— Ну, капитан, — заговорил он. — Ваше мнение?

Олимпийское самообладание! Это самообладание может вывести человека из себя, подумал Пат. Хоть бы раз увидеть коммодора растерянным! Нет, вздор, это в нем зависть говорит, даже ревность, вполне понятная, но не достойная Пата. Он пристыдил себя.

— Не представляю, что произошло, — ответил он. — Может быть, сверху нам скажут?

Корабль наклонился под углом тридцать градусов, и к месту водителя надо было идти в гору. Садясь перед радиостанцией, Пат вдруг ощутил тупое отчаяние, какого не испытывал со времени рокового обвала. Такое чувство, словно все боги обратились против них и дальше сражаться нет смысла.

Он окончательно уверился в этом, когда попытался включить радиостанцию и обнаружил, что она не работает. Нет тока, злополучная труба потрудилась на славу…

Пат медленно повернулся в кресле. Двадцать один человек пытливо смотрели на капитана: что он скажет? Из них двадцать сейчас не существовали для него. Пат видел только лицо Сью, ее глаза. Озабоченный, напряженный взгляд, но даже теперь без страха. И отчаяние прошло, его вытеснил приток сил и надежды.

— Честное слово, не знаю, что случилось, — сказал он. — Но в одном я уверен: мы еще не пропали, до этого далеко, сто световых лет. Даже если погрузимся еще немного, ничего страшного нет, наши товарищи на плоту скоро опять нащупают нас. Небольшая отсрочка, и только. Тревожиться нечего.

— Я не хочу показаться паникером, капитан, — заговорил Баррет, — но если плот тоже затонул? Что тогда?

— Это мы проверим, как только я налажу радиоконтакт, — ответил Пат, сумрачно глядя на болтающиеся под потолком провода. — И пока я не распутаю эту вермишель, придется нам обходиться аварийным освещением.

— Я не возражаю, — заметила миссис Шастер. — По-моему, так очень мило.

«Спасибо тебе, добрая душа», — мысленно произнес Пат. Он быстро обвел взглядом остальных. При таком свете трудно разглядеть выражение лиц, но как будто все спокойны… Спокойствие длилось ровно минуту — больше не понадобилось, чтобы убедиться: ни радио, ни света не починить. Провода вырвало из защитной трубки, и нет нужного инструмента.

— Это уже хуже, — заключил Пат. — Мы ничего не можем им сказать, пока сверху к нам не спустят микрофон.

— А это значит, — подхватил Баррет, явно склонный подмечать самые мрачные стороны, — что они не могут сообщаться с нами. Будут недоумевать, почему мы не отвечаем. Еще решат, что мы погибли, и прекратят спасательную операцию!…

Эта мысль уже приходила в голову Пату, но он тотчас изгнал ее.

— Вы слышали главного инженера Лоуренса, — сказал он. — Главный — не такой человек, чтобы сдаться, пока есть хоть малейшая надежда. На этот счет можно не беспокоиться.

— Как с воздухом? — озабоченно спросил профессор Джаяварден. — Ведь мы опять зависим от собственных ресурсов.

— Очистители снова работают, так что теперь его хватит на много часов, — ответил Пат. — К тому же нам скоро опять подадут трубы. — Он надеялся, что голос его звучит достаточно уверенно. — Наберемся терпения и придумаем себе занятие. Три дня выдержали, как-нибудь выдержим еще час-другой.

Он поглядел вдоль рядов, проверяя, есть ли несогласные. И увидел, что один из пассажиров медленно поднимается на ноги. Это был тихий щуплый мистер Редли, который с начала путешествия и десяти слов не сказал. Пат по-прежнему знал о нем лишь то, что он бухгалтер, родом из Новой Зеландии, единственной страны на Земле, которая из-за своего географического положения еще осталась в какой-то мере обособленной. Разумеется, попасть туда так же просто, как в любую иную точку земного шара, но Новая Зеландия — конечная станция, не промежуточная остановка на большой магистрали. И новозеландцы продолжали гордо оберегать свою индивидуальность. Не без основания они утверждали, что сумели спасти остатки английской культуры, после того как Атлантическое сообщество поглотило Британские острова.

— Вы хотите что-то сказать, мистер Редли? — спросил Пат.

Редли посмотрел вокруг взглядом учителя, который собирается обратиться к своему классу.

— Да, капитан, — начал он, — я должен сделать признание. Боюсь, во всем, что произошло с нами, виноват я.

Когда главный инженер Лоуренс прервал свой репортаж, понадобилось всего две секунды, чтобы Земля узнала о новой беде; до Марса и Венеры весть дошла через несколько минут. Но что именно случилось? По изображению на экране телевизора не понять… Сперва люди на плоту заметались, забегали, потом переполох как будто кончился, и фигуры в скафандрах сбились в кучу. Видимо, шло совещание. Но работала только внутренняя связь, и зрители не слышали ни слова. Ужасно было наблюдать этот немой разговор, не зная, о чем идет речь. Пока тянулись долгие томительные минуты неизвестности и студия пыталась выяснить, что происходит, Жюль Брак старался выбрать хороший кадр — вовсе не простое дело, когда сцена статична, а ты привязан к одной, пусть даже самой удачной, точке. Как и все операторы, Жюль терпеть не мог стоять на месте. Такая скованность действовала ему на нервы. Он даже спросил, нельзя ли перелететь на другое место, и услышал в ответ от капитана Ансона:

— Черта с два, стану я прыгать взад-вперед по этим горам. Это космический корабль, а не… не серна.

Панорамы да наезды — вот и все приемы, которыми мог пользоваться Жюль, да и то в меру; ничто не раздражает зрителя так, как стремительные скачки взад-вперед в космосе или быстрый наплыв, когда изображение словно взрывается прямо в лицо. Трансфокатор позволял Жюлю «мчаться» по Луне со скоростью пятидесяти тысяч километров в час. От такой гонки хоть кого замутит…

Наконец немая летучка закончилась; спасатели отключили свои телефоны. Может быть, теперь Лоуренс ответит на радиовызовы, которые сыпались на него последние пять минут?

— Господи! — воскликнул Спенсер. — Вы видите? Это что же такое!

— Вижу, — отозвался капитан Ансон. — Просто невероятно! Похоже, они уходят…

Пылекаты с людьми устремились прочь от плота, словно шлюпки от тонущего корабля.

Пожалуй, только хорошо, что связь с «Селеной» прервалась: вряд ли пассажиров ободрило бы известие о том, что пылекаты отступили. Впрочем, в этот миг на судне о спасателях вообще не думали — всех привлек неожиданный выход Редли на тускло освещенную сцену.

— Как это понимать: вы во всем виноваты? — Пат нарушил напряженную тишину, пока что только напряженную, без тени враждебности, так как никто не принял всерьез слова новозеландца.

— Это долгая история, капитан. — Редли говорил совсем бесстрастно, но были в его голосе какие-то странные нотки, которых Пат не мог определить. Казалось, они слышат речь робота; у Пата поползли мурашки по спине.

— Я не хочу сказать, что намеренно вызвал беду, — продолжал Редли. — Но боюсь, она не случайна, и я очень жалею, что втянул в это вас. Понимаете, они преследуют меня.

«Только этого нам не хватало, — подумал Пат. — Все, все обращается против нас! В нашей маленькой компании есть истеричная старая дева, есть наркоман, теперь вот сумасшедший объявился. Что еще на нас свалится, прежде чем наступит конец?»

Но он тут же сказал себе, что несправедлив. По правде говоря, ему очень повезло. С одной стороны — Редли, мисс Морли и Ханс Бальдур (кстати, Бальдур после того единственного происшествия, о котором никто не поминал, вел себя безукоризненно), зато с другой стороны — коммодор, доктор Мекензи, Шастеры, маленький профессор Джаяварден, Девид Баррет. Да и все остальные пока без ропота выполняли распоряжения капитана. Пат вдруг ощутил прилив доброго чувства, даже нежности к этим людям за их деятельную или бездеятельную поддержку.

Особенно к Сью, которая и на этот раз нашлась раньше него. В своем отсеке на корме она с самым непринужденным видом, как бы между делом, незаметно — во всяком случае, для Редли — достала из аптечки ампулу со снотворным. Если он что-нибудь затеет, она примет меры.