Сухбат Афлатуни

БАБУШКА № 20948-Z

— Левее! Левее! Еще левее! Ну, куда?.. Совсем левее!

Шаходат-опа стоит посреди двора и машет руками. Двор полит и выметен, на Шаходат-опа — новый розовый платок, который ей внук привез из Турции, и, под цвет платку, красные носки.

— Принципиально левее! Э, оглохла, что ли?

Солнечный луч скатился по закрылку, блеснул в иллюминаторе. Мы стоим вокруг и молчим. Шаходат-опа — диспетчер и старая бабушкина подруга. Посадка во двор — ее почетная должность. Чтобы виноградник не повредить, а тут еще Самых-акя решил строиться, кругом материалы. Поэтому Шаходат-опа командует в своем розовом платке, а мы вокруг просто молчим и волнуемся. Даже Рустам волнуется, хотя он меня на три года старше. «Рустам-акя», правильно сказать. Сердится, когда я просто «Рустам» говорю. Хотя по закону я его дядя, а он мне племянник, и отжимаюсь на пять раз больше, это все подтвердят.

Тарелка зависает над двором совсем низко. Ее круглая тень медленно опускается, сейчас она на крыше Самыха-акя, а сейчас уже и на стене.

Из тарелки выглядывает бабушка. На ней летный шлем, поверх шлема повязан платок. Такой же, как у Шаходат-опа, только, конечно, красивее. Из космоса его прошлый раз привезла, а в космосе, конечно, качество лучше, чем в Турции, особенно где-нибудь на Юпитере, где бабушка тоже бывает по разным делам.

Бабушка машет нам рукой. Все видят, что на ней новые летные перчатки. Все-таки нас послушалась, выбросила старые. А может, не выбросила, на память отложила. Сколько лет в них летала, и на фотографиях она тоже в них.

— Шаходат, эй, Шаходат! — слышим сверху родной бабушкин голос. — Что ты так кричишь? У меня аппаратура твой крик не выдерживает!

— Это я кричу?! — от голоса Шаходат-опа у нас закладывает уши. — Я кричу?! Да, я принципиально кричу... чтобы ты свою бандуру Самыху в помойную яму не посадила!

— Когда это я свою тарелочку Самыху-акя в помойную яму сажала, а?

— А Юлдузке в курятник кто сажал? Пять кур погибло! И один петух, между прочим!

— Ой, сказки рассказывай! Четыре курицы, четыре было, какие еще пять? И еще видимость плохая была, ветер... Потом я ей, помнишь, каких кур с Альфа-Центавра привезла? Не куры, а музыка! Юлдузка меня как благодарила, одеяло подарила, а ее пьяница Джурабой с моими детьми бесплатно занимался...

— Да, Юлдузке ты кур привезла!.. Юлдузке ты и кур везла, и таблетки от мужа, и юбку-шубку, всё ей везла...

Соскучились бабушка и Шаходат-опа друг по другу, не могут наговориться. Каждый раз, когда бабушка возвращается, Шаходат-опа, которой бабушка еще давно привезла телескоп, первая замечает летающий объект над нашей махаллей, быстро переодевается, как на праздник, и выбегает во двор, командовать. Бабушка еще свою тарелку посадить не успеет, а они уже с Шаходат-опа и поговорят, и поссорятся, и помирятся. Такая у них старинная традиция.

Этот раз Шаходат-опа особенно сильно скучала. Зайдет иногда вечером: «Ну что наша Терешкова, на связь-мязь не выходила?» Нет, отвечаем, ни на связь, ни на мязь. Шаходат-опа бабушку еще с их молодости «Терешковой» зовет, в честь первого космонавта-женщины, я карточку видел. Бабушка, правда, этим прозвищем недовольна. «Какая, — говорит, — я Терешкова? Тоже вот придумали...» Конечно, наша бабушка лучше, чем какая-то Терешкова: та один раз только слетала, а наша бабушка из космоса, можно сказать, не вылезает. «Я, — говорит, — только на денек смотаюсь туда-обратно...» Ну да, то что у них там в космосе — денек, в нашей махалле — неделя, месяц, а то и полгода: мы физику хорошо знаем. Шаходат-опа каждый раз нервничает, говорит, что это ваша бабушка разлеталась, уже возраст, надо о здоровье думать, что она там у себя на звездах забыла? «Вы ее следующий раз принципиально не пускайте, — говорит Шаходат-опа и доливает себе чай. — Сердце чувствует, не надо ей летать. Зачем ей в космос? Пусть огородом лучше занимается, внуков воспитывает, а то совсем от рук отбились — целый день на своем компьютере играют, уже сами как инопланетяне стали...» Это, конечно, не так. Мы не целый день играем, целый день нам не разрешают...

Бабушкина тарелка наконец приземляется. Как раз туда, куда нужно: на холмик во дворе, который бабушка называет Байконуром. Он — вон там, около бывшего курятника, оттуда она тоже и взлетает. Ухаживать за этим холмиком — моя обязанность. Бабушка говорит, что в космонавтике первый принцип — это чистота, чтобы мусора не было, бумажек, веточек разных. Я уже знаю — если бабушка мне шепотом скажет: «Это... Сходи, Байконур подмети, водой побрызгай...» — значит, началась подготовка к старту. Потом уже Рустам, или Рустам-акя, идет в дедушкин гараж тарелку тряпкой протирать. Хотя я уже сколько раз просил бабушку, чтобы она мне тарелку мыть доверила, потому что Рустам-акя моет не так, как нужно, я сам один раз после него грязь на нижнем люке нашел. Но бабушка говорит, пусть Рустам моет, потому что меня на три года старше, хотя я и на пять раз больше его отжимаюсь, и он мой племянник, а это все знают. Но бабушка говорит, что готовить площадку для старта — это более ответственно, я беру веник, ведро и иду на Байконур. Тут все соседи сразу понимают. Первой Шаходат-опа, которая через свой телескоп все в махалле видит, к нам стучится. Бух-бух-бух — в ворота. «Бабушка дома? Что, опять за свою музыку взялась?! Мало ей, что прошлый раз чуть с сердцем мне плохо не было...» Следом уже остальные соседи подходят — заказы делают, кому что из космоса привезти. Кому кожаную куртку с автозастежкой и автообрызгом духами. Кому калоши на колесиках с моторчиком. Кому мобильный телефон с колонками, чтобы музыка из него на всю улицу гремела. Кому просто вечный чупа-чупс. Шаходат-опа тоже поотговаривает бабушку, вздохнет и список заказов диктует. «Только ты, Зулечка, принципиально осторожней будь!.. Там теперь столько комет летает!» В лицо она бабушку Терешковой не зовет, только «Зулечка» и «Зулечка». Потому что полное бабушкино имя — я сам документ видел — № 20948-Z. Но так ее редко кто называет.

...Тем временем бабушка, уставшая, но довольная, вылезает из тарелки. Первой ее по традиции приветствует Шаходат-опа.

— Ну что, с приездом? Ой, и похудела, мадам, и выглядишь, скажу тебе...

Подруги целуются. Теперь уже наша очередь. Мы всей семьей подбегаем к бабушке, обнимаем ее.

— Ну, хоть пиалу чая сперва налейте, — улыбается бабушка. — Вой, как сразу все налетели! С ног собьете!

Я протискиваюсь к бабушке и тычусь носом в ее кожаную летную куртку. Куртка пахнет одеколоном, бабушкой и еще чем-то. Наверное, так пахнут звезды, если к ним подлететь поближе.

— Ой, Сардор, как вырос! Сколько раз уже отжиматься умеешь?

Сардор — это я. Не успеваю ей доложить о своих последних результатах, как вижу, что бабушка уже не улыбается, а строго заглядывает куда-то вниз, под тарелку.

— Сардор-жон! Что-то я тебя не узнаю... Давно Байконур подметал?

— Сегодня...

— А это что за баклажка, — бабушка поднимает расплавленную, закопченную бутылку, оказавшуюся возле сопла. — И бумажки какие-то... Не узнаю тебя, Сардор!