Юрий сидел, равнодушно глядя на зеленую воду, но глаза его блестели ярче обычного.

Яринка поднялась с дивана, приблизилась к Крайневу, остановилась и снова села на прежнее место. Ей хотелось кричать, говорить Крайневу о предательстве, о позоре, но она молчала, теребя в руках платочек. Крайнев должен был все решить сам.

Дорн спокойно уселся в кресло, как человек, уверенный в своем преимуществе. Он приготовился ждать. Возможно, что ждать придется долго. Дорн закурил папиросу и откинулся на спинку кресла.

Знакомые картины овладели воображением Крайнева.

…Пожалуй, сейчас в далеком Киеве, в химической лаборатории института стратосферы работает его Ганна, Длинными тонкими пальцами управляет она хрупким механизмом аналитических весов. Вокруг нее множество пробирок, реторт, колб, и руки ее двигаются среди них уверенно и неторопливо.

Вот она сбрасывает халат, моет руки, надевает теплое синее пальто, выходит из института и попадает под порывы осеннего колючего ветра.

Она теряется в толпе людей, которые торопятся домой, и вновь возникает в памяти уже на его балконе.

Потом он видел ее на вокзале. И это все…

Крайнев внимательно посмотрел на Дорна. В бесцветных глазах острыми льдинками застыло ожидание.

Юрий улыбнулся. Он сумел улыбнуться просто и непринужденно, почувствовав, что уже полностью владеет собой, снова может бороться и побеждать.

— Знаете что, Дорн, — просто сказал он, — из этого ничего не получится.

В глазах Дорна мелькнула едва заметная тень.

— Припоминаю, — продолжал Крайнев, — что в истории бывали такие факты, когда родину продавали из-за женщины. Учитывая ошибки исторических героев, я этого не сделаю. Так что об этом можно даже и не разговаривать.

В глубине души у Дорна закипела ярость. Она пенилась, поднималась к горлу, грозила выплеснуться и огненным потоком залить Юрия. Дорн почувствовал, что ярость и впрямь может прорваться. Это было бы его полным поражением и триумфом Крайнева. Сдерживая себя, следя за каждым своим движением, барон поднялся с кресла.

— Вы можете обдумать все до утра, — голос его звучал сдавленно. — Завтра утром я должен иметь окончательный ответ.

— Другого ответа не будет.

Дверь за Дорном захлопнулась со стуком. Крайнев улыбнулся.

Только сейчас Яринка дала волю слезам. Она знала — свой ответ Крайнев вырвал из сердца. Юрий улыбался ей тепло и радостно. Эта улыбка высушила слезы девушки, принесла успокоение и, словно солнечный луч, отразилась на губах.

А Людвиг фон Дорн под распластанными крыльями огромного резного орла нервно похаживал в своем кабинете и хрустел длинными пальцами с припухшими суставами.

В ту ночь Крайнев никак не мог уснуть. Впервые в жизни им овладела мутноглазая бессонница. Беспорядочные мысли мучили его.

Дорн утром ждет ответа. Еще есть время. Еще можно все вернуть. Можно прийти и сказать…

Крайнев даже приподнялся на кровати. Он сидел, уставясь в душную темнот у, и безграничное удивление пронизывало его. Ни на секунду он не играл перед самим собой, когда дивился, что нечто подобное могло появиться в арсенале его боевых мыслей. Крайнев был и поражен, и слегка испуган. Неужели и впрямь его нервы могут не выдержать столь незначительного испытания?

Он поднялся с кровати, сделал несколько шагов и остановился в полнейшей тьме и тишине. Ему казалось, что по всему дому ползут таинственные шорохи, кто-то крадется по длинным коридорам, подбирается к комнате, идет к нему, чтобы вырвать из самого сердца страшные до ужаса слова.

Юрий порывисто повернулся в сторону двери. Удушливая мертвенная тьма наваливалась на него, не давала дышать, парализовала мысли, приносила отчаяние.

Крайнев взмахнул кулаком, как бы отбивая нападение невидимого врага. Что-то со звоном упало на пол, разлетаясь на тысячу звонких осколков. В тишине ночи это было похоже на взрыв бомбы. Юрий вздрогнул и застыл, ожидая новых взрывов.

Вокруг царила неподвижная тишина.

Тогда Юрий включил свет. Осколки разбитого стакана валялись на полу, ярко отсвечивая. Вместе с темнотой исчезло отчаяние. Постепенно проходил нервный приступ. Юрий почувствовал холод и накинул на плечи одеяло.

Он уселся в кресло и стал напряженно смотреть на секундную стрелку часов. Она как бы наматывала на себя тревожные мысли. Юрий успокоился. Пожалуй, никогда еще он не размышлял так трезво, остро и хладнокровно.

Он проверил все свое поведение и ни в чем не мог упрекнуть себя. Кроме одной мелочи. Все время наступал Дорн, а Крайнев только оборонялся. Не пора ли Крайневу перейти в наступление?

Эта мысль понравилась ему, но как ее реализовать? Этого Юрий представить себе не мог.

Ясно было одно — если Дорн держит его здесь, в этом плену, и так упорно пытается заставить его работать, значит, знания Крайнева, его творческие возможности значительно выше, чем у Дорна и всех окружающих его люден. Именно в этом заключена возможность спасения. Надо, значит, найти способ реализовать свои преимущества! Ведь Крайнев знает о реактивных самолетах такие вещи, о которых ни Дорн, ни профессор Шторре не имеют ни малейшего представления. Быть может, надо согласиться работать и построить самолет…

Крайнев остановил себя. А может быть, эта мысль только прикрывает обыкновенное предательство? Что, если этим он подсознательно готовит себе путь к отступлению?

Юрий еще раз проверил себя. Нет, ничего похожего на предательство в нем не было. Было только неистовое желание вырваться из плена, и для этого преград на пути Крайнева быть не должно.

Однако, решать немедленно еще, пожалуй, не время. Надо еще все продумать, все взвесить, прежде чем решиться на такой смелый шаг. Преимущество Крайнева в его опыте, в его знаниях, в самоотверженной любви к Родине. Преимущество Крайнева в том, что он коммунист, и никакие личные его желания и страсти не могут заслонить главного.

Ночь прошла удивительно быстро. Крайнев даже не заметил, как в комнате посветлело. Он почувствовал себя сильным и бодрым: в эту ночь он начертал новый путь к спасению, и его надо было пройти.

За завтраком Дорн встретил его с обычной вежливостью. Он даже не упоминал о своем вчерашнем предложении, и Крайнева это несколько удивило. Может быть, он ждет, чтобы Юрий первый начал разговор? Не дождется!

Ничего не изменилось в поведении Дорна со вчерашнего дня. Однако, он почему-то старался не встречаться глазами с Крайневым и еще тщательнее избегал взгляда Яринки. Девушка для него как бы перестала существовать.

Завтрак прошел в молчании. Со дня смерти Волоха к таким молчаливым завтракам уже привыкли, и это никого не удивляло…

Дорн поднялся из-за стола первый. Следом за ним поднялся Крайнев. Он вышел на аэродром и полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. В то утро начались заморозки, и хрупкие кристаллы инея поблескивали на мокром асфальте. Над аэродромом висело тусклое солнце, затянутое легким прозрачным облачком. Оно светило уже по-зимнему.

Крайнев шел медленно, без особого интереса осматривая давно знакомую стену. Она могла простоять сотни лет, и людям не под силу было разрушить ее. Эта стена как бы символизировала беспомощность Крайнева. Но прошедшая ночь изменила ход его мыслей, и стена перестала казаться непреодолимой.

Крайнев повернул к дому. Он смотрел на холодное солнце. Под облаками кружились четыре самолета. Два из них тянули за собой на тросах длинные мешки-мишени, раздутые ветром.

Пулеметные очереди звучали глухо, деревянно. Самолеты кружились возле мишеней, устремлялись вверх, чтобы снова ринуться вниз и раствориться в солнечном просторе.

Очевидно, где-то поблизости были авиационные школы. Аэродром очень хорошо охранялся. Посреди асфальтированного поля белой краской был выведен знак запрещения посадки. За все время ни один самолет не приземлился на этом прекрасном аэродроме.

Крайнев шел не торопясь. Он следил, за самолетами, оценивая работу летчиков в воздухе. Он отдавал им должное — они работали совсем неплохо, но до виртуозности вождения истребителей пилотами Советского Союза им было далеко. Крайнев вспомнил празднования в честь Дня авиации. Десятки самолетов летели там как один. Словно покоряясь воле одного пилота — так точно и послушно выполняли они самые сложные фигуры высшего группового пилотажа.