет стать пилотом. Он утешал ее, как ребенка, показывая рисунки самолетов будущего. Постепенно Валя успокоилась. Она плохо вникала в смысл его слов, но боль утихала, и тогда девушка сама начала говорить,

Она поведала Валенсу о Крайневе все, что знала, и он догадался о ее скрытой любви, хотя об этом Валя не упомянула и словом.

Разговаривая с девушкой, он чувствовал, как приятно ему самому говорить о Крайневе. Вспоминая своего ученика и друга, он так же, как Валя, не мог поверить в его смерть. Они говорили о живом;.

Прошло с полчаса, и Валенс вспомнил, что у него много незаконченных дел. Валя уловила его быстрый взгляд на часы. Ей так не хотелось уходить! Она бы целый день сидела здесь, разговаривая с этим строгим ясноглазым человеком.

Валенс увидел на столе заявление Вали и на мгновение задумался.

— Я подумаю, какую работу для вас подыскать, — сказал он, отдавая Вале смятую бумажку. — Только волноваться не следует.

Валя поняла, что Валенс больше не располагает временем, и поднялась. Директор проводил ее к двери и на прощанье крепко пожал руку.

— Заходите ко мне, — сказал он.

Валя вышла в длинный коридор. В конце его, где прежде был кабинет Крайнева, стоял какой-то человек и. неторопливо отвертывал шурупы, державшие табличку с надписью «Инженер Юрий Крайнев».

Валя почувствовала, как слезы снова сдавили ей горло. Отвернувшись, она быстро прошла мимо двери.

Горячее летнее солнце заливало широкий подъезд института. На сверкающих ступеньках из полированного гранита, как в спокойной воде, отражалось солнце.

Внизу на последней ступеньке сидела маленькая старушка. У ног ее стояла кошелка с первыми красными гвоздиками. Валя остановилась. Она купила большой темно-красный цветок. Гвоздику, напоминающую свежую рану. От цветка исходил запах пряного тепла. Валя шла по мягкому от солнца асфальту, задумчиво обрывая лепестки.

Большой черный автомобиль вырвался из-за угла навстречу Вале. Сколько ярких отблесков летело вслед за машиной! Казалось, будто она разбрызгивает солнечные лучики. Маленькая блестящая собака на радиаторе застыла в сдержанном порыве.

Валя оглянулась. Машина остановилась у института, и высокий военный поднялся по ступенькам. Теплая изморозь серебрила его виски. На воротнике виднелись ромбы.

Он окинул взглядом высокий дом института и прошел в дверь. Поднялся по лестнице. Взгляды встречных провожали его стройную, охваченную тугим ремнем фигуру.

Проходя по коридору, где рабочий снимал табличку с двери кабинета Крайнева, военный остановился возле него и прикоснулся к его плечу.

— Подождите снимать эту табличку, — сказал военный.

Рука рабочего, державшая отвертку, сразу же опустилась. Спокойного, твердого голоса военного нельзя было ослушаться.

Военный повернулся и быстрым пружинистым шагом направился к кабинету Валенса. А слесарь, недоуменно посмотрев ему вслед, быстро начал привертывать табличку на прежнее место.