— У Билли есть ребенок? — спрашивает он, явно удивленный.

Я смотрю ему в глаза.

— Да, красивый мальчик, — лгу я с каменным лицом.

Его губы расплываются в усмешке.

— Вы, девочки, уверены, что уже все расписано. Я полагаю, что она в настоящее время сидит на шее британских налогоплательщиков, ухаживая за ребенком?

Я про себя приношу Билли извинения.

— Я уверена, мы все обсудили с ней.

— Окэй, — говорит он.

— Окэй что?

— Вы получите кредит.

— Просто вот так?

— Есть одно условие.

Я сдерживаю свое дыхание.

— Ты не получишь деньги в течение следующих 42 дней.

— Почему?

— Потому что, — тихо говорит он, — в последующие 42 дня ты будешь существовать исключительно для моего удовольствия. Я планирую насытиться твоим телом до предела.

Я с трудом сглатываю.

— Ты собираешься поселить меня снова в каких-то апартаментах?

— Не в каких-то апартаментах, а в тех же самых, в которых ты жила.

Я облизываю губы, удивляясь сама себе. Я никогда не предполагала, что с такой скоростью могу принимать решения, и очередная ложь так легко удается мне.

— Есть одно небольшое затруднение. Билли встречается со своей подругой три, на самом деле, четыре ночи в неделю, и я забочусь о ее сыне.

Он ничего не упустит.

— Скажи Лауре, что тебе нужна кроватка для малыша, коляска, подогреватель для бутылочек и все остальное, ребенок может оставаться в апартаментах.

Я смотрю на него в упор, как будто вижу первый раз.

— Ты серьезно?

— У тебя есть лучший план?

Я молчу, потому что мой мозг пускается в галоп, перескакивая смысли на мысль.

— И еще одно. Билли должна иметь возможность приходить в апартаменты.

— Согласен.

— И Джек. Он крестный отец ребенка.

Он выглядит скучающим.

— Что-нибудь еще?

— Нет.

— Хорошо. У тебя что-нибудь запланировано на завтра?

Я отрицательно качаю головой.

— Прекрасно. Не занимай завтрашний день. Лаура позвонит тебе, чтобы назначить для тебя необходимые встречи.

— Окэй, если больше ничего...

Головы персонала оборачиваются, наблюдая за нами, люди тут же отводят глаза, когда встречаются со мной взглядом. Я чувствую, как мои щеки становятся пунцовыми. Черт, я никогда не смогу обратиться в этот банк снова. Я вижу управляющего банка, спешащего к нам, материал его штанин глухо ударяется о его лодыжки. Блейк поднимает указательный палец, и он резко останавливается. Блейк открывает тяжелую дверь, и мы выходим на летний воздух. Стоит по-прежнему серый день и слегка моросит.

Мы поворачиваемся друг к другу лицом.

— Почему Билли назвала своего ребенка Сораб?

— Из-за великого эпоса Рустам и Сораб.

— Да, я знаю откуда это, но почему она выбрала это имя?

— Это была дань уважения моей матери, это любимый эпос мамы.

— Хм... это самое восхитительное качество в тебе — твоя неколебимая лояльность по отношению к твоей матери.

На мгновение мы смотрим друг на друга. И вдруг я понимаю, что никогда не видела его при свете дня на улице. Даже в таком сером свете. Странно. Мы всегда встречались в течение дня в апартаментах и выходили куда-нибудь в сумерках или ночью. И в свете дня его глаза бушующее голубые, изменяющиеся в серый, с какой-то внутренней глубокой чернотой. Порыв ветра поднимает его волосы и бросает на лоб. Подумав, я протягиваю руку, чтобы убрать непослушные пряди, но он дергает головой назад, как будто отворачивается от осы.

— На этот раз ты не одурачишь меня, — выплевывает он.

Мы смотрим друг на друга, и меня поражает насколько не завуалирована его ярость и презрительность. Моя рука опускается. Я чувствую себя полностью опустошенной, словно тонна кирпичей опустилась на мою грудь, моя голова как будто набита ватой. Я не в состоянии мыслить здраво, поэтому поворачиваю голову к автобусной остановке.

— Тогда увидимся завтра, — говорю я.

— Том здесь, — отвечает он, Bentley стоит невдалеке, припаркованный у тротуара.

Я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, но я поеду на автобусе.

— Том довезет тебя, — настаивает он, и я вспоминаю, как мы встретились в ту первую ночь в ресторане. В нем по-прежнему осталось все тоже врожденное чувство уверенности и превосходства.

— Нет, — огрызаюсь я. — Наш контракт не начнется до завтрашнего дня. Поэтому сегодня я буду решать, на каком транспорте мне ехать, — и разворачиваюсь, чтобы уйти.

Его рука молниеносно сжимает мое запястье.

— Я схвачу тебя и засуну в машину, если это необходимо. Решать тебе.

Я чувствую, как гнев бурлит внутри меня.

— Я вызову полицию.

Он действительно смеется.

— После всего, что я рассказывал тебе о своей семье — это твой ответ?

Я прогибаюсь.

— Конечно, кто мне поверит, если я буду утверждать, что Баррингтон пытался заставить меня силой сесть в машину. Пожалуйста, Блейк.

— Ну, хорошо. Том поедет с тобой на автобусе.

Я перестаю спорить, просто разворачиваюсь, открываю дверь автомобиля, и залезаю внутрь, с грохотом закрыв дверь, и смотрю прямо перед собой.

— Доброе утро, мисс Блум. Приятно видеть вас снова, — приветствует Том, не замечая моей опухшей физиономии.

— Я тоже рада тебя видеть, Том.

— Как вы? — спрашивает он, когда автомобиль трогается с места.

— Нормально, — отвечаю я, и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Блейка. Он по-прежнему стоит на тротуаре, на том же месте, где я оставила его. Его руки вытянуты по швам, и он следит за движущимся автомобилем. Он стоит на улице, заполненной одними из самых обездоленных людей в Британии. Высокий, внушительный, выделяющийся из толпы, правитель; и все же он выглядит одиноким и брошенным. Я вспоминаю, что он давно говорил мне.

«Я не доверяю никому. Никому.»

4.

Движение как всегда перегружено, поэтому автомобиль медленно ползет по Килбурн-Хай-Стрит. Я тупо смотрю в окно и знаю, что это не сон. Это на самом деле происходит и еще... это имеет сказочную особенность. Улица выглядит такой же, только многие люди смотрят недружелюбными глазами на машину и на меня в ней. Богатых здесь не любят. Я чувствую беспокойство и тревожность. Мне необходимо немного времени, чтобы подумать, и ходьба всегда мне помогает в этом. Я прошу Тома выбросить меня у магазина.

— Вы уверены, мисс? Я не против подождать, пока вы загляните туда. Я свободен допоздна.

— Спасибо, но со мной все будет в порядке, Том. Я, возможно, увижу тебя завтра.

Том кивает.

— Хорошо. Будьте осторожны.

Захожу в маленький магазинчик и покупаю бутылку водки и пачку сигарет для Билли. Затем я медленно иду домой, специально выбрав долгий путь, поэтому прохожу мимо моего старого дома. Я стою на улице под дождем и смотрю на него. На синюю дверь, за которой мы жили с мамой, так много лет. Некоторые года были счастливыми, но большинство из них было заполнено стрессом, беспокойством и страхом. Теперь она ушла.

Мгновение я стою здесь, запрокинув лицо, и представляя, что моя мать все еще там, за этой дверью, что я могу, если захочу просто подняться по лестнице, вставить ключ в замочную скважину, открыть ее, и увидеть ее на кухне. Лысую и исхудавшую до состояния скелета, но радостную, что увидела меня. И вдруг голубая дверь открывается и выходит ребенок лет семи, с очень коротко подстриженными темными волосами.

Из внутреннего помещения дома женский голос кричит вслед: «И я хочу разменять пятерку.»

Девочка не отвечает. Просто захлопывает дверь и бежит вверх по лестнице. Она настолько дерзкая, что напоминает мне Билли. Я слышу топот ее ног по лестнице. Она проходит мимо, грязный заношенный топ, желтые шорты и загорелые ноги. И вдруг на меня нахлынувает чувство глубокой ностальгии по тем временам, когда Билли и я свободно бегали по окрестностям. В летние дни, с липкими пальцами от леденцов. У нас не было никакой ответственности и в помине. Я смотрю на девчушку, которая повернула вниз по тротуару, в сторону магазина. Тогда я медленно начинаю двигаться к высотному дому, где Билли и я сейчас живем.